Арена - Никки Каллен

«А не проще ли будет просто сбежать, смыться, удрать?» — размышлял учитель; сердце его молодое становилось старее на десять лег от каждого посещения Медаззалэнда; ему казалось, он ест какой-то наркотик — дорогой шоколад, молочный с перцем, или нюхает — сложный запах, полный фруктов и воспоминаний о детстве, окутанном одуванчиками; «не проще ли сказать «стоп», протянуть руку к солнцу, растопырить пальцы, как это делают в клипах социальных, на плакатах против тех же наркотиков: я против, я отказываюсь; я хочу жить спокойно; пусть я пожалею об этом, но все-таки собрать вещи, книги, уехать в еще один маленький город; но как знать, может, они всегда возвращаются — всегда будут находить тебя, сквозь времена и миры, — гештальт такой, Стивен Кинг: пятеро против учителя?» Учитель даже знал, что с ними: ему рассказывали, как однажды в школе погас свет, а на цокольном этаже, где находились все пробки, щиты и провода, заполыхал огонь; детей еле успели эвакуировать; а потом оказалось — те пятеро были там: они всегда дружили и тогда залезли туда грабить шкафчики одноклассников — сами сказали, вытирая сажу с лица; они не кричали, никто не знал, что они там, чтобы вспомнить, — они сами вдруг вышли из пламени, черные, зловещие, бессмертные, как назгулы из ворот Мордора; их сразу подхватили на скорую, но ничего не нашли — ни шока, ни ожогов; только брови и ресницы опалены. Про это написали в газетах, и все стали их бояться — безотчетно, как все дети боятся темноты, — так надо по условиям жанра; но только учителю физики была судьба узнать, что у них внутри. «Наверное, то, что там было, — не просто пожар, а молния, мутация», — рассуждал учитель про себя, точно не о живых учениках своих, а историю придумывал, сценарий фильма фантастического, не слишком успешного, а так, для подростков, на летний сезон ужастик. Патрик умеет летать, превращаться в чудовище, в серебристое насекомое. Что могут Энди, Грегори и Дигори — исчезать по хлопку ладони, читать мысли или передавать их на расстоянии? О Яго думать ему не хотелось: Яго и без пожара был убийцей — как в старые времена, когда существовали касты, кланы, Парижское дно; словно все в его роду рождались убийцами, и это считалось бесспорным, что он будет таким же — и даже страшнее.

Он подготовился к занятию в пятницу как никогда — приготовил интересные опыты по механике; а вдруг все пройдет спокойно: просто покажет, расскажет, Яго выслушает и запомнит что-то, сдаст очередной срез на три; и все забудется, и Медаззалэнд закроется? Проверил, все ли работает — на десять раз; пришел в аудиторию за полчаса до занятия, все расставил, разложил, посмотрел в окно — семь вечера, а уже так темно — словно зима или торнадо надвигается. Потрогал сердце — предчувствует смерть? — сердце молчало, будто осталось в другом месте, схороненное в коробке для хрупких подарков: внутри все выстелено войлоком и розовым шелком, сверху обтянуто блестящей бумагой с красными розами, с бликами на лепестках, почти роса. Вдруг раздался шорох: сначала из одного угла, потом из другого; учитель оглянулся: в аудитории никого не было; а шорох заполнил весь класс — точно кто-то мял в руках серебристую бумагу, пакет из дорогого магазина; и тени, словно от свечи на сквозняке, заплясали по стенам. «Началось», — подумал учитель, и вдруг все ушло, втянулось в углы, в стены; послышался звонок, гул последней перемены, шум уходящих домой ребят, толпящихся в раздевалке и в коридорах; дверь аудитории хлопнула, и вошел Яго, долговязый, синеглазый, мрачный, будто голова болела в предчувствии дождя; и с ним — остальные, хотя их на праздник законов механики не звали; такие же, как обычно: красноволосый Энди в тельняшке, куртка кожаная через плечо, Патрик в потертом пиджаке, галстуке, только чемоданчика с бомбой не хватает, Дигори и Грегори — оба в черном, смуглые, маленькие, одинаковые, кто из них кто, — просто молодые Битлз на первый взгляд; но учитель увидел разницу — они двигались по-разному: Дигори резкий, язвительный, будто хочет обжечь, будто у него в руке склянка с кислотой, а Грегори — словно уличный танцор — гибкий, пластичный, Человек-паук, тело без костей; они расселись на задних партах, как обычно. Даже не поздоровались. Через пару минут явилось еще несколько двоечников — каждый замирал на секунду на пороге, увидев пятерку, бледнел, потом нерешительно двигался к первым партам. «Кто они для одноклассников? — подумал учитель. — Для меня — заговор тамплиеров, я знать не хочу правды, для меня они — зло; а для одноклассников они, наверное, просто воплощение их кошмара — протест против подросткового конформизма, не обычные неформалы — по-настоящему иное». Он открыл журнал, отметил — все ли, начал тему, которую другие его классы прошли три недели назад и уже решали вовсю задачи, а эти — никак, будто в коме пребывали. Первые парты развернули тетрадки, что-то застрочили; четверо злостно зашептались, заусмехались; лишь Яго не шевельнулся, смотрел на учителя своими синими глазами, не отрываясь, не моргая даже, Снежная королева, — иногда учитель чувствовал холод в голове, словно туда кто-то пытался войти; учитель вспомнил средство от неприятностей: представь, что вокруг тебя забор из зеркал, и пусть обидчик смотрит на свое отражение; или построй вокруг себя кирпичную стену — и пусть дети Луны пытаются разобрать ее по кирпичикам, а ты тем временем уже убежишь. Опыт был совсем простой, но эффектный: ток бежал по проволоке, попадал в стеклянную колбу — та начинала светиться и дрожать, издавать нежный звон; все получилось — колба засияла, запела, ребята оживились, заулыбались; вдруг свет стал ослепительным — и класс исчез — учитель увидел бездну под ногами; ветер трепал волосы и вырывал тетрадь из рук, а сверху сыпались и сыпались звезды; одна чиркнула по щеке, и учитель почувствовал огонь; и боль на секунду; а потом небо разорвалось, будто ветхая ткань, и учитель опять очутился в классе — никого больше не было, кроме Яго, Энди, Дигори, Грегори и Патрика, — и пронзительный холод царил в классе, словно вызвали дьявола; с ламп и краешков столов свисали сосульки.

— Что это? — спросил учитель.

— Это мы, — ответил Яго.

— Вы вызываете холод?

— Нет, это как раз ты, учитель. Наверное, такой у тебя дар — морозить, типа когда стресс, — они засмеялись, точно репетировали, словно рок-группа играла слаженно. — А мы умеем нечто другое. Сразимся?

Энди встал на парту — и вдруг руки его вспыхнули, как два средневековых факела, которые подносят к горе хвороста: сжигать Жанну, Джордано, тамплиеров; волосы его пылали, во все стороны сыпались искры — лед на потолке и стенах начал стремительно таять, и зеркала, и кирпичная стена; учитель понял, почему попадал в Медаззалэнд: он такой же, как они, — мутант, иной; но не прижился там — ибо сила его невелика; «нет, — подумал он, — я смогу — выстоять против человека-огня, против них всех; они просто жестоки, а у меня есть любовь». Волосы потрескивали на голове, по лицу тек пот, но учитель не бежал, стоял и смотрел, сжав кулаки, — и пламя Энди начало угасать, таять, а потом вдруг погасло, зашипев, наполняя аудиторию густым паром. Парты начали разлетаться в разные стороны, словно от ударов гигантского хлыста, — учитель увидел, что это руки Грегори; они змеились в бесконечность, тянулись, сужались, завязывались узлом — и лицо его теряло то и дело свой облик, растекалось, будто лиц было тысячи, и он не мог решить, какое надеть. Человек-резина. Руки потянулись к горлу учителя — учитель отпрыгнул и наступил на чью-то ногу; кто-то зашипел — учитель оглянулся и еле успел пригнуться: Дигори, чье лицо было жидким и сверкающим, как раскаленная сталь, плюнул в него кислотой. Кислота попала в Грегори — тот завопил, а учитель, распростертый, смотрел в ужасе, как под Дигори прожигается пол, — он истекал кислотой, как потом, и сам от себя погибал. И тут сверху на учителя обрушились крылья, острые, металлические, будто стая ворон напала. Он схватил существо за колючие ноги, резко дернул, ударил об пол; существо кусалось, царапалось, изворачивалось, кровь хлестала во все стороны, и когда учитель от боли отпустил Патрика, тот взлетел и сел на потолок, завис, замер, словно умер. Учитель поднялся на ноги; класс превратился в руины: все дымилось, шипело, таяло; учителя трясло и шатало, будто он стоял на палубе в бурю; бой длился секунды, а учителю казалось — часы. «Я победил, — подумал он, — Боже, я победил?» Тут холод пронзил его; «что это, — подумал он, — я ведь победил, откуда холод, я ведь владею холодом»; он опустил глаза — и увидел меч в своей крови.

— Учитель, — прошептал Яго ему в ухо, и учитель услышал голос, который пел в «Кладбище разбитых сердец» каждую ночь, — глубокий и нежный; как быть в любимой женщине. Учитель дернулся, снял себя с меча, повернулся к Яго лицом. Яго был все тот же — красивое тонкое лицо, синие глаза, худой, длинноногий мальчик в разноцветном свитере и джинсах с красными подтяжками, словно никто не умирал, а он только что зашел в его класс: «…это Яго, он будет учиться у нас в школе…» Так в чем же секрет?