Война Мага. Том 2 - Ник Перумов

– …И кончилось всё пирамидами, мой Император, – чуть охрипшим, но чётким голосом продолжал докладывать Секстий. – Пирамидами, да такими, что взглядом не окинешь. Высота – примерно – тысяча локтей…

Собравшиеся переглянулись. Ничто, созданное руками людей или иных рас, не смогло бы сравниться с этими циклопическими сооружениями.

– Не путаешь, легат? – жёстко спросил Клавдий. – Не преувеличиваешь? У страха глаза велики, сам знаешь.

– Никак нет, мой проконсул, – чётко и отрывисто отозвался Секстий. – Не впервой мне горы видеть. Привык на свой глаз полагаться и больше чем на десяток-два локтей не ошибался. Да и некого нам уже бояться тогда было. Тварей этих мы кого изрубили, кого сожгли. Стояли себе спокойно, смотрели.

– И никто не атаковал вас вторично? – спросил Император.

– Никак нет, повелитель. Хотя, – честно признался легат, – кабы ещё разок ударили, в тонкий блин бы нас раскатали. Мы и удержались только потому, что горючка была.

– Отметь, – повернулся Император к молодому легату Аврамию, – всем выступающим к Разлому легионам иметь самое меньшее пятерной против обычного запас огненной смеси. А ещё лучше – десятерной. Выгрести все запасы! Мастеров-огневиков посадить за работу! День и ночь чтоб трудились! Еду и всё потребное – чтоб прямо к ним в мастерские!

– Пусть повелитель не сомневается, – кивнул проконсул. Они обменялись с Аврамием несколькими тихими фразами, и молодой легат вышел – отдавать необходимые распоряжения.

– Так что с пирамидами, Гай? – проронил Император, не отводя от Секстия пристального взгляда.

Старый служака плотно сжал зубы, на щеках вспухли желваки.

– Страх, мой Император. Мы не смогли подойти. Послал я разведку… в штаны наложили. Медвежья болезнь их свалила. Послал других – то же самое. Пошёл сам… еле ноги унёс, портков не измарав.

– Страх? Какой страх? Страх чего? – отрывисто бросил повелитель Мельина.

– Просто страх, повелитель. Когда вдруг руки деревенеют, в животе – липко, ноги подкашиваются. Ну и… всё другое. Говоришь себе – чего ж боюсь-то, на копья гномьи ходил, с хирдом ихним грудь в грудь переведывался, не счесть, в скольких сражениях побывал, до третьего легата эвон дослужился – а всё равно. Смотрю на пирамиды эти и чую – всё, упасть счас мордой в землю, взвыть от тоски, да и помереть сразу, чтоб не мучиться.

– То есть к пирамидам этим вы так и не приблизились? – уточнил Клавдий.

– Никак нет, проконсул. На деревья влезли, смотрели, сколько сил да глаза хватило, – пирамиды и к югу, и к северу поднимаются. Против нас, стало быть, три; и по другие стороны тоже. Меж ними, на мой взгляд, лиг эдак пять будет.

– Острый у тебя глаз, легат, – заметил Император.

– Не жалуюсь, повелитель.

– Так что ж, получается, что там, где возникли эти пирамиды, на Империю пошла орда этих самых тварей? Деревяшек оживших? – уточнил кто-то из легионных командиров.

– Так точно, – отрывисто кивнул Секстий. – Мы, наверное, просто первыми гонцов погнали. И я сам отправился. Хорошо, что народишку вблизи Разлома, считай, и не осталось. А то бы…

– Но эти твари пойдут дальше. И будут идти, пока не столкнутся с живыми, – жёстко бросил Клавдий.

Император покачал головой.

– Послать вершников, оповестить всех – пусть уходят от Разлома. И второе… созвать всеобщее ополчение. От мала до велика. Проконсул, пусть всюду, где только могут, объявят Красную Весть.

Красная Весть, по цвету алых одежд, в которые облачались глашатаи. Она означала, что и впрямь настал последний час и спасти Империю – не Императора даже! – могут только совокупные силы всех сословий. Это означало, что за оружие пришла пора взяться и старикам и детям. Все мужчины становились воинами. Уклонение – каторга. Или – осадные сотни, те, что первыми полезут на стены, когда в спины упрутся копья своих же сотоварищей, и горе тому, кто струсит и повернёт назад!

До сих пор, несмотря на отчаянное положение, Император не прибегал к последнему средству. Война – дело воинов. Умеющих воевать, сделавших это своим ремеслом. Легионы не выпихнут в первые ряды совсем уж зелёных новичков, не научив их пробивать гладиусом спрятанную в соломенной кукле доску, держать место в строю и не размыкать стену щитов. Когда по просёлкам несутся вершники в алых плащах, то все знают – враг уже не у ворот, он ворвался внутрь и остаётся только одно – стоять насмерть, останавливать его любой ценой, потому что иначе – полная и всеобщая гибель.

– Красная Весть, мой Император? – угрюмо переспросил Клавдий.

– Да, проконсул. Нам надо удержать этих… големов. Это хуже Семандры. Хуже… – Он хотел сказать «хуже Спасителя», но удержался. Не буди лихо. Прошлый раз Его едва спровадили. Кто знает, не решит ли назойливый гостюшко наведаться вторично.

– Сколько людей ляжет, – мрачно уронил Скаррон. Ему никто не возразил, да и сам командир Девятого легиона понимал – ничего иного им не осталось.

Повисла тягостная тишина.

– И ещё… Проконсул, надо вновь отправить послов к Всебесцветному Нергу. Да, я знаю, они занимаются Небытием… но не думаю, что тамошние так уж рвутся перейти от теории к практике – вместе со всем миром.

– Будет исполнено, повелитель.

Настала пора отдавать последние приказы – армии предстояло двигаться дальше на запад, хотя всеми собравшимися сейчас владела одна-единственная мысль: «Что мы сможем там сделать?»

– Пирамиды… – проговорил Император. – Почему пирамиды? Для чего пирамиды?

В тишине повисло невысказанное: «Нужен маг. Хоть один. Хоть какой».

Раздался аккуратный стук. Вернулся Аврамий, но вместо чёткого доклада, что все необходимые указания отданы, легат едва выдавил, выпучив глаза:

– Мой Император… там… пришла… она…

Проконсул Клавдий побагровел. За такие доклады у него полагалось…

– Погоди, Клавдий. Кто пришёл?..

За стеной послышалась какая-то возня. В следующий миг сквозь дверь протиснулись двое Вольных; между ними в странной позе скорчилась какая-то фигурка – и неудивительно, что скорчилась, потому что Вольные держали у её горла обнажённые кинжалы.

– Сежес! – выдохнул Император, привставая. Клавдий и командиры легионов, не сговариваясь, одним движением загородили Императора, выставив клинки.

– Я, я это, – с трудом выдавила полузадушенная волшебница. Одетая в лохмотья, с перемазанным сажей лицом, растрёпанными нечистыми волосами, она совсем не походила на некогда всесильную чародейку Радуги. Посоха при ней тоже не было. – Да не давите ж так, полоумные!

– Сежес. – Император заставил себя приподняться, взглянуть в лицо недавнему врагу. Впрочем, не совсем и врагу, если вспомнить их последнюю встречу.

– Ни к чему повторяться, я и в первый раз прекрасно тебя слышала… мой Император, – после секундной паузы всё-таки добавила волшебница. Вольные, повинуясь знаку правителя Мельина, ослабили хватку, но обнажённые кинжалы всё равно оставались в опасной близи от шеи Сежес.

– Что с рукой повелителя?

– Поцарапался, – с кривой усмешкой ответил Император.

– Оно и видно, – поджала губы Сежес. – Я надеюсь, что смогу помочь.

– Ты? Помочь? – не сдержался Клавдий. Сежес не удостоила его даже взглядом.

– Помочь, мой Император, – с нажимом повторила она. – Я специально подгадала, я ждала, когда ты вернёшься в Мельин, когда соберёшь совет. Думаю, вести о… о тварях Разлома, – она поёжилась, – уже достигли твоего августейшего слуха.

Император молча кивнул.

– Тогда ты понимаешь, почему я здесь, – просто сказала Сежес. – Я порвала с теми… кто остался с Конгрегацией, кто поддерживает мятеж. Если мы сейчас не встанем все вместе против Разлома, то не останется никого, ни трона, ни посягающих на него мятежников, ни Семандры.

– Отрадно слышать столь разумную речь. – Император слегка кивнул. – И что же может сказать мне многомудрая Сежес о борьбе с тварями Разлома?

Чародейка поджала губы, обветренные и потрескавшиеся.

– Магия. Сильнейшая магия трансформации и преображения. Трансформация – изменение снаружи. Преображение – изменение изнутри. Создание новых сущностей…

– Короче! – мрачно потребовал Император. Сежес осеклась. – Мы можем с ней справиться, с этой магией?

– Можем, – выдохнула волшебница. Все замерли.

– Как? – вырвалось у Сципиона. – Прошу прощения, мой Император!

Сежес усмехнулась.

– Позволено ли будет даме сесть?

Император кивнул. Сежес выразительно взглянула на Вольного с кинжалом, но телохранитель не шевельнулся. Он получал приказы только от одного человека.

Волшебница Радуги со вздохом подтянула поближе резное кресло.

– Разлом вступил в наш мир и преобразует его, – сухо проговорила она, ни на кого не глядя. – Некоторые… наивные маги ушедших в подполье Орденов считают, что это им на руку. Потому что, преобразуя Мельин, Разлом – или то, что стоит за ним, вынуждено использовать магию нашего мира, понятную нам хотя бы в самых главных принципах.