Зверь выходит на охоту - Гульнара Черепашка

ничто не мешало им уйти с ним.

- Ты грести собираешься? – сварливо осведомилась Адвар.

- И правда, - спохватился колдун. – Мне колдовать нельзя – слишком близко к башне. Почуют. Нам нужно отплыть подальше от города.

- Как скажешь, мастер, - прошелестела Накато, берясь за рукоятки весел.

Адвар нахохлилась, сидя на своем месте. Вид у нее был недовольный донельзя. Видать, очень уж ей хотелось замазать затрещину недавней товарке.

И чем она, Накато, так исхитрилась ей насолить?

- В другую сторону развернись, - уронил Амади. – На севере удобный берег, чтобы высадиться. И горы ближе подходят. В горах проще затеряться.

Может, нырнуть-таки из лодки, раз уж ему колдовать нельзя? Нет, глупо. Выловят. Так или иначе – но выловят и вернут в лодку. Нужно придумать что-то умнее.

Только что? Нужно ждать. Смирно выжидать удобного случая.

Накато гребла, искоса поглядывая на Амади. Можно спросить или нет? Она не пыталась вызволить его, когда удрала из дома убитого нанимателя, вместо этого сбежала из города. Она ослушалась его там, в башне. Оглушила его и тоже сбежала. И, если бы он не нашел ее и не выволок наружу, то и не вернулась бы. Отобрала ценный браслет, который он сам стащил у магистра в башне. Отобрала и принесла в жертву. Станет ли он после этого отвечать на ее вопросы? Когда-то она бестрепетно обращалась к нему с любым непониманием. Но то было прежде, до всего.

- Ну, чего зыркаешь? – рыкнул он миролюбиво. – Говори давай, чего хотела.

Да помилуют ее боги и духи! Накато с трудом сдержала усмешку. Колдун не изменился – и от этого удивительным образом на душе потеплело.

- Они станут искать нас из-за того, что удрали мы с Адвар, из-за тебя или из-за того, что я призвала Нефер? И чем, кстати, богиня так уж помешала им?

- Ты, видимо, не понимаешь, что натворила, - он покачал головой. – В Ошакати вообще запрещено упоминать имена богов! Тем паче – обращаться к ним, приносить жертвы и проводить ритуалы. За это карают смертью!

- И что, за все время никто, ни единого разу, не нарушил запрет? – Накато сморщила нос.

- Ни разу, - мрачно подтвердил Амади. – Ты – первая и единственная. Более того – ты сделала это в самой башне Ошакати. Даже не в ее окрестностях, не в городе! Находясь внутри башни, призвала богиню. Мало того – призвала ее своей кровью, - он покачал головой. – Это не просто наглость. Это… я слов не нахожу, чтобы дать этому название! А уж призвать кровью ту, что не приемлет кровавые жертвы… а любит краденое, - прибавил он едко, - нет, это неслыханно и невиданно! Ты никогда не решилась бы на такое, если бы хоть отдаленно понимала, что это значит.

- Но я – безграмотная степнячка, и не понимаю.

Адвар недовольно зафыркала при этих словах. На лице ее проступило неподдельное раздражение.

- Теперь начала прибедняться, - заявила женщина неприязненно.

- Она не прибедняется, она ерничает, - поправил Амади.

- Почему ты терпишь ее наглость, учитель?! – вскинулась та. – Почему не накажешь примерно за все, что сотворила? Она предала тебя! Она ослушалась там, в башне! И здесь – содрать браслет с хозяина и швырнуть в море, это неслыханно!

- Я тебе не учитель, - миролюбиво отозвался колдун. – Я не брал тебя в ученицы. И не тебе судить мои решения и указывать, как поступить.

Он не повышал голоса, говорил по обыкновению тихо и ласково. Даже слегка улыбался. Но Адвар съежилась.

- Прости, мастер, - шепнула она.

Метнула в Накато злобный взгляд. И та нутром почуяла – отомстит, едва ей представится возможность. Отплатит. За что? Кто ее знает.

Душу окутывало равнодушие. Давно такого не бывало. Накато ощущала себя сейчас морем – морем, поверхность которого долго волновалась то мелкой рябью, то крупными волнами. И вот, наконец, все затихло, и водная гладь сделалась совершенно ровной – точно полированное медное зеркало.

- В башне Ошакати слишком много скопленной колдовской силы, - проговорил Амади. – И дать плоть богу здесь – слишком легко. Оттого и существует запрет на служение богам в городе с момента его основания.

- Чем боги могут помешать колдунам? – Накато повела плечом.

- Они не могут ничем помешать, - резко отозвался Амади. – Но в Ошакати запрещено было их призывать. Всегда. Ты сделала то, чего не делал никто до тебя. Даже не из бесстрашия, - он покачал головой. – Просто из невежества.

Отвечать Накато не стала, налегла на весла. Из невежества призвала Нефер? И пусть! Она не собирается сожалеть о содеянном.

Город медленно уплывал в сторону, потянулись прибрежные рыбацкие деревушки. Ближе к городу – крупные и богатые, с просторными домами. Дальше – помельче, и причалы возле них становились более хлипкими, огней виднелось меньше. В конце концов, на суше сделалось темно. Ни огонька, ни отсвета костра. Накато вглядывалась, но не замечала ни построек, ни причалов. Небесный свод темнел над головой, и издали обостренное нечеловеческое зрение позволяло различить лишь очертания постепенно повышающегося берега.

Огни Ошакати и деревушек остались далеко позади. Теперь вода бездной чернела вокруг лодки. Редко-редко там, где от весел шли по воде разводы волн, мерцали отражения дальних огоньков.

Лодка скользила вдоль берега дальше и дальше на север. Когда небо посерело, Амади приказал Накато класть весла.

- За все приходится платить, - он ухмыльнулся, окинул обеих спутниц взглядом. – Твоя выходка, моя ставшая чрезмерно самостоятельной собственность, - пронзительно глянул в глаза Накато, - оказала нам забавную услугу, - он снова ухмыльнулся, покачал головой. – Энистану и его присным сейчас не до нас – даже если они и сумеют заметить волшбу на таком расстоянии от своей башни. Жертва, которую получила Нефер, слишком велика даже для нее. Мастерам придется потрудиться, чтобы сохранить свою башню целой. Даже если из Ошакати и заметят нас – так к тому моменту, - он хмыкнул, не договорив.

Ухватил крепко за руку Накато.

Она слишком поздно поняла, зачем. Колдун прижал большой палец к месту, где находилась когда-то печать. Невыносимое жжение заставило ее зашипеть, потом – завизжать. Амади держал крепко, не позволяя вырваться. Когда он наконец отпустил ее руку, она успела охрипнуть. По телу разливалась слабость. Щеки сделались мокрыми от слез.

- Да брось, не так-то и больно,