Тот самый (СИ) - Зимин Дмитрий

Головы их были укутаны то ли в чёрные глухие платки, то ли в мешки. Руки связаны за спиной — все трое сидели спиной друг к другу, в напряженных позах, неловко подогнув ноги.

— Антигона, — позвал я. Одна из девушек дёрнулась, как от удара, и попыталась подняться.

Это у неё не получилось — оказалось, все три девушки связаны ещё и между собой.

Я рванул к ним, но был схвачен за воротник рубахи Котовым.

— Погодь, — он ласково приподнял меня в воздух и поставил на прежнее место. — Я ж говорю: обмозговать надо…

Хафизулла наклонился и молча приложил ладонь к чему-то неразличимому. Прищурившись, я увидел проволоку. Обыкновенная растяжка. Но если бы майор меня не поймал…

— Растяжку можно перешагнуть.

Освободить! Сделать так, чтобы они оказались в безопасности!.. — я не мог думать ни о чём другом. Сердце колотилось в горле, ладони вспотели, а ноги сделались холодными, словно их сковала глыба льда.

— На них пояса, — тихо сказал Хафиз.

Дошло не сразу. Я моргнул один раз… Другой…

— Пояса шахида?

Курд молча кивнул.

— Чёрт!.. Чёрт, чёрт, чёрт!..

— Дыши, — мне в глаза таращился Котов. Он держал меня за плечи, а это всё равно, что их бы зажало железной рамой. — Мы справимся. Справимся, слышишь? Всё будет пучком.

— У кого взрыватель?

— А ты как думаешь?

— Надо сообщить Алексу…

— Не надо, — мягко, но настойчиво майор придавил мои плечи к земле. — Мне кажется, это больше по нашей части. Правда, Хафиз?

Курд кивнул.

— Ладно, — я двинул руками, вырываясь из захвата. Котов отпустил. — Ладно… первым делом, их надо осмотреть. Понять, какой взрыватель, ну и… Всё остальное. Я схожу.

Майор секунду смотрел мне в глаза, затем уступил дорогу.

— Фонарик дать? — спросил он. Свечи стояли лишь по периметру круга. Внутри угадывались только фигуры девочек, но без подробностей.

— Не надо. Я и так всё вижу.

Это была правда. Умом я понимал, что в глухом, не имеющем выхода на поверхность туннеле должна быть тьма кромешная. Но я всё видел. Это были как бы полосы светящегося тумана — я уже о нём говорил. Они тянулись туда, куда я направлял взгляд, давая столько света, что не приходилось напрягать зрение.

Вот и сейчас, стоило мне аккуратно перешагнуть растяжку, белёсый свет начал собираться в центре — там, где сидели девчонки.

— Ещё шаг, и я нажму кнопку.

Это был тот же самый голос, что остался беседовать с Алексом и остальными.

Я замер. Голос захихикал. В нём прорезались визгливые нотки — никаких больше бархатных обертонов, никакого благозвучия.

— Ты что же, думаешь, что всё так просто? — спросил голос. Он шел отовсюду и ниоткуда. Из-под потолка, со стен, даже от пола.

— А зачем усложнять?

Передача голоса на расстоянии, — так сказал Алекс. Но ведь он не имел в виду чревовещание, или что-то подобное? Он прекрасно знает, что я не верю во всю эту чушь… Так что он хотел сказать?

Камеры и микрофоны. Господи, как просто! Этот ублюдок сидит в безопасности, перед монитором, и наслаждается нашим бессилием.

Я незаметно пошарил глазами по помещению. Хафизулла стоял почти напротив меня, за пределами круга света. Я видел его глаза — светящиеся белки на фоне тёмной бороды… мы встретились взглядами, и я заговорил.

— Что ты хочешь за их свободу? — спросил я вслух.

А пальцы в это время, незаметно для несведущих, передавали совсем другое.

— За их свободу? — переспросил голос. — Дай-ка подумать… Ничего! Они и так были последним звеном в цепи, на которой я притащил вас всех. И этого напыщенного дуэлянта, и святого, в рот ему потные ноги, отца, и гробокопателя… Ты в курсе, что в старые времена кладбищенские сторожа взимали мзду с мертвецов? Проще говоря — обирали богатые захоронения…

Пусть говорит. Время теперь на нашей стороне.

— Безутешные родственники ничего не жалели для дорогих усопших. Но мало кто знает, что все эти сокровища пополняли бездонную мошну кладбищенских сторожей, — он вновь захихикал, словно рассказал очень смешной анекдот.

У него съехала крыша, — догадка сверкнула, словно вспышка молнии. — Он больной на всю голову, вот в чём дело!

И ведь он сам в этом признался: ни одна душа, сказал он, не может вынести стольких веков скверны. Это был намёк. Оговорка по Фрейду. Сам того не желая, он молил о смерти, об упокоении…

Не зря святой отец его пожалел. Лавей свихнулся. Причём, довольно давно.

— Ты думаешь, что я сумасшедший? — я вздрогнул. Неужели он может читать мысли? Теперь голос был снисходительным и назидающим. — Я читаю в сердцах созданий моих. А ты, без сомнений, моё создание. Я чувствую в тебе свою кровь. Свою силу… Ведь это ТЫ привёл ко мне моих врагов. За что я тебе искренне благодарен.

— Не правда! Я не принадлежу тебе, чёртов упырь.

Он был прав. Я привёл их сюда.

Запоздало, душно и ослепительно, мелькнуло понимание: а ведь я мог прийти сам. Один. Он бы впустил меня. Принял, как своего. Мне бы только осталось…

— ХА-ХА-ХА… — смех был настолько театральным, что сводило зубы. — Как горько сознавать, что ошибся, верно? Как пронзительно больно знать, что время никак не повернуть вспять и ничего не исправить.

— Я не твоё создание, — сказал я. — Я всё ещё могу тебя убить.

— Мог бы, — небрежно согласился голос. — Если бы знал, где я нахожусь.

Послышался шум борьбы, упало что-то громоздкое — наверное, стул. Затем что-то разбилось, в воздухе повис скрипучий визг, поднялся до пределов слышимости… И всё смолкло.

Раздались шаркающие шаги — как если бы по полу тащили что-то тяжелое. А затем в круг света вошел Хафизулла. Он действительно тащил за шиворот какое-то тело. Надо полагать, оглушенное.

— Это он? — Котов рассматривал тело издалека, направив на него пистолет. — Лавей?

— Не знаю, — сказал я вслух.

Но чувствовал: это и вправду он. Что-то, какая-то часть меня, почуяла в нём… родственника. Это трудно объяснить. Но большинство людей могут почуять близкого человека. Та незримая связь, что существует между сыном и отцом, дядей и племянником, внуком и дедом. Лучше я объяснить не могу, но в тот момент я думал примерно так.

Вытащив, по примеру Котова, пистолет, я подошел почти вплотную к Лавею.

Наконец-то я вижу его своими глазами. Сколько тайн, недомолвок и полунамёков… Сколько насилия. И вот теперь он здесь. Человек, сделавший много зла. Колдун, погубивший многие души…

— Он мёртв? — я не сразу узнал свой голос.

— Как гвоздь, — на свет вышел Алекс. Без сигары, без сюртука и перчаток. Цилиндр он оставил. Рукава белой рубашки были закатаны, словно он приготовился к драке на кулаках. — Но это ещё ничего не значит.

— Надо его связать, — сказал практичный Котов. — Щас, достану наручники…

— Его не удержат наручники, — бросил через плечо шеф. — Разве что, сделаны они будут из волос девственницы, убитой в полночь, на могиле несправедливо казнённого…

— Опять шутишь? — насупился майор. В руке, не занятой пистолетом, сверкнуло металлическое кольцо.

— Отнюдь, — Алекс стоял в метре от колдуна, и ближе не подходил. — Ни сталью, ни даже пластиковыми стяжками его не остановить. Только серебряный кол в сердце и полная пасть чеснока, — он оглянулся на нас, будто чего-то ждал. — А вот теперь я шучу. Прошу смеяться.

— Что-то не хочется, — буркнул майор, обходя лежащего колдуна. — Здоров, гад.

Если бы Лавей поднялся, он был бы на голову выше рослого Котова. И при всей своей демонической худобе, впечатления слабака не производил. Мосластый, — такой эпитет приходил на ум.

Крупная нижняя челюсть, хрящеватый нос, огромные залысины на выпуклом лбу. Запавшие глаза, густые брови, чёрные, до плеч, волосы… Герметическая внешность. Во всяком случае, именно такое определение я вычитал в одном из опусов из библиотеки шефа… За авторством то ли Елены Блаватской, то ли Френсиса Бэкона, не помню уже.