Государственность – национальная идея Беларуси - Коллектив авторов

Поскольку Беларусь является неотъемлемой частью культурно-информационной составляющей России, логично было бы предположить, что некоторые общие характеристики российского общества применимы и к Беларуси. Это так называемая концепция «русской системы» или культурного авторитаризма, имеющая большой потенциал – популярное понятие, введенное Андреем Фурсовым и Юрием Пивоваровым в 1999 году. В этой связи правомерно замечание Николюка о том, что в Беларуси наиболее вероятной альтернативой авторитаризму является олигархия, подобная российской, а не западная демократия (Николюк, 2011).

Однако когда зарубежные авторы анализируют события в России, Украине, Беларуси и других незападных обществах, они гораздо чаще подчеркивают роль политиков в формировании этих обществ, а не спрос на политиков определенного типа, существующий в данных социумах. Сэм Грин, несколько лет живший и работавший в Москве, считает это отклонением от нормы. Грин пишет, что «трудности постсоветского переходного периода в России… и «провал» перехода к демократии, привели к тому, что многие игнорируют социальные факторы как таковые: те из них, что привели Россию к авторитаризму, казались настолько неизбежными и зависящими от пути развития, что социологи предпочитали не обращать на них внимания, анализируя вместо этого деятельность организаций или влияние формальных политических институтов, как прошлых, так и современных» (Грин, 2011).

Точка зрения многих российских и белорусских аналитиков, безусловно, совпадает с критической позицией Грина. Например, по словам Дмитрия Тренина (2013), отсутствие общенационального консенсуса о внутренних фундаментальных приоритетах страны свидетельствует об отсутствии «политической нации» как таковой, т. е. общего национального самосознания, которое разрешило бы все внутриполитические споры и помогло бы преодолеть фракционность. Тренин пишет: «В России до сих пор отсутствует политическая нация, и это является основной предпосылкой существования царизма. Если такой нации нет, выбор прост: хаос или царь. Несмотря на все вытекающие отсюда негативные последствия, альтернатива царя представляется более приемлемой…» (Тренин, 2013). В отношении Беларуси можно применить тот же довод, поскольку если Россия, по мнению Тренина, характеризуется отсутствием «политической нации», в Беларуси, где не существует единства в вопросе определения идентичности белоруса, эта проблема является еще более острой, Если в большинстве стран, включая Россию, политические споры не влекут за собой изгнание оппонента из его/ее родной страны, в Беларуси такая практика является обычной[142]. Таким образом, для Александра Лукашенко, существующая оппозиция представляет собой «пятую колонну», марионеток культурно чуждого Беларуси Запада. Для большинства же оппозиционеров Лукашенко являет собой «анти-белорусскую силу». Тем не менее, как и в России, царь, несомненно, лучше, чем хаос. Действительно, главным достижением Лукашенко, по мнению белорусов, стало установление и поддержание порядка (Иоффе, 2008, с. 187). Население страны пришло к такому выводу в период потребительского бума в 2005–2008 гг., а текущая война в Украине привела к распространению этой точки зрения.

Что говорят о Лукашенко его противники?

Анализ текстов политологов, недоброжелательно настроенных по отношению к Лукашенко, неоднократно демонстрировал наличие особой связи между белорусским лидером и населением. Виталий Силицкий, например, пишет, что «режим Лукашенко опирается на мировоззрение и политическую культуру среднего белоруса» (Силицкий, 2006). Константин Скуратович, опытный журналист, ярый критик Лукашенко заявил, что «недостаток режима [Лукашенко]… как бы парадоксально это ни звучало, заключается в том, что он слишком приближен к народу»[143]. По мнению Скуратовича, политикой на высшем уровне должны заниматься избранные профессионалы, а не плебс.

«Сама мысль может показаться обескураживающей, но Лукашенко удалось достичь большей национальной ответственности и целостности, чем «оранжевой» элите в Украине», – пишет Балаш Ярабик из европейского аналитического центра FRIDE (2009 г.) Такая оценка ситуации и слова похвалы от профессионала и убежденного сторонника демократии делают подобное заявление еще более убедительным. «Давно пора развеять миф, – пишет Ярабик, – о том, что Александр Лукашенко – это особое явление. Его правление принято считать жестким и авторитарным, однако, несмотря на репрессии оппозиции, ему вряд ли удалось бы находиться у власти на протяжении 16 лет без поддержки населения. Согласно данным независимых исследований… правление Лукашенко представляет собой обновленную версию общепринятой советской политической модели. Белорусский общественный договор основан на постоянном экономическом росте и достаточно равномерном распределении благ» (Ярабик, 2009). «ЕС необходимо признать, что правление Лукашенко – это не обособленное явление, а в некоторой мере отражение взглядов и убеждений многих белорусов», – пишут три политических аналитика в совместном меморандуме под эгидой Европейского совета по международным отношениям (Ярабик, Кобзова и Уилсон, 2011).

Стремясь оценить образ мысли Лукашенко, белорусские аналитики Алесь Антипенко и Валерий Булгаков (2008) выделили три основных направления политической мысли в постсоветской Беларуси: либерально-демократическое, национально-возрожденческое и маргинальное, под которым они подразумевают советское. Последнее скорее отражает собственное, национально-возрожденческое мировоззрение авторов, нежели описывает реальную картину вещей в числовом выражении. Например, описывая с позиций географического распределения народную поддержку Лукашенко, чье мировоззрение является «маргинальным», Антипенко и Булгаков отмечают, что самый высокий уровень поддержки зафиксирован в восточных регионах Беларуси (в Могилеве, Витебске и Гомеле), а также в шести районах Брестской области. Во всех этих областях Лукашенко получил от 53,5 % до 60 % голосов избирателей в первом туре выборов в 1994. В то же время, по словам авторов, именно в этих регионах белорусская национальная идентичность является наиболее размытой: на востоке из-за географической близости с Россией, на юге Брестской области – с Украиной. В Минске самый высокий избирательный рейтинг Лукашенко отмечен в районах, где проживают рабочие заводов, недавно переехавшие из городов и деревень. Эти люди обладают маргинальным сознанием, что подводит авторов к сути вопроса о том, распространяется ли мировоззрение данной категории людей на всех белорусов. Далее авторы выделяют две доминирующие категории среди белорусского населения: советских белорусов и православных атеистов [т. е. атеистов, осознающих свои исторически православные корни – Григорий Иоффе]. На первых президентских выборах обе эти категории составляли электоральное большинство. Александр Лукашенко, в то время малоизвестный член Верховного Совета, стал символом этого большинства, объединив представителей обеих категорий. «Парадокс заключается в том, что путем демократических выборов произошел возврат к советскому менталитету» (Антипенко и Булгаков, 2008, с. 128). Поэтому, когда много лет спустя Лукашенко пошутил, что «он не поведет свой народ путем, которому следует весь цивилизованный мир», это многократно высмеянное высказывание подразумевало его неприятие аргумента о «конце истории». Проще говоря, для Лукашенко эпоха социализма никогда не заканчивалась. Антипенко и Булгаков отмечают, что популярность Лукашенко быстро возросла, а он сам – «талантливый оратор, владеющий актерским мастерством и способный заставить аудиторию расплакаться во имя родины и правительства» (там же, с. 137). Далее авторы называют Лукашенко импульсивным и экстравагантным человеком, имеющим склонность перебивать оппонента целым рядом веских аргументов под аплодисменты аудитории. В повседневной жизни, однако, Лукашенко «намного проще и спокойнее, яркий представитель белорусского народа, трижды беспечно избравшего его в президенты страны». Иными словами, «режим Лукашенко – это порождение самого белорусского народа, протолкнувшего его к власти» (там же, с. 138).

«Лукашенко – это всего лишь верхушка айсберга, имя которому белорусский народ» (там же, с. 140).

Примечательно, что два столь ярых противника Лукашенко, как Антипенко и Булгаков, не приводят по-настоящему объективных фактов. Хотя им удается обрисовать действительно безрадостное положение дел в стране, вытекающее из «маргинального» и ретроспективного сознания белорусского народа, они предоставляют читателям возможность оценить ситуацию самостоятельно и с противоположной точки зрения. По моему мнению, менталитет белорусского народа является следствием их собственного опыта и опыта, накопленного предыдущими поколениями. Иначе и быть не может. Этот менталитет столь же легитимен, как и тот, который является предпочтительным, по мнению Антипенко и Булгакова, заявляющих, что, избрав Лукашенко, «белорусский народ» сделал выбор в пользу российского пути развития и в пользу деспотизма. Линия поведения Лукашенко, по мнению авторов, «подчиняется стереотипу о том, что источником государственной власти служит жесткая сила, а не следование букве закона» (там же, с. 142). На мой взгляд, однако, белорусская поведенческая модель не столько стереотипна, сколько соответствует понятию, сформулированному Томасом де Ваалом, – «привычке персонификации власти, свойственной феодализму» (Де Ваал, 2012). Описывая российское общество, он замечает, что «вплоть до конца XIX века, большую часть населения России составляли крепостные крестьяне. Управлявшие ими помещики были в свою очередь зависимы – они служили государству и получали во владение собственность лишь по царской милости. При советской власти эта иерархия изменилась: централизованное владение собственностью привело к монополии коммунистической партии. В последние годы пребывания у власти Путин заново перестроил систему иерархии, приспособив ее для постсоветской эпохи, создал «вертикаль власти» и одновременно предоставил гражданам больше условий для ведения частнопредпринимательской деятельности» (Де Ваал, 2012). То же самое можно сказать и о Беларуси, за исключением ее северо-западной части, где крепостное право отменили раньше, чем на остальной территории Российской империи. Этим объясняется, почему традиция всеобщей зависимости от государства оказалась столь живучей. В данном случае Лукашенко скорее отражает ожидания масс, чем сам следует этой традиции.