Месть «Голубой двойки» - Федор Орлов

Возможно, мне этого не стоило говорить, я мог обидеть врача. Но он не обиделся, тем более перед этим я сказал ему, что сегодня не вернулись с задания два наших лучших экипажа и нет от них никаких вестей.

Трудно описать настроение, когда за одну лишь ночь эскадрилья теряет шестнадцать человек. Казалось бы, смерть на войне явление закономерное, немало уж погибло друзей и боевых товарищей, но привыкать к этому, мириться с этим было невозможно. Конечно, мы не теряем надежды на возвращение обоих экипажей — и Локтионова, и Большакова. Летчики они опытные, ребята в экипаже боевые, не раз побывавшие в разных переделках. Не раз уж немцы сбивали наши корабли, но люди нередко переходили фронт и добирались до своей базы. Да тот Федя Локтионов со своим экипажем в, прошлый раз вернулся благополучно.

Когда после санчасти я зашел на КП эскадрильи, здесь царило радостное оживление: только что пришла телеграмма от Локтионова. Он сообщал, что члены экипажа все живы-здоровы и находятся на месте вынужденной посадки — недалеко от населенного пункта Сандово. На крупномасштабной карте мы разыскали это Сандово, оно находилось восточнее Боровичей на одноколейной железной дороге. Теперь следовало скорее добраться туда и выяснить, какая помощь нужна экипажу. Майор Родионов позвонил в штаб воздушной армии и попросил прислать ПО-2. Погода была плохая — десятибалльная низкая облачность, но самолет прилетел быстро. Вскоре я сидел в задней кабине «кукурузника» в качестве пассажира, а, внизу мелькали вершины деревьев. Облака прижимали машину низко к земле, но молодой лейтенант с обветренным лицом вел ее уверенно. С летчиком штаба дивизии Прохоровым, который вез меня сейчас к месту вынужденной посадки Локтионова, мы были уже знакомы: как-то встречались на сборах летчиков-ночников дивизии.

Увидев в поле тяжелый бомбардировщик, мы приземлились рядом с ним. Федя Локтионов и штурман Васильченко рассказали нам, почему они не смогли долететь до своего аэродрома. Над целью их сильно обстреляли зенитки, корабль имел много пробоин, и у летчика, и штурмана были разбиты компаса, у радиста выведен из строя передатчик. Но задание экипаж выполнил. А вот на обратном пути не повезло: резко ухудшилась погода, не стало видно земли, да еще вдобавок пришлось выключить поврежденный мотор. Убедившись, что линия фронта уже пройдена, экипаж произвел посадку в поле. Чтобы восстановить корабль, требовалось заменить один цилиндр на моторе, поставить другие навигационные приборы и радиопередатчик. За ними мы отправили Прохорова.

На другое утро он доставил все необходимое, и к вечеру самолет был в строю. Мы перелетели на свой аэродром. Думалось, может быть, вот так же сидит где-нибудь экипаж Большакова. Но трезвый голос подсказывал: вряд ли, иначе поступило бы от него хоть какое-нибудь сообщение. Вестей о пропавшем корабле, его людях не было ни на другой, ни на третий день.

Потом мне пришлось срочно вылететь в Энск, повезти туда летчиков-штурмовиков для приемки новых самолетов, а обратно доставить запасные части. Аналогичное задание было и у Димы Козырева — сделать рейс туда и обратно. Как молодому командиру корабля, на этот полет ему дали моего опытного штурмана Милостивенко, а в мой экипаж назначили младшего лейтенанта Васильченко. Накануне вылета вечером я зашел в санчасть помазать болящие глаза, но врача попросил, чтобы он не очень разукрасил меня, иначе, мол, не смогу пойти завтра в Энске в театр. Врач даже растерялся и долго не верил моим словам: он, оказывается, был из Энска, там у него остались жена, дети. Он записал мне адрес и попросил зайти и передать им посылочку и письмо. Рано утром врач привез на санитарной машине к самолету целую сумку гостинцев для семьи: сухари, мясные консервы и что-то еще в свертках.

Через семь часов полета мы приземлились недалеко от Энска. Наши пассажиры, взвалив на плечи парашютные сумки, направились к диспетчерскому пункту. Пока мы оформляли заявку на обратный перелет, договаривались о ночлеге и питании, наступил и вечер. Все же мы с Васильченко решили съездить в город. Переполненный пригородный поезд шел очень медленно, с частыми остановками.

Дом, где жила семья нашего врача, разыскали только к десяти ночи. После долгого стука дверь, наконец, открылась, и перед нами предстал мужчина примерно такого же возраста, как и наш врач-майор. Узнав, кто мы и зачем пожаловали, он отрекомендовался братом нашего врача и пригласил нас войти. В квартире из двух комнат, обставленной хорошей мебелью, было тепло и уютно. Мы с Васильченко, изрядно уставшие, с удовольствием присели на полумягкие кресла, начали рассказывать, как был обрадован врач, узнав, что мы вылетаем в Энск, как он выглядит, каково его самочувствие и т. д. Передали его гостинцы, умолчав, разумеется, о том, что для заполнения этих двух парашютных чехлов продуктами понадобилась щедрость всего нашего экипажа. Так прошел почти час, все заметнее сказывалась усталость, хотелось отдыхать. Признаться, мы надеялись на предложение переночевать здесь, но ждали его пока что тщетно. Тогда я решился намекнуть сам: поинтересовался, далеко ли от них военная комендатура.

— Да нет, минут десять-пятнадцать ходьбы, — сообщил хозяин, не уловив моего намека. — А зачем вам ночью понадобилась комендатура?

— Надо бы договориться о гостинице. Время уже позднее, — а сам, упрекнув себя в назойливости, подумал, что вот сейчас и скажут, как, мол, вам не стыдно, вы же обидите нас, если уйдете ночевать куда-то. Но услышали совсем другое:

— Тогда загляните завтра. Увидите детей, передадите им привет от папы.

— Да, да. Приходите завтра, — подтвердил и женский голос из спальни. — Посидим, поговорим.

Нетрудно было догадаться, что эта жена нашего врача. Она так и не вышла к нам, не поинтересовалась, как там, где-то вдали от дома, родных и детей, поживает ее муж, не сочла нужным что-либо передать ему, написать письмо. А ведь знала, что завтра мы снова будем в своей части, увидим его и он, надо думать, захочет узнать обо всем. Ну и бывают же люди., В ее голосе слышалось больше обиды, чем радости от визита «счастливых» летчиков — сослуживцев мужа, обида на то, что мы вот «сумели» очутиться в тылу, а он, ее муж, не смог.

Чувствуя себя чуть ли в чем-то не провинившимися, мы попрощались и очутились на безлюдной улице ночного города. По пути в комендатуру, надеясь что-нибудь купить «заморить червячка», заглянули в дежурный магазин. Пока стояли в очереди и посмеивались над нелепым положением, в каком мы оказались, незаметно разговорились с пожилой женщиной. Слово за слово, и она уже знала, что мы только сегодня прилетели с фронта, что ночь неожиданно застала нас на улице. Женщина сама предложила нам переночевать у нее и мы с благодарностью пошли за ней в ее квартиру в доме номер три по улице Маяковского. Она приняла нас как близких родных, напоила горячим чаем, не пожалела нескольких последних кусочков сахара. Нам с Васильченко было даже обидно, что все свои припасы сухого пайка оставили в семье врача. Распрощавшись рано утром с пожилой доброй русской женщиной, уехали на аэродром — готовиться к вылету.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});