Яркий закат Речи Посполитой: Ян Собеский, Август Сильный, Станислав Лещинский - Людмила Ивонина

как «Академия Станислава». Параллельно он учредил две премии по 600 ливров каждая, раздававшиеся ежегодно 2 февраля. Одна премия присуждалась ученым, другая – литераторам и художникам. Указом Станислава от 28 декабря 1750 года в Нанси появилась публичная библиотека, управление которой король поручил своей Академии. Библиотеке и Академии Лещинский оказывал постоянную денежную помощь: с 1751 по 1773 год общество получило примерно 80 000 ливров, и половина из них была истрачена на нужды библиотеки. Первоначально собрание книг располагалось в галерее Оленей дворца герцога, затем в ратуше, а в 1788 году оно было переведено в здание Университета. Часть фонда библиотеки состояла из польских манускриптов, которые и по сей день хранятся в ней. Книги публичной библиотеки Нанси имели экслибрис, состоящий из трех гербовых щитов, расположенных по горизонтали. Центральный, самый крупный щит – герб короля Польши Станислава Лещинского, который обрамляли орденские цепи со знаками орденов Святого Духа и Святого Михаила.

Основанная еще в 1730 году Жаком Шамбреттом Люневильская фаянсовая мануфактура к 1749 году благодаря польскому королю приобрела статус королевской мануфактуры. Она производила из белой гончарной глины, залегавшей в окрестностях Люневиля, предметы красивого ярко-белого цвета, сравнимые с фарфором. Процесс присвоения нового статуса проходил в присутствии Вольтера и его возлюбленной маркизы дю Шатле. В 1758 году Шамбретт основал в Сен-Клемане еще одну мануфактуру с целью производства фарфора из лотарингской глины, но неожиданно умер, и его наследники продали недавно созданное производство. Дело Шамбретта продолжил скульптор Лещинского Сиффле, который в 1768 году, уже после смерти Станислава, получил от Людовика XV привилегию открыть фаянсовую фабрику в Люневиле. Ценой огромных трудов он наладил выпуск фаянсовых фигурок, почти неотличимых от севрского королевского фарфора. При этом модели Поля-Луи Сиффле отражали его неповторимую авторскую манеру. В отличие от классически совершенных и немного холодноватых композиций Севра, они сочетали в себе живость уличных сценок с озорной выразительностью гротеска. Местный фаянс был и ранее востребован, но со времен правления Станислава приобрел европейскую популярность.

Будучи христианским философом и человеком, по мнению Вольтера, набожным, Лещинский отличался большой веротерпимостью, и не только к христианским конфессиям. При нем несколько улучшилось положение евреев, и Мецский раввин Нехемия Райхер поблагодарил герцога в Люневиле 3 апреля 1737 года за его отношение к местным коммунам. Станислав разрешил лотарингским евреям считать Мецского раввина своим духовным главой, причем число евреев, установленное в 1733 году герцогиней Елизаветой-Шарлоттой Орлеанской в 180 семейств, он обещал толковать в том смысле, что все потомки мужского рода причисляются к той же семье. Также был отменен закон о заключении всех сделок с евреями только в присутствии нотариуса. Некоторые евреи при Лещинском сделались придворными, как, например, богатый еврей из Нанси Лион Гудшо. В 1753 году был опубликован указ герцога, разрешавший евреям селиться в 28 населенных пунктах, ранее для них закрытых, но налоги, которые платили евреи, выросли с 10 тысяч до 14 300 ливров.

Когда однажды Людовик XV спросил своего тестя, как ему удается сделать счастливыми своих подданных, Станислав ответил: «Любезный сын! Люби свой народ – вот и вся моя тайна». Если бы французский король последовал тогда его совету…

В Лотарингии дважды король Речи Посполитой не только посвящал себя любимым занятиям – науке, искусству и благотворительности. Обладая довольно мягким, приятным и даже патриархальным нравом, в своей вотчине Станислав создал особое искусство наслаждения жизнью, несколько похожее на жизнь в Версале своей элегантностью и хорошим вкусом. Но все же атмосфера в Люневиле отличалась от Версальской. Здесь не было места скуке – каждодневной проблеме в резиденции Людовика XV. Люневиль стал убежищем для всех тех, кто во Франции или еще где-то не ладил с властями или церковью. Самого Лещинского многие считали тайным масоном. Как раз в его время масонство из Великобритании активно стало распространяться во Франции – в 30-х годах в Париже насчитывалось пять лож, а к середине 40-х годов существовало около 20 масонских лож во французской столице и столько же в провинциях. Особенно свободно развивались ложи за пределами Парижа, куда не досягал зоркий глаз полиции. Так, в феврале 1738 года масоны устроили в Люневиле большой пир. Торжество началось концертом, а в полночь под звуки великолепного оркестра открылся бал, в смежных комнатах шла игра в карты. Братья-масоны и лица обоих полов ожидали прибытия короля Станислава, и не исключено, что он ненадолго посетил это мероприятие. При лотарингском дворе Лещинского воспитывался польский алхимик, мистик и оккультист граф Тадеуш Лещиц-Грабянка (1740–1807), впоследствии основавший радикальную масонскую ложу «Новый Израиль».

Во времена Лещинского его дворец в Люневиле был центром польско-французских связей, его резиденцию посещали самые известные знаменитости, которых он покорял не только теплым приемом и прекрасным вкусом, но и глубокими мыслями. Кстати, остроумный Вольтер свой приезд в Лотарингию обосновал очень просто: «Вот я и в Люневиле! И почему? Здесь очаровательный дом короля Станислава!» Просветитель прибыл вместе со своей музой и вдохновительницей Эмилией дю Шатле, неординарной женщиной века Просвещения, ставшей членом Болонской академии наук за свои математические и физические изыскания. Станислав разместил их в самых красивых апартаментах своего дворца, путешественники также посетили его летнюю резиденцию в Коммерси. Король тогда стал свидетелем вторгшейся в жизнь Вольтера трагедии: мадам дю Шатле пылко влюбилась в молодого и красивого офицера и поэта Сен-Ламбера. Просветитель ее не только простил, но и горько переживал, когда она, родив дочь от Сен-Ламбера, умерла от послеродовой горячки. Позже в «Кандиде» Вольтер отметил, что «ссылка» Станислава Лещинского в Лотарингию предоставила ему больший масштаб для добрых дел, нежели «обычные махинации» королей воюющей Европы.

Интеллектуальную атмосферу Люневиля также хвалил Руссо, с которым Станислав нередко вступал в острую полемику. Гражданин Женевы часто любил приводить в пример древнегреческого философа Сократа, который, по его мнению, благословлял простоту и выступал против искусств и наук. Станислав поправлял его, что Сократ выступал против злоупотребления науками, но не против наук вообще. Король убедительно доказывал, что роль науки и образования, которые служат людям для познания истины, не должна быть дискредитирована. Прогресс для него – диалектический процесс, состоящий как из непредвиденных опасностей, так и из возрастающих возможностей. Идеал «примитивной простоты» Руссо не подразумевает прогресса, тогда как только истинный философ, находящийся в поисках знания, постигнет тайны природы.

В свидетельствах просвещенных современников Лещинский – мудрый и добрый правитель, монарх-философ, а также чародей, обладавший удивительным талантом совершать неожиданные чудеса. Одним из таких «чудес» было создание прототипа современной «ромовой бабы». Известно, что, помимо разваедения фазанов и карпов, король увлекался гастрономическими экспериментами. В один прекрасный день популярный тогда пирог