Проклятый - Грэхэм Мастертон

- Вы должны уехать отсюда, - сказал он. - Вы не были сюда приглашены.

- Это фатально, - сказал я. - Но дела таковы, что у нас есть что-то, что может заинтересовать мистера Эвелита.

- Здесь не проживает никто с таким именем. Вы должны уйти, - повторил индеец.

- Только передайте мистеру Эвелиту, что меня зовут Джон Трентон, я торговец сувенирами из Грейнитхед и я принес пенал, который принадлежал Генри Геррику старшему, одному из судей в процессах ведьм в Салеме.

- Здесь нет никакого мистера Эвелита.

- Не упрямьтесь, - я мило улыбнулся. - Только скажите: "пенал Генри Геррика". Если потом мистер Эвелит не будет хотеть нас видеть, то тогда уж ничего не поделаешь. Но по крайней мере дайте ему шанс, чтобы он бросил взгляд на этот пенал. Это очень редкий антик, и я сразу понял, что он может заинтересовать мистера Эвелита.

Индеец думал об этом так долго, что Эдвард и я уже обменялись обеспокоенными взглядами. Но наконец он сказал:

- Подождите здесь. Я переговорю со своим работодателем.

- Переговорит, - повторил Форрест с притворным удивлением. - Эти индейцы уже не снимают скальпы. Они "переговаривают". Вскоре мы узнаем, что они начали использовать агрессивно ориентированную косметику вместо "военных красок".

- Успокойся, Форрест, - буркнул, поморщившись, Эдвард.

Мы ждали под воротами еще пять минут, может, дольше. Через какое-то время дождь перешел в мелкую морось, но все еще лило так обильно, что волосы у всех нас промокли, а слипшаяся борода Эдварда просто истекала водой. Ожидавший встречи с нами доберман ежеминутно нетерпеливо отряхивался, с трудом овладевая нетерпением.

Наконец высокий индеец появился снова и молча отпер дверь. Я вернулся к машине, взял с заднего сиденья пенал Генри Геррика и сунул его под плащ, чтобы не промочить. Индеец подождал, пока мы все не вошли на территорию владений, после чего запер за нами ворота на ключ. Доберман задрожал, когда мы проходили мимо него, раздираемый противоречиями между послушанием приказу и врожденным кровожадным инстинктом.

- Подай ему руку, Эдвард, - посоветовал Форрест. - Наверное он голоден.

Мы поднялись по каменным ступеням, и индеец ввел нас внутрь передней дверью. Холл был выложен темными дубовыми панелями. Справа темные, вручную вырезанные ступени вели на окруженную галереей лестничную площадку. На стенах висели масляные портреты всех Эвелитов, начиная с Иоски Эвелита от 1665 года, кончая Дугласом Эвелитом от 1947 года. Лица были овальными, серьезными, без всякого следа веселья.

- Прошу на верх, - сказал индеец. - Я возьму вашу одежду.

Мы подали ему свои непромокаемые плащи, которые он повесил на большой уродливой вешалке, после чего мы направились за ним по ступеням, не прикрытыми никакими коврами. Наверху стены были украшены алебардами и копьями, охотничьими ружьями и удивительными металлическими предметами, выглядевшими как орудия пыток. Там стояла и небольшая стеклянная витрина, покрытая непроницаемым слоем пыли, содержащая что-то, крайне напоминающее мумифицированный человеческий череп.

Весь дом провонял плесенью. Воздух был затхл так, как будто лет двадцать не открывались окна. Однако повсюду раздавался какой-то шум, скрип, стук, как будто невидимые люди переходили из комнаты в комнату, открывая и закрывая двери. Хотя здесь не было никого, кроме старого Эвелита, его приемной внучки и индейца-слуги, весь этот шум свидетельствовал о присутствии бесчисленных невидимых обитателей. Однажды мне даже показалось, что я слышу мужской смех.

Индеец провел нас по коридору с полом из лакированных досок в прихожую, скупо меблированную антиками времен Микеланджело. Здесь стоял прекрасный глобус, над камином же висела редкостно неспособно намазюканная картина, представляющая пять или шесть котов с короткой шерстью, на глаз американской породы.

- Мистер Эвелит вскоре примет вас, - заявил индеец и вышел.

- Ну, вот мы и внутри, - заявил Эдвард. - Это уже большое достижение.

- Но это еще не значит, что он позволит нам сунуть нос в свою библиотеку, - напомнил я ему.

- Этот индеец немного даже страшен, - каркнул Форрест. - Выглядит так совершенно не по-индейски. Такие лица, как у него, я видел лишь на фотографиях 1860 года.

С минуту мы обменивались нервными замечаниями. Потом дверь отворилась, и вошла девушка. Все трое мы встали при ее появлении, совсем как крестьяне на деревенской свадьбе, и хором проблеяли:

- Добрый день, мисс.

Она стояла у двери, рукой, опертой на ручку, и молчала, неприязненно оценивая нас взглядом. Она скорее была невысокой, максимум пять футов и два дюйма (ок. 156 см), у нее было худое лицо с острыми чертами, большие темные глаза и прямые, длинные, черные и блестящие волосы, спускавшиеся до середины спины. Она носила простое черное льняное платье, скроенное крайне просто, однако я сразу заметил, что под ним на ней ничего не было, обута же она была в черные блестящие туфельки с остроконечными носами на исключительно высоком каблуке.

- Мистер Эвелит просил, чтобы я провела вас в библиотеку, заговорила она с бостонским акцентом, проглатывая концовки слов. Эдвард посмотрел на меня, подняв бровь. У этой девушки решительно был класс. Но что она здесь делала, в этой безлюдной местности, вместе со старым эксцентричным отшельником и индейцем, одетым, как Уильям Рэндольф Херст? [1863 - 1951, магнат прессы США.] Особенно, если она не была внучкой Эвелита?

Девушка исчезла, и мы должны были ускорить шаг, чтобы догнать ее в соседней комнате. Она провела нас через холл, постукивая каблучками по деревянному полу, а когда она проходила мимо какого-то неприкрытого оконницей окна и серый свет послеполудня осветил тонкий материал ее платья, я убедился, что мое ранее мнение было верным. Я различил даже родинку на ее правой ягодице. Я понял, что Форрест тоже это заметил, так как он громко хмыкнул.

Наконец мы вошли в библиотеку. Это была длинная обширная комната, занимающая, наверно, половину этажа. В ее отдаленном конце находилось огромное витражное окно. Через янтарно-зеленые стекла влетали разноцветные полосы света, освещая стоящие рядами тысячи томов, оправленных в кожу, или на толстые рулоны картин и гравюр.

Посреди, за широким дубовым столом, заваленным открытыми книгами, сидел седовласый старец. Лицо у него было как у обезьяны, сморщенное от старости и отсутствия солнца, но в нем все еще можно было узнать Эвелита в лице были те же удлиненные черты, что и на его портрете внизу, и такие же падающие веки, отличавшие всех его предков.

Он читал, пользуясь увеличительным стеклом. Когда мы вошли, он отложил лупу, снял очки и присмотрелся к нам глазами дальнозоркого. На нем была поношенная, но чистая белая рубашка, черная шерстяная куртка и черные перчатки без пальцев. Я подумал, что он выглядит страшно похожим на рассерженного ворона.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});