Царский каприз - Александра Соколова

Говорили о каких-то порошках, данных государю по рецепту, прописанному лейб-медиком Мандтом, и народ, чутко прислушиваясь к этим тревожным слухам, уже гудел, грозно выжидая появления Мандта и его сотоварища, лейб-медика Кареля, тоже лечившего государя перед его неожиданной и быстро наступившей кончиной. Обоим угрожала серьезная опасность.

До скромного уголка, в котором доживала свой век старая княгиня Несвицкая, эти грозные и тревожные слухи не доходили. Софья Карловна набожно молилась за усопшего императора.

Официально, через герольдов было объявлено о перевезении тела государя в Петропавловскую крепость и о часах, назначенных в крепостном соборе для поклонения праху усопшего императора.

Прошло несколько дней.

Софья Карловна болезненно оживилась и сказала своим хозяевам, что она тоже посетит крепостной собор, чтобы проститься с прахом государя.

Верная Марфуша тотчас же вызвалась сопровождать ее, вопреки воле отца и матери, которые боялись отпустить ее в тесноту вместе с полуслепой старушкой.

— Затолкают вас, матушка ваше сиятельство, — заботливо отговаривала хозяйка, поддерживаемая мужем. — Ведь теснота там, гляди, такая будет, что и здоровым-то не пробраться!.. Куда уже вам с Марфуткой? Старый да малый… Вас и вовсе задавят…

— Уж вы, маменька, чего только не скажете! — недовольным голосом возразила огорченная Марфуша. — Небось там и полиция, и начальство! За порядком-то там есть кому наблюдать!

— Не беспокойтесь! — поддержала свою обычную спутницу старая княгиня. — Меня пропустят!..

Она так властно произнесла эти слова, что хозяева тотчас сдались на них, в раздумье только как бы нерешительно проговорив:

— Ну, коли так, конечно! Что ж, с Богом! Идите себе!

Софья Карловна разумно переждала, чтобы в первые дни схлынула толпа, и только накануне дня, назначенного для погребения государя, сказала Марфуше, чтобы она к вечеру собиралась.

Деньги на извозчика княгиня сэкономила на своем скудном столе, и поздно вечером, в те часы, которые были отведены для простого народа, «старый и малый», как называли княгиню и Марфушу в скромной квартирке наборщика, одевшись в черное, отправились в Петропавловскую крепость.

Крепостные ворота были широко отворены, и в них, соблюдая строгий порядок, впускали всех желавших поклониться праху государя и проститься с ним.

Княгиня со своей спутницей стала в хвосте и, постепенно подвигаясь вместе с этим извивавшимся хвостом, наконец достигли паперти собора и через настежь открытые двери вступили в храм.

Вся церковь была залита огнями. У гроба в парадных мундирах дежурили высшие чины двора, в головах и у ног державного покойника стояли кавалергарды в полных парадных мундирах с опущенными вниз палашами. По церкви, покрывая тихий, сдерживаемый гул толпы, уныло звучал голос протоиерея, читавшего евангелие. Взад и вперед по храму, осторожно ступая, почти неслышными шагами скользили чины придворной и городской полиции, равняя линии народа и наблюдая за порядком. У ступеней высокого катафалка, держа последний почетный караул, стояли старики-лейб-гренадеры, а вдоль складок царской мантии, с гроба опускавшейся до самого амвона, были расставлены в строгом порядке младшие чины двора.

У Марфуши глаза разбежались от всего этого величия и всей этой роскоши.

Княгиня же Софья Карловна ничего не видела и с трудом могла различить только красные ступени возвышения и блеск тяжелого парчового гроба.

Увидав в толпе полуслепую старушку, которую под руку вела молоденькая девушка, и опасаясь, чтобы, поднимаясь на ступени катафалка, старушка не споткнулась и не произвела какого-нибудь беспорядка, один из чинов дворцовой полиции подошел и, обращаясь к Марфиньке, учтиво, но довольно настоятельно заметил:

— Вы бы старушку-то в сторонке оставили!.. Неудобно ее будет… Тесно тут… народа много!.. Да и ведь она все равно ничего не увидит!..

— Нет, я имею право пройти и пройду! — отстраняя растерявшуюся Марфиньку, проговорила Софья Карловна таким властным голосом, что полицейский агент моментально отступил, чтобы дать ей дорогу. — Кто вы? — тем же тоном спросила княгиня. — Вас я явственно не вижу!..

Вконец озадаченный полицейский почтительно объяснил, какое место он занимает в штате дворцовой полиции.

— Кто на дежурстве при гробе? — продолжала княгиня свои властные и гордые расспросы.

Полицейский назвал ей несколько имен и закончил перечень словами:

— По правую сторону, в головах, стоят: камергер Вонлярлярский и генерал-адъютант Бетанкур.

При имени последнего княгиня слегка вздрогнула.

— Когда сменится дежурство? — спросила она.

— Через пять минут! — по-прежнему, почти раболепно отрапортовал полицейский.

— Отведите мою спутницу в сторону! — повелительно сказала Софья Карловна, — и дайте ей покойное место!.. Я стану вместе с нею, а когда сменится дежурство, то подойдите к дежурному генерал-адъютанту, и скажите ему, что княгиня Несвицкая желает проститься с государем и просит пропустить ее к гробу!.. Прибавьте к сведению его высокопревосходительства, что княгиня почти совершенно слепа и что без особого содействия окружающих ей будет трудно подняться и подойти к гробу!

Оторопевшая Марфинька растерянно смотрела на все, что совершалось перед ней, и слегка трусила. Она не узнавала своей «старой барыни» и в то же время проникалась никогда до тех пор не испытанным уважением к ней.

Софья Карловна вся как будто преобразилась. В ней не осталось и тени прежней робости и смирения. Ее туалет, более нежели скромный, носил печать чего-то особенного, неотразимо барского.

Полицейский поместил их в амбразуре между двумя колоннами и сам остановился неподалеку, смутно сознавая, что он охраняет какую-то непонятную ему власть и силу. На него сильно воздействовал тон этой старой женщины, столь скромно одетой и в то же время столь властно говорившей.

Княгиня, опустившись на любезно поданный ей стул, совершенно в стороне от дефилировавшей в строгом порядке толпы, напрягала все силы своего полуугасшего зрения, чтобы разглядеть впереди высокий катафалк с возвышавшимся на нем большим и массивным гробом. Но явственно разглядеть она ничего не могла. Она скорее угадывала, нежели видела, и грозный профиль потемневшего лица государя, и строгие линии высокого лба с зачесанными сбоку седеющими волосами, и над этим царственным лбом яркие блики высокой короны, окруженной постепенно спускавшимися со ступенек бесчисленными бархатными подушками с орденами.

Перед потухшим взором Софьи Карловны смутно вставал увенчанный короной балдахин со спускавшимися с четырех углов огромными горностаевыми мантиями и высокие, обтянутые черным крепом подсвечники со множеством зажженных восковых свечей.