Смерть в шато - Йен Мур

были красноречивы.

– Кто за все это платит? – прервала размышления Ричарда Валери и широко развела руками. – Продюсер Фридман?

Ричард задумался.

– Сомневаюсь. На такие фильмы, особенно исторические, уходят многие миллионы долларов. Не думаю, что лично Фридман располагает подобными средствами.

– Так откуда же? – По тону голоса Валери было ясно, что «откуда» неразрывно связано с «почему».

– Ну, источников полным-полно, – начал Ричард. – Есть целый ряд компаний, финансирующих кино, все они инвестируют ради доли прибыли. Есть более мелкие инвесторы, которые пытаются войти в бизнес. В этом случае вкладывает средства французское правительство, поскольку это полезно для создания рабочих мест и туризма, продакт-плейсмента, в смысле, официального, а не партизанского, как у Стеллы. Потом, есть рекламодатели, костюмеры… список просто бесконечен.

– Но не месье Фридман, не месье Тернбулл, не месье Бердетт?

– Не знаю. – Ричард покачал головой. – Но вряд ли у них есть такие деньги, ни один за последние годы не добивался успеха.

Валери еще немного подумала.

– Так как же они зарабатывают?

– Зарплата или проценты от прибыли. Думаю, для них это больше возвращение туда, где они чувствуют себя на своем месте: на вершину скользкого голливудского пьедестала.

– И ты думаешь, он их туда поднимет?

– Нет, – мгновенно ответил Ричард. – Вовсе нет. Он для этого не подходит и… – Ричард, оглядевшись, убедился, что их не подслушивают, – недостаточно хорош. Раздутый, наигранный, исторически неточный…

– То есть ты больше не считаешь, что все это – саботаж?

– Не знаю, кто от этого выиграет. Старому составу нужен хит, а молодым, Жильбертину, Саше…

Ричард мельком глянул на Валери.

– Лионель, – закончила она за него.

– Лионель. Какая им выгода от провала съемок? Нет, он ничего никому не даст.

– Тогда зачем? Зачем это все? Не может же быть причиной простое тщеславие. Ричард, должно найтись что-то еще! Что-то скрывается за самим фильмом.

– Ты имеешь в виду историю «Романтиков на тротуаре»? Захудалые воры с прикрытием?

Ричард задумался.

– «В погоне за „Лисом“», – произнес он так, будто Валери не было рядом.

– Что это? – нетерпеливо спросила она.

– «В погоне за „Лисом“» – фильм Питера Селлерса, где он притворялся великим режиссером, но на самом деле это было лишь прикрытие, чтобы провернуть у всех под носом дерзкое ограбление.

– И? – Валери подалась вперед в ожидании прорыва.

– Ну, фильм не лишен неплохих моментов, – пренебрежительно произнес Ричард.

И только тогда сообразил, что Валери интересовала отнюдь не критика.

– А, понял. Что там Брайан Грейс говорил о богатствах? – Он усмехнулся, и Валери пожала плечами.

– Должна же быть причина, почему кто-то шныряет по замку по ночам, по подвалам, кухням… Что он ищет?

Настал черед Ричарда пожимать плечами.

– Талейран сколотил состояние на вине, может, где-то еще остались бутылки?

– Но сколько за них можно выручить: сотню тысяч евро? Даже если они сами не инвестировали, выручка слишком мала при таком великом риске.

Ричард кивнул.

– Может, мы думаем не о той эпохе? История Валансе куда шире, чем Наполеон и Талейран. Изначальный сценарий повествовал о Второй мировой войне. И что там Аморетт говорила о Тернбулле?..

– Лувр! – Валери схватила Ричарда за запястье. – Во время войны Лувр прятал здесь бесценные экспонаты!

Ричард вдруг отставил стаканчик с кофе.

– Нам нужен телефон Бердетта! – воскликнул он, а затем одернул себя и повторил шепотом: – Нам нужен телефон Бердетта!

Валери непонимающе посмотрела на Ричарда – и до нее дошел смысл его слов.

– Ну конечно!

– Тот, кто звонил Бердетту прошлой ночью, вполне может оказаться его сообщником.

– То есть почти наверняка? – Валери явно была не в настроении для всей этой чепухи с «может».

– Нет, это еще совсем не доказательство. Но было бы интересно. – Ричард пропустил мимо ушей попытку Валери встрять. – И этот номер, скорее всего, сохранился в телефоне, в списке недавних звонков.

Их обсуждение прервал Сэмюэл Фридман, который позвал всех на съемочную площадку.

– Ты иди, – произнесла Валери с блеском в глазах. – А я прогуляюсь.

Ричард точно знал, куда именно она прогуляется, и в кои-то веки не увидел ничего плохого в том, чтобы отпустить ее, поскольку все остальные соберутся на площадке, а значит, путь окажется свободен.

Площадку лучше всего характеризовало словосочетание «мрачно освещенная». Это была сцена смерти Талейрана, его примирение с Богом, так сказать, последний мирный договор, который укрепил его репутацию политического деятеля. Вместо Бердетта, которого все ожидали, на кровати временно лежал Сэмюэл Фридман, а Брайан и Стелла регулировали аппаратуру, чтобы создать на стене позади побольше теней. Нынешним эффектом они были недовольны.

– Можно убрать эти книги? – спросил Брайан, не скрывая нетерпения. – Со светлым фоном я добьюсь лучшего контраста.

– Думаю, и так хорошо, – ответила Саша, которая все еще не до конца пришла в себя и явно была вся на нервах.

– Фридман! – заорал Брайан над головой молодой женщины-режиссера.

Продюсер, наблюдавший со стороны, вытащил неизменную сигару изо рта.

– Думаю, нам не стоит гнать коней, проработаем все до мелочей. Саша, не нужно спешить, забудь о бюджете, забудь о времени. Я тебя знаю, ты сделаешь все идеально.

– Ладно, – отозвалась режиссер.

И Брайан Грейс тут же принялся перемещать книги.

– Кто-нибудь поможет? – крикнул он через плечо.

Ричард подошел и взял несколько томов.

– С эпохой прогадали, верно? – пошутил он в процессе.

Очевидно, все книги были выбраны из-за цветовой гаммы, в тон спальне замка, и расположены за музейными ограждениями так, что их особо и не разглядеть.

– Вот это, – Ричард показал томик незаинтересованному оператору, – Pêche à la mouche, «Ловля рыбы нахлыстом», ха! А это – Peugeot 403 1959: entretien and réparation[34].

Грейс его проигнорировал.

– Можно на эти полки каких-нибудь украшений, таких, чтобы дали мне тени?

– О, а эту я бы оставил себе! – вдруг самозабвенно увлекся Ричард. – Le Dictionnaire du cinéma[35], Жан-Люк Пеппен, – сказал он себе и уселся в тихом уголке, погрузившись в изучение.

– Украшения! – снова потребовал Брайан Грейс.

Рядом с ним возникла Стелла Гонсалес с богато украшенными фоторамками и кованой статуэткой Кадисских кортесов. Ричард сделал мысленную пометку рассказать об этом Валери, но в данный момент счастливо листал находку.

Почти полчаса спустя Брайан, Стелла и Саша все еще отрабатывали движения камеры и, очевидно, оставались недовольны.

– Главное в этой сцене – тени, – твердил Грейс.

– Они не так важны, как актеры и реплики, – возражала Саша, к которой вернулась страсть, и режиссер не собиралась отступать, даже если ее оппонент – голливудская легенда.

– Может, будет лучше, если я расположусь на кровати повыше? – предложил скучающий Доминик Бердетт, наконец появившись, и прошел мимо остальных актеров, которые сидели по краям площадки в ожидании начала.

– Ты должен умирать, – отрезала Саша, надеясь покончить с дискуссией.

– Мадам, – тут же вошел в роль Бердетт, – я Шарль Морис де Талейран-Перигор, и я сам решу, как мне умереть!

Он сбросил струящийся золотой плащ с капюшоном и подошел к кровати, оставшись в простой белой ночной рубашке. Затем лег на постель, и