Современная испанская новелла - Хосе Альдекоа

(«Если бы… несколько песет… Но столько денег!..»)

Пабло ощупывает кошелек, ласково гладит деньги… Но прикосновение к ним ему неприятно. Слишком много денег… Слишком много!

(«Да! Сколько всего можно купить на эти деньги!.. Может быть, квартиру с мебелью, какую я видел в витрине магазина… А может, машину?.. Нет, машина, наверное, дороже квартиры. Квартиры есть у всех… То есть, я хочу сказать, каждый где‑то живет. А вот машина… Черт побери! Машина… Би — би — би! Вот это да!..»)

Пабло смотрится в зеркало туалетной комнаты. Поднимает брови. Делает такие же движения, как таксист, который ставит свою машину перед кинотеатром. Ему кажется, что он похож на таксиста. Вот только у таксиста лиловое пятно на левой щеке. Подумаешь!.. У него тоже может появиться такое пятно.

И Пабло Качо уже видит себя с пятном на левой щеке, в серебристой фуражке, сидящим за рулем своего такси.

(«Би — би — би!.. Нет, надо бесшумно. Никаких гудков… Жжжж… Рррр… Машина медленно трогается с места… Эй* болван!.. Куда смотришь?.. Ах ты… такой — сякой! А потом во всем винят шоферов».)

Пабло резко тормозит воображаемую машину и собирается закурить.

Но кто‑то стучит в дверь уборной, возвращая его к действительности.

Пабло прячет кошелек в карман и торопится выйти.

— Ты что, парень! Спятил? Или спал тут?

Пабло с ненавистью смотрит на билетера. Билетер стар. Слегка хромает. Лицо неприветливое. На войне он был сержантом. Участвовал в двух войнах. Сначала в Марроко, когда служил в армии. Потом добровольцем в гражданскую войну. Он любит рассказывать о войне и о своих подвигах, возможно таких же вымышленных, как машина Пабло. Теперь он командует мальчишками, словно генерал солдатами. Ребята его ненавидят, но слушаются. Зрители, которые посещают кинотеатр, тоже недолюбливают его. Он буквально рвет из рук билеты, хотя свет еще горит, а если кто‑нибудь без него занимает место, ворчит, требует входной билет и не возвращает до тех пор, пока ему не сунут чаевые.

Пабло не испытывает симпатии к старому билетеру, но его рассказы о войне слушает с интересом.

Сейчас Пабло торопливо и беспрекословно подчиняется ему. Старика с его характером лучше не злить…

Но тот не унимается:

— Эй, парень… А лоток? Где ты его оставил?.. Ты что, с луны свалился?

Но Пабло Качо не свалился с луны. Он витает в облаках. У него более пяти тысяч песет в кармане, и он ошарашен. Пять тысяч песет! Целый капитал по понятиям мальчишки!

(«Надо их отдать… Я должен их отдать… Но только хозяину. Этим типам ни за что!»)

Пабло берет свой ящик. Вешает его на плечо. А лоток с конфетами на шею и направляется к паре, входящей в фойе:

— Шоколадное мороженое!.. Вкусное шоколадное мороженое!.. Конфеты, тоффе!..

Он всегда выкрикивает одно и то же, изо дня в день и всегда одинаково: сначала нараспев, потом все громче и, наконец, жалобно растягивая последнее слово.

Молодые люди торопятся. Сеанс уже начался, и они входят в зал, даже не взглянув на мальчика.

Пабло пожимает плечами. Ничего другого он не ждал. А кричал просто так. Потому что надо.

И тут же снова украдкой щупает кошелек.

(«Он не мой. Ну и что же?.. Почему я должен об этом думать? Не смей брать ни гроша, Пабло. У денег есть хозяин».)

Да, у денег есть хозяин. И теперь от Пабло зависит, попадут ли они снова к нему в руки. Пабло намерен обязательно вернуть их.

И вернет, если, конечно, хозяин объявится. Отдать их, как перчатки, билетеру, швейцару или кассирше не входит в расчеты мальчика.

Пабло бродит по фойе, по коридорам, время от времени раздвигая гардины, чтобы посмотреть какую‑нибудь сцену из фильма, который уже видел три или четыре раза. С осторожностью, выглядевшей весьма неосторожной, он то и дело щупает кошелек и думает:

(«Сейчас, в перерыве между сеансами… Если хозяин хватится, спросит… Тогда, конечно… Я буду вглядываться в лица… У какого ряда?.. У середины… Нет, дальше… Почти в первых рядах… Нет, не в первых… Первые три — четыре ряда были пустые… Как же узнать?.. Буду здесь на случай, если кто‑нибудь хватится… Станет искать, спрашивать…»)

Теперь другой билетер перебивает его мысли:

— Эй, Пабло! Что с тобой? Ты сам с собой разговариваешь?

Пабло вздрагивает. Он не говорил вслух, но со стороны можно было так подумать. Погруженный в свои мысли, он взволнованно размахивал руками.

— Я?

— Идем, сейчас будет перерыв.

Пабло улыбается билетеру. Басилио молодой, он куда приятнее старика. Иногда он приглашает Пабло пропустить рюмочку. Но и Басилио не внушает мальчику большого доверия. Особенно в таком деле, как это…

(«Нет, я ему не расскажу… Ни за что! А ну‑ка, ну‑ка!.. Покажи! И оставит кошелек себе… Нет! Уж лучше я сам буду искать…»)

Пабло поправляет ремни на шее и плече и входит в зал. Делает несколько шагов.

(«В середине… справа. А может быть, слева… Кто знает!.. Он мог его выронить при входе или уходя… Ну хорошо, если кто‑нибудь…»)

Кто‑то окликает Пабло. Оп вздрагивает.

— Эй, мальчик! Мороженого!..

— А ну‑ка!.. Давай!..

— Послушай, мальчик!..

Пабло останавливается возле каждого покупателя. Дает, что просят. Получает деньги.

Кая<дая монета в его руках напоминает о тех, других. О сокровище, которое лежит в кошельке. Он неосмотрительно сунул кошелек в задний карман брюк и теперь боится, как бы его не украли…

Он думает о том, что кошелек могут украсть у него, будто его собственность, хотя он присвоил этот кошелек, а его настоящий хозяин здесь, в кинотеатре, сидит в одном из кресел и в любой момент может потребовать вернуть деньги.

Но как бы там ни было, пока владелец кошелька не обнаружился, деньги принадлежат ему и он вправе за них опасаться.

(«Этого еще не хватало!»)

Он обходит зал' и на каждом шагу опасливо проверяет карман, засовывая туда руку, будто кладет вырученные от продажи деньги.

Время от времени Пабло нараспев выкрикивает, и в голосе его звучит волнение, которого он не может скрыть:

— Шоколадное мороженое!.. Вкусное шоколадное мороженое!.. Тоффе, конфеты…

Если хозяин кошелька захочет что‑нибудь купить, он обнаружит пропажу и выдаст себя жестом, мимикой. Тогда Пабло…

Перерыв между фильмами превращается для мальчика в пытку. Его мучает мысль, что могут украсть кошелек или обнаружится хозяин. И он боится этого. По — настоящему боится. Где‑то в мозгу притаилась мысль, что он мог бы безо всяких угрызений совести оставить эти деньги себе, если бы умел все устраивать, как надо: и в воду влезть, и ног не замочить. Одним словом, собираться вернуть деньги, чтобы совесть была спокойна, однако не усердствуя чрезмерно в поисках хозяина. Именно эта мысль и мешает Пабло думать о том, что ему следовало бы сделать, чтобы вернуть деньги их владельцу.

Впрочем, борьба между чувством и долгом — едва гаснет свет и начинается показ фильма — завершается вдруг простым и удачным решением.

(«Надо ясе!.. Как я об этом сразу не подумал? Я же могу подняться в будку и попросить механика, чтобы… до или после фильма он сообщил… что найден кошелек с… Нет! О кошельке ни слова. Просто что‑то найдено и будет возвращено тому, кто докажет, что он хозяин… Да, именно так, и ни слова ни о кошельке, ни о деньгах… Пусть каждый проверит свои карманы… и тогда тот, кто потерял кошелек… непременно обнаружится».)

Да. Именно гак. Но мысль эта пришла ему в голову только теперь, когда уже поздно, потому что…

(«Во время следующего перерыва? Но владелец кошелька уже мог уйти… И они… тогда я только и видел кошелек… Они спрячут его, как перчатки, на случай, если хозяин вдруг потребует. А если никто не потребует?.. Возьмут деньги себе… Этого еще не хватало… Ни за что!.. Я не отдам кошелька до тех пор, пока не объявится хозяин… Вот если он объявится…»)

Все время, пока идет фильм, Пабло думает, как ему лучше поступить, и ничего не может придумать. Он мог бы сам пойти разузнать, расспросить. Но тогда не замедлят явиться другие и отберут у него деньги. (Страх перед этим служит оправданием его тайной мысли.) С другой стороны, возможно, кошелек был потерян во время предыдущего сеанса. В таком случае, хозяина уже нет в зале. Трудно решить, что делать… И все же можно.

И Пабло цепляется за всякую возможность, которая позволяет ему оставить деньги себе и все же не будет расценена как воровство. Уж он найдет, что с ними делать, лишь бы хозяин не объявился.

Когда Пабло приходит домой, на одной из ближайших церквей бьют часы. Пабло не считает ударов. Он и так знает, что часы пробьют два раза.

Он всегда возвращается в два часа ночи — чуть раньше или чуть позже — один по пустынным улицам. Разве что в субботу попадется пьяный, который громко распевает и разговаривает сам с собой или же просто бредет, шатаясь из стороны в сторону.