Избранное: Динамика культуры - Бронислав Малиновский

Есть и другая сила, которая придает обязанности еще более объединяющий характер. Я уже упоминал о церемониальной стороне сделок. В описанной выше системе обмена дары, состоящие из продуктов, следует преподносить с соблюдением всех формальностей, в специально сделанных для этого корзинах, которые доставляют и передают предписанным образом, в торжественной процессии при звуках, извлекаемых из сигнальных раковин. Ничего не оказывает большего влияния на психику меланезийца, чем амбиция и честолюбие, связанные с демонстрацией продуктов и своего богатства. В раздаче даров, в распределении излишков он видит выражение своей силы и свидетельство собственного возвышения. Тробрианец хранит свои запасы в строениях, которые сделаны лучше и богаче украшены, чем жилые помещения. Щедрость является для него высшей добродетелью, а богатство – основным показателем общественной значимости и социального ранга. Сочетание полукоммерческих сделок с определенными публичными церемониями выступает как дополнительный объединяющий фактор, основанный на особом психологическом механизме: на желании показать себя, выглядеть щедрым, на высочайшем почтении к богатству и стремлении к накоплению благ.

Таким образом, мы получаем некоторое, близкое к интуитивному, представление о природе тех психических и социальных сил, которые придают известным нормам поведения характер объединяющего людей закона. Эта объединяющая сила, надо сказать, вовсе не чрезмерно велика. Всегда, когда туземец может проигнорировать свои обязанности, не теряя при этом престижа и не упуская возможной выгоды, он ведет себя точно так же, как поступил бы наш цивилизованный бизнесмен. Если более внимательно рассмотреть столь часто приписываемую меланезийцам «предустановленную гармонию» в выполнении своих обязательств, то ясно видно, что в ходе сделок постоянно происходят стычки, что в них много сетований и взаимных обвинений, что редко кто остается довольным своим партнером. Однако партнеры и впредь продолжают свои сделки, и обычно каждый из них старается выполнить свои обязательства, поскольку его к этому вынуждают отчасти сознание собственного интереса, отчасти же личные амбиции и социальные чувства. Возьмите настоящего дикаря, охотно увиливающего от своих обязанностей, который, однако, гордится и бахвалится тем, что выполняет их, и сравните его с придуманной антропологами фигурой – с человеком, который рабски следует обычаю и автоматически подчиняется каждой силе, регулирующей его поведение. Между тем, чему учит антропология, и реальной жизнью дикарей очень мало общего.

Поэтому мы видим, что догма о механическом послушании закону только мешала бы полевому исследователю заметить существенные, важнейшие факты первобытной правовой организации. Мы также начинаем понимать, что правовые нормы – нормы, которые регулируют объединяющие людей обязательства, – отличаются от тех, которые покоятся только на силе обычая. Мы также можем понять, что гражданское право, которое складывается из позитивных предписаний, является значительно более развитым, чем система запретов, и что ограничить исследование только законом наказания у дикарей – значит, не заметить наиболее важных явлений их правовой жизни.

Очевидно также, что требования того типа, о котором шла речь, хотя, несомненно, и являются требованиями объединяющего людей закона, но ни в коем случае не имеют характера религиозных предписаний, которые устанавливаются абсолютным образом и которым все подчиняются безусловно. Описанные здесь требования носят принципиально эластичный характер и могут быть адаптированы к обстоятельствам; их выполнение может считаться удовлетворительным в достаточно широком диапазоне возможностей. Связки рыбы, корзины ямса или пучки таро можно оценить только приблизительно, и естественно, что количество, подлежащее обмену, может быть разным, в зависимости от того, насколько удачен рыбацкий сезон или богат урожай. Все это принимается во внимание, и только умышленная скупость, пренебрежение или лень считаются нарушением договора. Поскольку же щедрость признается делом чести и славы, обычный тробрианец будет изо всех сил стараться быть щедрым в пределах своих возможностей. Тем более, что он знает, – избыток щедрости и рвения рано или поздно должен быть вознагражден.

Мы видим теперь, что в случае узкого и произвольного понимания проблемы – а именно при определении «закона» как механизма восстановления порядка в случаях правонарушений, – мы оставили бы без всякого внимания все указанные явления. Во всех этих случаях эффективное социальное принуждение, как сторона или аспект закона, связано со сложным комплексом обстоятельств, при которых люди должны выполнять свои обязательства. Важнейшим из этих обстоятельств является то, что различные сделки связываются в цепь взаимных услуг, каждая из которых должна быть через какое-то время вознаграждена. Публичный и церемониальный характер этих сделок укрепляет – в сочетании с большой амбицией и честолюбием меланезийцев – силу закона.

VI. Религиозные акты и регулирующая сила закона

До сих пор речь шла главным образом об экономических отношениях, так как гражданское право у дикарей, как и у нас, касается в основном собственности и богатства. Но и в любой другой сфере племенной жизни можно найти правовые аспекты. Возьмем, к примеру, наиболее характерные акты ритуальной жизни – траурный обряд и оплакивание умерших. Прежде всего, очевидно, мы находим в них религиозную сторону: это благочестивые действия по отношению к мертвому, питаемые страхом или любовью, заботой о душе покойника. Как обрядовое и публичное выражение чувств они выступают частью ритуальной коллективной жизни.

Кто мог бы подумать, что такие религиозные действия имеют также свои правовые аспекты? Однако у тробрианцев нет ни одного погребального обряда, ни одной церемонии, исполнение которых бы не считалось обязанностью индивида перед кем-нибудь из живых родственников. Вдова плачет и вопит в ритуальном трауре от религиозного благочестия и страха, но также и потому, что сила ее скорби приносит непосредственное удовлетворение братьям ее покойного мужа и его родичам по материнской линии. В соответствии с представлениями туземцев о родстве и трауре, утрату прежде всего несут родственники по материнской линии. Жена, хотя она и жила с мужем, хотя ее охватывает отчаяние из-за его смерти, и иногда это отчаяние искреннее и настоящее, но согласно принципам матрилинейного родства, она всегда остается посторонней. Проявлять отчаяние, соблюдать длительное время траур и хранить челюстную кость мужа несколько лет после его смерти – это ее обязанность по отношению к живым членам клана мужа. Эта обязанность не остается без взаимности. Во время первой большой ритуальной раздачи даров, примерно через три дня после смерти мужа, она получает от родственников довольно ощутимую обрядовую плату за ее слезы; а на более поздних торжественных пиршествах ее ждут дополнительные награды за продолжение траурных трудов. Следует также помнить, что для аборигенов траур есть только одно из звеньев в цепи взаимных обязательств между мужем и женой, а также между их семьями, которая тянется через всю жизнь.

VII. Правовое регулирование брачных отношений

Это подводит нас к проблеме брака, исключительно важной для понимания туземного права. Брак не только создает связь между мужем и женой, но также устанавливает устойчивую сеть взаимных обязательств между мужчиной и семьей жены, в особенности же связь с ее братом. Сестра и брат соединены друг с другом специфическими и очень важными узами родства. В тробрианской семье женщина всегда должна оставаться под особой опекой одного мужчины – одного из своих братьев или, если их нет, ближайшего родственника по линии матери. Ей положено его слушаться и выполнять целый ряд обязанностей, тогда как он должен заботиться о ее благе и обеспечивать ее материально – даже после того, как она вышла замуж.

Брат становится естественным опекуном детей, которые за это должны считать его, а не своего отца, настоящим главой семьи. Со своей стороны, он должен заботиться о них и в достаточном количестве доставлять семье сестры продукты, необходимые для ее хозяйства. Это тем более трудное бремя, что, в соответствии с обычаем, девушка переходит в деревню мужа, так что всегда во время уборки урожая по всей округе происходит всеобщее хозяйственное chassé-croise[27].

После уборки клубни ямса перебирают, и лучший сбор с каждого огорода складывают в пирамидальную кучу. Самая лучшая куча на каждом участке огорода всегда предназначается хозяйству сестры. Единственным мотивом, ради которого столько труда и сноровки вкладывается в этот показ продуктов, является удовлетворение амбиции огородника. Вся деревня и даже вся округа увидит урожай, будет говорить о нем, хулить или хвалить его. Большая куча (я привожу слова моего информатора) как бы говорит: «Смотри, что я сделал для моей сестры и ее семьи. Я хороший земледелец, и мои ближайшие родичи, моя сестра и ее дети никогда не будут терпеть недостаток в продуктах». Через несколько дней куча разбирается, клубни ямса несут в корзинах в деревню сестры, где перед стеной хранилища, принадлежащего мужу сестры, снова насыпают кучу такой же формы. Здесь опять жители деревни увидят кучу и будут любоваться ею. Вся церемониальная сторона действия заключает в себе объединяющую силу, уже знакомую нам. Показ, сравнение, публичная оценка, окружающая дарителя атмосферой психологического принуждения, – все это может дать ему удовлетворение и служить наградой, если успех в работе позволяет проявить щедрость, или же унизить его, вызвав порицание за небрежность и скупость или насмешки над неудачей.