Социальное прогнозирование - И. Бестужев-Лада

Главная отличительная черта вайшиев – формальная неотличимость от шудр (по социальному статусу, престижу и зарплате даже ниже, чем у них), но фактически уровень, каче­ство, стиль, весь образ жизни очень близки к кшатриям. Прав­да, многие десятилетия все это приходилось, насколько воз­можно, постоянно скрывать от взоров людских, поскольку относилось к сфере уголовно преследуемой «теневой» экономи­ки и в любой момент могло закончиться тюрьмой. Мы деталь­нее остановимся на этом сюжете в соответствующей лекции. Ныне «теневая» экономика почти полностью легализована, опасность тюрьмы исчезла, и вызывающая роскошь вайшиев на фоне прогрессирующего обнищания шудр становится важным фак­тором дестабилизации общества.

В заключение нашего обзора основных каст советско‑российс­кого общества надо сказать несколько слов о любопытной судьбе парий – колхозных и совхозных крестьян. Их судьбе трудно было позавидовать даже шудрам. Как уже упоминалось, их заставляли трудиться либо даром, либо за зарплату, почти наполовину мень­шую, чем средняя зарплата шудр, так что без своего приусадебного участка им грозила голодная смерть. Им приходилось сооружать и ремонтировать примитивное сельское жилье на свои собственные средства, а не получать его даром, как шудрам. У них были еще более серьезные проблемы со всеми промышленными товарами и еще более скудное питание, чем у шудр, еще более убогое медицин­ское обслуживание и еще более убогие возможности образования детей, проведения отпуска, поездок в другие населенные пункты (на выбор: несколько часов ожидания переполненного автобуса, откры­тый кузов попутного грузовика или, в лучшем случае, велосипед). Казалось, их обездолили вчистую. Казалось, от такой судьбы раз­бежались все, кто мог, и в тысячах деревень на сотни километров вокруг остались почти одни старики. Одна такая рукотворная «по­лупустыня» образовалась даже по обе стороны 600‑километровой железнодорожной и автомобильной магистрали Москва – Петер­бург. Теперь ее вновь предстоит заселять.

Но вот колесо фортуны повернулось. Пресс налогов и реквизи­ций ослаб вместе с государством, и бывшие парии быстро догнали шудр по части съестного и количества рублей. Все более значитель­ное число их догоняет вайшиев в качестве поставщиков на рынок дорогостоящих продуктов. Конечно, это несколько тормозит, но не приостанавливает отток молодежи из села. Уже успел сложиться прочный стереотип: в деревне ты всегда останешься парией, а в городе сразу превратишься в шудру и, если повезет, может быть, даже в вайшия или низшего кшатрия.

Ныне судьба бывших парий полностью зависит от судьбы сельс­кого хозяйства. Фермерство пока еще слишком слабо, чтобы про­кормить страну (всего лишь порядок нескольких десятков тысяч ма­лоэффективных хозяйств вместо необходимого порядка нескольких миллионов высокоэффективных). Приходится полагаться на колхо­зы и совхозы (под новыми наименованиями), но если полагаться только на них – значит, постоянный дефицит съестного и постоян­ная зависимость от импорта продовольствия на всем протяжении грядущих десятилетий. 3,5 млн. «агрокшатриев» (сельских чиновников) прямо заинтересованы в сохранении колхозно‑совхозного статус‑кво и делают все возможное, чтобы задушить фермерство в зародыше. Но жизнь берет свое. Каждый год умирают миллионы ста­риков, на самоотверженном труде которых десятилетиями держа­лись колхозы и совхозы. И либо им на смену должны прийти ферме­ры, гордые своей независимостью и достойные зависти, либо стра­на превратится в гигантское Сомали, полностью зависящее от грузо­виков с продовольственной помощью ООН. Правда, Россия, как из­вестно, в сотню раз больше Сомали и ее вряд ли сможет прокормить ООН или любая другая международная организация.

Такова действительная социальная структура российского (украинского, эстонского, узбекского и т.д.) общества сегодня. Однако ее характеристика будет неполной, если мы не проясним действи­тельных политических отношений между ее элементами.

Иностранцев часто вводит в заблуждение обилие в русском язы­ке латинских слов: император, секретарь, президент, министр, гене­рал, партия, парламент и так далее. Они наивно полагают, что рос­сийский император – это что‑то вроде германского или австро‑венгерского, советский генеральный секретарь – что‑то вроде аме­риканского государственного секретаря, российский президент – вроде французского или того же американского, российский ми­нистр или генерал – действительно министр или генерал, какого привыкли видеть в своих странах. Что партия – это партия, а парла­мент – парламент. На самом деле здесь такая же специфика, как с турецким султаном, китайским богдыханом, персидским шахом или японским микадо: если не учитывать исторических национальных особенностей, можно впасть в серьезную ошибку. В данном слу­чае латинские слова употребляются для обозначения приблизитель­ного аналога национальной специфики, чтобы иностранцы хоть не­много понимали, чем отличается один государственный пост от дру­гого. Да и в самой России издревле любят латинизмы и эллинизмы. Они выглядят в глазах русских гораздо респектабельнее, особенно со времен Петра Великого, но совершенно не отражают сути дела.

Первый раз с этой проблемой столетие назад столкнулся после­дний русский монарх Николай II. Ему пришлось заполнять анкету Всероссийской переписи населения 1897 г., где, естественно, стоял вопрос о роде занятий. Чем занимается российский царь? Царству­ет? Но это тавтология. Николай II, наверное, долго размышлял, зато, наконец, действительно начертал, что называется, абсолютную истину в последней инстанции: хозяин земли русской. Соответственно императрица записала: хозяйка земли русской. Попробовал бы только написать что‑нибудь подобное Вильгельм II или Франц‑Иосиф I. Какая бы буря поднялась в берлинском и венском парламенте! Какой скан­дал в печати! Со своей стороны, сочли бы ниже своего достоинства вообще отвечать на какую бы то ни было анкету султан, богдыхан, шах. Не написал бы «хозяин земли японской» и микадо – живое воплощение бога на земле. Видите, какие тонкости?

Прошло около ста лет, и с той же проблемой в конце 1992 г. столкнулся российский президент Борис Ельцин. Ему надо было объяс­нить журналистам, почему он довольно невежливо прервал свой визит в Китай и неожиданно рванул в Москву. «Я получил сегодня ночью сведения, что что‑то там слишком рьяно стали бороться за портфели, разбирать посты в правительстве, – заявил он. – И надо, чтобы вернулся хозяин и навел порядок там». Примерно так же мог ответить более тысячи лет назад первый император (великий князь) Восточно‑Европейской империи Рюрик (почти современник импе­ратора Западно‑Европейской империи Карла Великого), 400 лет на­зад – тезка Бориса Ельцина царь Борис Годунов, 80 лет назад – Председатель совета Народных комиссаров Ленин, 50 лет назад – Генеральный секретарь Коммунистической партии Сталин, 10 лет назад – Горбачев. И это была чистая правда. Но не вся правда.

Дело в том, что в России вот уже более тысячи лет существует авторитарно‑патриархальный режим правления. И никогда не суще­ствовало никакого другого с древнейших времен до наших дней. Под разными названиями, в разных формах – но именно такой, ничего больше. Не такой, как в османской, персидской, индийской, китайс­кой, японской империях, но и не такой, как в империях Западной Европы, свой собственный, своеобразный. При этом на всех уров­нях – от главы государства до главы семьи – его отличало чувство авторитарности «хозяина», «патриарха» и чувство личной зависи­мости «челяди». От членов его семьи, каких бы масштабов она ни была, от жены и детей до целого государства. В отличие от Азии, чув­ство уже личной, а не еще стадной, групповой зависимости. В отли­чие от Европы, чувство зависимости, еще не доросшее до понятия человеческого достоинства и верховенства права. Именно в этом, на наш взгляд, основная специфика евразийской, российской цивили­зации, промежуточной между европейской и азиатской.

«Хозяина земли русской» долгое время именовали «государем», в буквальном переводе на английский – «держателем государства», «штатгальтером», «стейтхолдером». Он был вправе казнить и мило­вать любого, совершенно так же, как «держатель семьи» вправе был избить до полусмерти жену и выпороть детей. Он обращался ко всем на «ты» – совершенно как сегодня 30‑летний директор об­ращается к своему 50‑летнему шоферу. А его должны были вели­чать на «вы» даже его собственные дети, что сохранилось в тради­ции ряда восточно‑славянских народов, например, у украинцев. Да и к каждому «хозяину» всех степеней долгое время обращались как к монарху: «милостивый государь» (сокращенно «сударь»). И добав­ляли: «Ваш покорный слуга». А еще раньше: «твой раб», «твой хо­лоп», что полностью соответствовало действительности. А когда это запретили – заметались в растерянности между чуждыми «граждани­ном» и «товарищем», пока не остановились на странном, но нейтраль­ном: «мужчина», «женщина».