Спасти посольство - Корецкий Данил Аркадьевич

Так же, как и на борту № 2.

— Короче, связались с комполка и доложили, мол, в дополнительном баке не авиационный керосин, а высокооктановый бензин для истребителей. Ну, объяснили, почему: придумали правдоподобную причину… Он с проклятиями развернулся, сел, бак поменяли, а портвейн слили и использовали по назначению, — закончил Копытин под хохот молодых.

Надо сказать, что ни Копытин, ни Мельник особо выпивкой не увлекались, и те байки, которые они рассказывали для поддержки молодых членов экипажей, крутились вокруг спиртного только потому, что на Руси всегда эта тема ставилась во главу угла и не обязательно по необходимости, чаще просто для форса. Но если искать байки без пьяных приключений, то, пожалуй, ни в армии, ни на гражданке таких не найдешь!

И только в первом, ведущем, борту никаких разговоров на эту тему не велось. В экипаже Золотова все были взрослые, обкатанные, налетавшие тысячи часов, бывавшие под огнем, поэтому и успокаивать их не было необходимости.

Три «Ила» приближались к аэродрому Какайды, который находился в отныне суверенном Узбекистане, вблизи с афганской границей. Именно отсюда все годы афганской войны летали «за речку»…

Афганистан. Кабул

Шах Масуд-Счастливчик мог быть доволен. Впервые за долгие годы его резиденция располагалась в самом Кабуле, да еще в прекрасном здании, обнесенном высоким забором. Раньше здесь жил кто-то из прежнего правительства. Во дворе росли фруктовые деревья и чирикали птички. Все это было удивительно и непривычно. Он привык большую часть жизни проводить под открытым небом либо в армейской палатке и слушать только выстрелы и свист пуль. Теперь он почувствовал вкус совсем другой жизни. Мирной, сытой, безопасной, в которой он не рядовой командир, а руководитель. Или, по крайней мере, один из руководителей. И война теперь ему совсем не нужна. Надо наводить порядок, разоружать неуправляемые отряды, уничтожать наиболее злостных и упорных противников… Ничего, у него хватит сил и воли сломить сопротивление всех этих невесть что возомнивших о себе «шахов» и «шейхов»! И ночная стрельба сразу прекратится! Вот только новость о возвращении русских путает все планы. Хотя шурави требуются верные помощники и с ними вполне можно поладить…

Шах Масуд сел за стол, на котором дымился ароматный плов и лежала свежая лепешка. Поблагодарил Аллаха, который послал столь обильную пищу, и протянул сложенные в щепоть пальцы к слипшимся зернам риса, но услышал за спиной торопливые шаги и быстро обернулся: стремительность и осмотрительность — вот два основных секрета того, что он все еще жив, несмотря на многочисленные покушения. У него много врагов, но есть и друзья… Один из них — этот русский, который предупредил о террористе-смертнике…

Но сейчас опасность ему не грозила. По узенькой, ровно усыпанной гравием дорожке шел Гасан — приближенный, который уже не один год исполнял при нем обязанности советника, телохранителя, помощника… И даже друга! Он был в новеньком советском камуфляже с одного разграбленного склада, на плече висел десантный автомат, тоже советский, а в руке зажата американская рация «Моторола».

Гасан без приглашения опустился на маленькую круглую табуретку напротив и заговорил, глядя прямо в глаза хозяину, что уже само по себе могло рассматриваться как вызов, если бы не особые отношения, существующие между ними.

— Только что со мной связался начальник поста у посольства шурави, — сообщил он. — С ним говорил один посольский, его имя — Безбородый.

Шах Масуд насторожился.

— Он передал тебе, что сегодня они уходят. Уезжают на аэродром Баграм. Просил, чтобы колонну не трогали.

— Посольство уходит? — переспросил Шах Масуд. — Зачем им уходить, если они снова вводят войска?

Гасан пожал плечами.

— Может быть, именно поэтому. Если снова начнется война, то рисковать дипломатами нет смысла.

Шах Масуд кивнул.

— Может, так, а может, и не так…

— А как? — вопросительно глянул Гасан.

— Не знаю. Зато знаю поговорку: «Из лоскутков правды получается большое одеяло лжи…»

— Я не столь образован, как ты, Панджерский Лев, — склонил голову Гасан. — Но я хорошо выполняю приказы. Что ты приказываешь?

— Не трогать шурави! — не задумываясь, сказал Шах Масуд. — Оказать им содействие. Пусть улетают спокойно!

— Есть! — Гасан встал и отправился выполнять приказ командира.

* * *

Подготовка к отъезду (слово «эвакуация» никто старался не употреблять) заканчивалась. Последние два часа во двор въезжали машины с дипломатами дружественных государств. Они тоже уезжали не с пустыми руками: на крышах легковушек закреплены такие же узлы и чемоданы.

— Смотри, Марк, как народные демократы затарились! — Вера со смехом указала на семиместный «мерседес», просевший под тяжестью пассажиров и вещей, набитых в багажник так, что крышка не закрывалась.

— А ты мне всю голову проел за трюмо! Это же антикварная вещь, как ты не поймешь!

Марк Валерьевич только отмахнулся. Супруги уже заняли свои места в автобусе и без особого интереса наблюдали за происходящим через окно. Разворачивающаяся там картинка напоминала немое кино: на черно-белом экране суетились озабоченные люди, боясь нарушить тишину и «зашикивая» каждого, кто производил хоть малейший шум.

— Как муравьи! — веселилась Вера.

Марк Валерьевич сидел молча. Он был озабочен. На каждом из пятидесяти километров ночного пути их могла ждать засада. Короткий обстрел, и останутся только догорающие автобусы… Он так ясно увидел это, что даже тряхнул головой, отгоняя ужасное видение.

Вера снова засмеялась.

— Ты, как лошадь, когда мухи досаждают, — сквозь смех вымолвила женщина. Супруг выразительно посмотрел на нее. Если бы взгляды могли испепелять, то на соседнем сиденье осталась бы только горстка пепла. Но, к счастью, Марк Валерьевич такой способностью не обладал.

Ровно в двадцать три часа тридцать минут колонна выдвинулась в опасный путь. За воротами к автобусам и машинам пристраивались припоздавшие «ягуары», «мерседесы», «тойоты» братских стран. На крыльях всех автомобилей трепетали дипломатические флажки.

Где-то стреляли, по небу маленькими мерцающими светлячками проносились трассирующие пули. С дальнего расстояния казалось, что эти медленные красные, белые и зеленые огоньки совершенно безвредны. Это было похоже на праздничный салют. Казалось, моджахеды Ахмад-Шаха Масуда, узнав о выводе российского посольства, празднуют окончательную победу.

Может быть, так оно и было.

Шаров сидел в первом ряду и напряженно смотрел в окно. В руках он держал автомат. Еще оружие имелось у начальника охраны Осинина и у семи подчиненных пограничников, которых он распределил по автобусам. Посол, косясь на автоматы, всем своим видом показывал, что недоволен нарушением приказа, но вслух ничего не говорил. Может быть, потому, что сейчас, в темной кабульской ночи слова и приказы не имели никакого значения. Только дела.

Колонна беспрепятственно продвигалась к намеченной цели. Город кишел патрулями моджахедов. Некоторые масудовцы, разношерстно одетые, перепоясанные пулемётными лентами, с наганами и маузерами на боках, напоминали киношных революционеров, собирающихся на штурм Зимнего дворца. Но все беспрепятственно пропускали автобусы, убирали стоящие посередине дороги автомобили, приветственно махали руками и дружески улыбались. При виде такого дружелюбия бухгалтер Голубкова с облегчением сказала:

— Они видят, что едут дипломаты, потому и проявляют уважение!

— Конечно! Дипломатов все уважают, — с улыбкой подтвердил Шаров и передвинул предохранитель на автоматический огонь.

Последний кабульский блокпост без промедления поднял шлагбаум, и колонна выехала из города.

* * *

Посольские ворота были распахнуты настежь, чего отродясь не было и быть не могло. Посольские охранники на КПП отсутствовали, а внешняя охрана, состоящая из людей Шах Масуда, была занята необычным делом: выносила из здания холодильники, телевизоры, факсы, оставленную одежду и мебель… Добычи было много, поэтому к обычной смене поста в шесть — восемь человек присоединилось не менее полусотни сотоварищей. Для удобства они подогнали грузовики и вначале оставили их за пределами посольского периметра, но так носить вещи было далековато, и, окончательно осмелев, мародеры загнали машины прямо на территорию. И хотя она по-прежнему считалась территорией Российской Федерации, никакие международные законы и конвенции не мешали совершаться открытому и беззастенчивому грабежу.