Поворот к лучшему - Кейт Аткинсон

— Мистер Кэннинг, за последние сутки с вами столько всего случилось, — сказал инспектор. — Но, подумайте только, однажды, когда все это закончится, вы сможете обо всем написать.

У Мартина мелькнула мысль о том, чтобы зайти в интернет, — интересно же, повлияла ли его смерть на его рейтинг на «Амазоне» (тот мог пойти как вверх, так и вниз). Но он решил не ходить на «Амазон» и не гуглить ни себя, ни Ричарда. Меньше всего он хотел обнаружить, что новости о его смерти распространились по Всемирной паутине.

Он расплатился за суп мелочью из кармана, и у него остался всего шестьдесят один пенс. Отсюда было всего десять минут ходьбы до его офиса — он проследил за тем, чтобы мысленно опустить кавычки, — и он решил прогуляться туда и посмотреть, как там и что, может быть, завтра он сможет вырваться из «Четырех кланов», купить надувную кровать и разбить лагерь на ламинатном офисном полу. Мартин даже помыслить не мог, чтобы вернуться домой, — даже когда полиция все там закончит, как избавиться от воспоминаний о том, что Ричард Моут, его гость, был убит у него в гостиной (какое ироничное совпадение)? И как, скажите, ему все там отмыть? Он не мог представить, как женщины из «Услуг» в их симпатичной розовой форме будут счищать куски мозгов Ричарда Моута с ковров и стен.

В офисе был туалет и крошечная кухонька с чайником и микроволновкой. Все, что ему нужно. Там он мог бы жить просто и без излишеств, как монах, которым он никогда не был.

Когда он был маленьким, они часто ходили в походы — со скаутами (Кристофер изображал воодушевление, Мартин подстраивался под остальных) и несколько раз с родителями, когда мать брала на себя роль послушного капрала и бесконечно кипятила воду на рахитичном примусе, покуда Гарри проводил для своего ограниченного контингента учения по выживанию в полевых условиях (как свернуть шею кролику, поймать руками форель, победить в схватке с угрем). Похоже, чтобы выжить, нужно было обязательно кого-то убить.

Конечно, Нина Райли знала толк в походах. Она приохотилась к прогулкам на лоне природы, пока жила в Швейцарии во время войны, и частенько загружала багажник своего «бристоля» провизией и отправлялась в давно ставшие для нее родными горы. У нее были крепкие туристские ботинки, армейская палатка и старомодный брезентовый рюкзак, в который она клала термос и толстые бутерброды с ростбифом и горчицей. Для чая она кипятила бурую воду из болотных ручьев. Ловила рыбу — форель в реках или макрель в соленом озере, — а потом жарила свежий улов на завтрак и шла бродяжить на целый день, и иногда по пути ей попадалось что-нибудь подозрительное, и тогда она брала след. «Берти, мне это кажется чересчур подозрительным. Думаю, наш друг — тот еще мерзавец». Сам Берти практически всегда молчал. Продюсер с телевидения предложил Мартину «добавить в отношения Нины и Берти сексуального драйва. А то они оба какие-то пресные». Мартин подумал, что если это действительно так, то он сходит с ума.

По пути из кафе в офис он прошел мимо цирка-шапито в парке «Мидоуз». Цирк всегда внушал ему беспокойство, артисты казались слишком хрупкими и, в масштабе планеты, совершенно бессмысленными созданиями, однако при этом они вели себя так, словно знали то, чего не знал он. «Мистерия». Русский цирк. Разумеется. Как же иначе? Вся Россия съехалась сюда, чтобы покарать его за свою потерянную дочь. «Это особая кукла, очень хороший художник. Сценки из сказок Пушкина, он — знаменитый русский писатель. Вы его знаете?» Авторство над его жизнью взял Кафка. Его удаляли с жесткого диска, стирали из памяти и истории, и так ему и надо — за то, что он сделал с Ириной. Он выбросил ее, словно мусор. Он стер ее с лица земли, а теперь пришла его очередь.

У него в офисе кто-то побывал. Ничего не было сломано или перевернуто, просто какие-то мелочи то тут, то там: дверца микроволновки открыта и в мусорном ведре на кухне появились пустая коробка из-под еды навынос, недоеденный гамбургер и банка кока-колы. Бумажка от конфеты на полу, стул переставлен на другую сторону комнаты. Разноцветные липкие листочки для записей, которые обычно лежали на столе аккуратными блоками, валялись где попало. На вора было непохоже, создавалось впечатление, что здесь полдня коротала скуку неряха-секретарша, которой нечем было заняться.

Он открыл ящики стола — все в порядке, ручки и карандаши аккуратно сложены, скрепки с маркерами на своих местах. Не хватало только одного. Мартин понял, чего лишился, прежде чем выдвинул ящик. Диск с резервной копией «Смерти на Черном острове», последнее убежище его романа. Он рухнул в модерновое офисное кресло, которое сдавалось вместе с помещением. И тут же заметил розовый листок, оторванный от блока и прилепленный на голой белой стене над столом. Кто-то оставил ему послание. «Мартин, иди на хрен». У него в груди застучала глухая дробь. Точно, он заразился каким-то страшным вирусом, который заставляет его цеплять напасти. От разбудившего его утром звонка до вечернего заключения в «Четырех кланах» — все было просто ужасно.

Разбудивший его звонок! Это был Ричард. Один пропущенный вызов. Он все еще был в ступоре и не смог ответить, а потом он про него забыл. Он должен сказать полиции. Это важная улика. Он вытащил телефон — зарядки осталось только на одно деление.

Теперь он жалел, что не ответил на звонок, ведь он мог оказаться последним, с кем говорил Ричард. «О боже», — вслух произнес Мартин, и его рот округлился от ужаса, прямо как у ведьмы на костре на эстампе в его номере в «Четырех кланах». Что, если Ричард звонил ему во время своей… пытки? Что, если он отчаянно искал помощи? Ответь Мартин на звонок, смог бы он как-то предотвратить смерть Ричарда Моута? («Стой, мерзавец!») Мартин опустил голову на стол и застонал. Но тут ему пришла мысль. Он поднял голову и посмотрел на розовую бумажку на стене. Ричард звонил в десять утра, он вспомнил, как проверил время по радиоприемнику с часами у кровати в «Четырех кланах», но суперинтендант Сазерленд сказал, что Ричард умер между четырьмя и семью утра, поэтому в десять он ему звонить не мог. Если только он не звонил ему с того света. И тут, как по заказу, — даже Нине Райли такое бы в голову не пришло, — телефон у него в руке зачирикал. «Ричард Моут» — высветилось на экране.

Он снова плыл на пиратском корабле, чувствуя, как тот неумолимо начинает свой ужасающий подъем, забирая с собой его тело, а душу оставляя за бортом, стремясь к зениту, чтобы на наносекунду замереть на вершине выписанной дуги. Ужас был не в подъеме, ужас был в падении.

Его воображаемая жена доблестно взялась за вязание. Недавно она начала вязать ему шерстяной свитер плотной вязки с рыбацким орнаментом. «Чтобы тебе было тепло зимой, милый». Мартин поджаривал толстые оладьи на длинной медной вилке. Огонь гудел, оладьи шипели от жара — сплошное благополучие и уют. Ричард Моут отправился на тот свет, и теперь ему все было известно. Сердце у Мартина билось с такой силой, что ему стало больно. Сердечный приступ? Его жена что-то сказала, но ревущий в камине огонь помешал ему расслышать, что именно. Кукольно-голубые глаза Ирины неожиданно распахнулись. Нет, ее там не было. Ирины не могло быть в его милом доме. Так нельзя. Он угасал, он падал, занавес опускался. У него внутри сидело черное чудовище и било крыльями, разрывая ему грудь. Жена яростно стучала спицами, словно ее вязание могло его спасти.

Мартин нерешительно ответил на вызов:

— Алло?

Ему никто не ответил. Телефон пикнул в последний раз и умер. Преступление и наказание. Око за око. Вселенское правосудие. Он разрыдался.

32

Слонов, естественно, не было. Сейчас цирковые животные — редкость. В детстве Джексон только один раз был в цирке (Джулия ошибалась, детство у него было — в каком-то роде). В этих воспоминаниях сорокалетней давности (неужели он правда такой старый?) был цирковой шатер, натянутый за городом, на пустыре, принадлежавшем угольной шахте, под сенью шлаковых отвалов. А в шатре — полно всяких зверей: слоны, тигры, собаки, лошади, вроде был даже номер с пингвинами, хотя, может, это он придумал. Он до сих пор помнил стоявший внутри дурманящий запах — опилки и звериная моча, сахарная вата и пот — и притягательность экзотических цирковых артистов, чья жизнь была до боли непохожа на его собственную.

Луиза Монро отвергла его приглашение. Джулия все равно дала ему только один билет, но, если бы Луиза согласилась, он купил бы еще один.

Цирк в «Мидоуз» никак недотягивал до цирка из Джексоновых воспоминаний. Это был русский цирк, но во вращении тарелок, трапеции и канатоходцах не было ничего особо русского, дань своему происхождению отдавали разве что клоуны с номером на тему русских кукол — «матрешек», как было написано в программе. Слово дня. Он подумал о стоявших в коридоре «Услуг» коробках с надписью «Матрешки». Покатал в пальцах куколку-орешек в кармане куртки. Луковые одежки. Китайские шкатулки. Испорченный телефон. Одна тайна внутри другой. Кукла в кукле.