Пленники надежды - Джонстон Мэри

Придя в себя, Годфри обнаружил, что в гостиной по-прежнему полно мужчин, что вокруг все так же слышится гул голосов, но теперь то были взволнованные голоса друзей — сервентов с соседних плантаций, мелких плантаторов, арендаторов, полковников Ладвелла и Фицхью, главного землемера и доктора Энтони Нэша. Он увидел, что полковник Верни тяжело дышит, с головы его капает кровь, но на лице его было написано ликование, когда он сжал руки доктора Нэша. Он увидел, как сэр Чарльз Кэрью с улыбкою предлагает полковнику Лад-веллу угоститься табаком из своей табакерки, увидел, как женщины, истерически плача и смеясь, выходят из своего угла, увидел Бетти Кэррингтон в объятиях своего отца и мистрис Летицию, которой капитан Лэрамор помогал перебраться через груду мертвых тел. Индейцы, негры, мулаты и белые мерзавцы ушли.

— Этим сволочам удалось сбежать, — сказал подошедший к Лэндлессу Дик Уиттингтон. — За пару минут до того, как сюда прискакала подмога. Но Вудсон отправился в погоню за рабами и уголовниками вместе с отрядом людей Кэррингтона. Думаю, он их поймает, и их вздернут, так что они сдохнут так, как и должны умирать все пираты. А индейцы смогут уйти — теперь они, наверное, уже почти добрались до Паманки.

Лэндлесс, шатаясь, встал на ноги и дотронулся до свой головы, из которой текла кровь.

— Женщины целы? — спросил он.

— Да, целы, кроме бедняжки Эннис, — ответил паренек. — Когда я увидал, как эта бедная девушка упала, я возблагодарил Господа за то, что Джойс Уитбред находится сейчас в безопасности в домике своей матушки в Бэнбери. Но остальные женщины не пострадали. Вон мистрис Летиция и мистрис Бетти Кэррингтон — но я не вижу мистрис Патриции.

Хозяин Верни-Мэнор, быстро излагающий события минувшей ночи дворянам, столпившимся вокруг него, вдруг осекся, увидав пробившегося сквозь толпу Лэндлесса, полуголого, окровавленного, бледного как полотно, с безумными глазами.

— Что? Говори! — вскричал полковник, и в глазах его вдруг отразился страх.

— Ваша дочь, полковник Верни! — вскричал Лэндлесс. — Ее здесь нет. Ее похитили рикахекриане.

Издав нечто среднее между стоном и криком, полковник пошатнулся и упал бы, если бы Кэррингтон не подхватил его.

— Что? Ее здесь нет? Не может быть! — яростно закричал сэр Чарльз, вмиг отбросив всю свою напускную беззаботность. — Она находилась вместе с другими женщинами за баррикадой, которую мы соорудили. Она здесь.

Он начал звать ее, громко, умоляюще, но она не отвечала.

— Она не ответит, — хрипло сказал Лэндлесс. — Ее тут нет. Она пряталась вместе с остальными женщинами до самых последних минут. Она увидела, как упал ее отец, и подумала, что он погиб, и вы — тоже, сэр Чарльз Кэрью, и тогда она подошла ко мне и попросила меня убить ее. Затем мы услыхали ржание лошадей, и тут меня атаковали шестеро рикахекриан и Луис Себастьян.

Она стояла рядом со мною, когда я убил троих из них. Затем меня ударили по голове и свалили на пол, и, падая, я услыхал ее крик.

Полковник высвободился из объятий Кэррингтона и отнял руки от лица, которое вдруг превратилось в лицо старика. Но его тихий голос был ровен.

— Обыщите комнату — быть может, моя девочка лежит без чувств под этими мертвыми телами. Но сердце говорит мне, что этот человек прав и ее тут нет. Мы немедля отправимся в погоню, и даст Бог, возвратим ее целой и невредимой. Они опережают нас всего на час.

— Да, — тихо пробормотал молодой Уиттингтон, обращаясь к Хэвишему. — Всего на час. Но чикахомини делают самые быстрые каноэ в здешнем краю, а каноэ рикахекриан настолько же быстрее каноэ чикахомини, насколько ласточки быстрее журавлей.

Глава XXVIII

ХЛЕБ ПО ВОДАМ[95]

Огромные деревья, наклонившиеся над берегами Паманки, осеняли чернильно-черную воду, но между этими темными полосами гладкая, словно стекло, спящая река была огненно-красной от зашедшего солнца. По малиновому потоку плыли три лодки; обогнув низкую косу и оказавшись напротив индейской деревни, расположенной среди тутовых деревьев и лоз дикого винограда и опоясанной зелеными полями поздней кукурузы, они повернули к берегу. Лодки шли на веслах, которыми гребли дюжие кабальные батраки, и в первой сидели хозяин Верни-Мэнор и сэр Чарльз Кэрью. Во второй плыли главный землемер и доктор Энтони Нэш, а в третьей находился надсмотрщик, и одним из ее гребцов был Годфри Лэндлесс.

Подплыв к берегу, они обнаружили, что в деревне не царит обычная для такого часа сонная тишина. В сгущающихся сумерках слышались пронзительные крики женщин и детей, а на открытом пространстве, вокруг коего были сооружены вигвамы из коры, туда-сюда двигались темные фигуры, исполняя что-то вроде медленного размеренного и торжественного танца в такт звучащим по временам скорбным воплям. Когда лодки подошли к берегу и белые люди выпрыгнули из них, мальчик, исполняющий роль пугала, стоя на всегдашнем помосте посреди маисовых полей, поднял крик, и тотчас стенания женщин и танец мужчин прекратились. Последние подбежали к берегу реки, размахивая томагавками и вопя, но, похоже, в их руках не было силы, голоса их были сорваны и слабы, и их крики смолкли, а ярость прошла, когда они увидели, что в лодках приплыли белые. Из толпы, к которой присоединились также женщины и дети, вышел древний старик с морщинистым лицом и грудью, испещренной шрамами.

— Мои белые отцы уплыли далеко от соленой воды. Паманки редко видят их лица, когда они приплывают по рекам или проходят через лес. Они им рады. Пусть мои отцы помедлят у нас, и мои женщины принесут им каштановые лепешки, клубни трутовика, ореховое молоко и кашу из кукурузы и бобов. А мои юноши…

Он осекся, и женщины снова принялись стенать.

— Где ваши молодые мужчины, ваши воины? — спросил главный землемер. — Я вижу здесь только самых старых и самых юных — тех, кто еще не прошел обряд посвящения.

Старик показал на малиновые воды потока.

— Вот, где мои молодые мужчины, вот, где мои воины. Среди них были два вождя. У них двоих есть нитки жемчуга, более толстые, чем плети винограда, они выкрашены красной краской, полученной из волчьей стопы, и облеплены перьями синешеек и иволг, мы снабдили их множеством острых топоров и наконечников для стрел и горами табака, и они поют и танцуют в большом вигваме Оуки в земле, что лежит за заходящим солнцем. Но остальные — они лежат в речном иле; вода покраснела от их крови, их жены оплакивают их, их деревня осиротела… Двенадцать солнц назад собаки-рикахекриане, которые были быстры, как ласточки, и плыли к соленой воде, убили молодых мужчин той деревни, что лежит ниже нас по течению. А вчера, когда после поры наибольшего жара солнца прошло столько времени, что хватило бы на выкуривание трех трубок, мои молодые воины выступили против них, но на небе явилась туча, и Кивасса скрыл за нею свое лицо. Они не воротились назад, их лодки были потоплены, и рикахекриане посмеялись и отправились дальше, быстрые, как ласточки.

— Спросите его, — хрипло сказал полковник.

— Была ли среди них пленница — женщина, бледнолицая женщина? — спросил Кэррингтон.

— Да была, с волосами, подобными солнечным лучам, и в белом платье. А еще с ними был мужчина с лицом цвета осенних листьев платана, один из тех, что работают в полях белых отцов. У женщины руки были связаны, а у него нет — он сражался вместе с собаками-рикахекрианами.

— Это Луис Себастьян, — пробормотав проклятие, молвил надсмотрщик. — Я так и подумал, когда мы не обнаружили его среди тех пьяных негодяев, которых нам удалось схватить до того, как они достигли косы. Лучше бы мы убили его, чем всех прочих нападавших, потому что он дьявол, сущий дьявол.

— Давайте поплывем дальше! — в нетерпении воскликнул сэр Чарльз. — Мы теряем время, а сейчас дорога каждая минута.

К нему подошел полковник, только что говоривший с главным землемером. На его лице не было и следа былых жизнерадостности и огня, глаза ввалились и покраснели, он сутулился, как старик, но голос его был ровен и властен, как всегда.