Залив Гавана - Мартин Смит

Наконец улицы остались позади. Они оказались в доках, в темноте были видны огни гавани. Воздух врывался через разбитые окна, осколки стекла сверкали на коленях. «Лада» перевалилась через железнодорожные пути, вывернула в переулок и резко остановилась. В свете фары зеленым огоньком зажглись глаза кошки, метнувшейся во тьму.

Черная рука протянулась из-за водительского кресла и ударила Аркадия в грудь. Он схватил ее за запястье и резко повернулся. На заднем сиденье с ними ехал Чанго — кукла размером с человека, все еще в красной бандане, с тростью в руке. Офелия направила пистолет, хоть и незаряженный, на куклу.

— Боже мой! — она опустила пистолет.

— Точно, — Аркадий вышел из автомобиля на ватных ногах.

Он осмотрел дыры в крыше и вмятины по бокам автомобиля. Капот был разгромлен, на месте фары пустое гнездо.

— Если бы это была лодка, она бы утонула, — мрачно пошутил он. — Я отвезу вас к доктору.

— Нет, — сказала Офелия.

— В полицию?

— И что я скажу? Что я нарушила приказы полиции? Что я скрывала улики? Что вместо этого я помогаю русскому?

— Да, если посмотреть на дело с этой стороны, все действительно звучит не очень хорошо. Что будем делать? Луна будет ждать нас в доме Приблуды.

— Я знаю, куда идти.

Учитывая, что Офелия организовала все среди ночи, удалось ей это неплохо. Они, вместе с Чанго, пересели из «лады», в ее DeSoto, и вот они уже в «Росите», любовном мотеле на Плайя дель Эсте, всего в пятнадцати милях от города и в одном квартале от пляжа. Номера в «Росите» — отдельно стоящие друг от друга белые оштукатуренные коттеджи, построенные в пятидесятые годы. В каждом — кондиционер и мини-кухня, телевизор и растения в горшках, чистые простыни и полотенца. Все это за цену, которую могли себе позволить только самые успешные jineteras.

Первое, что сделала Офелия, как только они оказались в номере, смыла с себя под душем волокна мешковины и конопли. Завернувшись в полотенце, она попросила его выбрать мелкие осколки стекла из волос. Он ожидал, что ее кудри будут гораздо жестче, но на ощупь они были мягкие, как вода, а его пальцы никогда не казались такими толстыми и неуклюжими. Ее кожа между лопатками была в ссадинах, к ней прилипли осколки стекла. Она не шевелилась. В зеркале он видел ее глаза, устремленные на него из-под темных век.

— Вы были правы насчет вашей фотографии, — сказала она, — я обнаружила ее в квартире Приблуды, когда снимали отпечатки пальцев. Именно я отдала ее сержанту.

— Ну, я тоже не сказал вам, что Луна хотел получить от меня фотографию, которую Приблуда снял в яхт-клубе «Гавана». Мы сравняли счет.

— Ясно. Посмотрите-ка на нас — два лжеца…

Он увидел в зеркале нелепую пару: гладкую, как стеатит, женщину рядом с мужчиной-оборванцем.

— Что сказал Луна, когда вернулся? — спросил он.

— Он сказал, что телевизор Руфо был теплым, поэтому он понял, что вы были там. Почему вы не подумали об этом?

— Вообще-то, я подумал.

— И все-таки пошли за ним?

— Вам вообще можно угодить? — удивился Аркадий.

— Да, — ответила она.

21

Может, она и была темной феей, но в постели оказалась просто женщиной. Ее груди были маленькими, с пурпурными сосками. Ее гладкий живот сужался к собольему треугольнику. Он прижал свои губы к ее губам. Он так давно не был с женщиной, что ему казалось — он заново учится есть. Особенно отличался вкус — он был пьянящим и сильным, как будто она покрыта сахарным ликером.

Он был беспомощен в своем желании, и Офелия мягко направила его. Это было похоже на торопливый судорожный пир для того, кто умирал с голоду, дав обет голодания.

Он хорошо относился к людям, желал им добра и всегда старался делать добро, но он давно ощущал себя мертвым. Офелия смогла оживить Лазаря. Она обвивала его ногами, она не отпускала его. Она целовала его лоб, губы, синяки на руках, как будто каждый поцелуй был целительным. Она была твердой и гибкой, мягкой и податливой, и, безусловно, более искушенной и страстной, чем он. Видимо, на Кубе это естественно…

Он слышал снаружи голос океана: эта волна смоет песок, разрушит здания и затопит улицы. Эта волна. Эта волна.

…Аркадий разложил на кровати сделанную Приблудой фотографию яхт-клуба «Гавана», документы AzuPanama, составленную им хронологию последнего дня Приблуды, список дат и телефонных номеров из квартиры Руфо. Пока Офелия изучала все это, он разглядывал выкрашенный в голубой цвет цементный пол, розовые стены с бумажными купидонами, пластиковые розы в ведерке для льда и кондиционер, воющий как «ИЛ» на взлете. Они усадили Чанго в кресло, голова его тяжело склонилась на кухонный стол, рука опиралась на трость.

— Если эти документы подлинные, — сказала Офелия, — тогда я могу понять, почему русский считал, что AzuPanama — скорее инструмент кубинского Министерства сахарной промышленности, чем панамская корпорация.

— Выглядит именно так.

Аркадий рассказал ей об О’Брайене и мексиканских запчастях для грузовиков, американских ботинках и реальном яхт-клубе «Гавана».

— Он заклинатель, интриган, он переходит от одной истории к другой. Как будто за руку ведет вас по тропинке.

— Так и есть.

Его отвлек вид Офелии, одетой только в его пальто и блестящие желтые бусы. Пальто было огромным для нее. Он как будто увидел фотографию женщины в раме, где раньше всегда было лицо другой. Каждый раз, когда пальто обтягивало ее, происходило смешение двух аур, запахов, тепла и памяти.

Офелия знала. Она сама не могла толком объяснить, но как только она увидела его горе, ощутила его потерю, как только она заметила нежность, с которой он относился к своему пальто, и почувствовала слабый след духов на рукаве, с этого момента она решила, что когда-нибудь наденет его пальто. Почему? Потому что это был человек, который любил женщину так глубоко, что готов был следовать за ней до самой смерти.

А может быть, он просто был меланхоликом — в общем, русским. Но надо сказать, что когда она валялась в багажнике автомобиля, связанная, задыхающаяся, накрытая мешками, она подумала, что единственный человек, который может спасти ее, это именно он — тот, с кем она знакома всего неделю. «Торопись, — сказала себе Офелия. — Одевайся и беги!»

— В Панаме может произойти все, что угодно, — вместо этого произнесла она. — Банк О’Брайена находится в панамской зоне свободной торговли Колин, где все и происходит. Тем не менее, он всегда был другом Кубы, и я не понимаю, как сахар может быть связан с яхт-клубом «Гавана», Хеди или сержантом Луной.

— Я тоже, но зачем убивать человека, который через неделю уезжает. Только если что-то должно произойти, и в самое ближайшее время. Тогда, конечно, все будет совершенно ясно.

Растрепанный, в белой рубашке с засученными рукавами, с сигаретой в длинных пальцах, он казался Офелии типичным русским музыкантом. Музыкантом, сидящим в застрявшем автобусе на обочине дороги где-то на Урале.

— Попробуем разобраться. Ты утверждаешь, что Руфо, Хеди, Луна, все, что произошло до сих пор, должно скрыть не уже совершенное преступление, а преступление, которое даже еще не произошло? Как мы это докажем?

— Рассматривай это как вызов. Самое большое преимущество детектива состоит в том, что он знает, что такое преступление. Это его отправная точка. Но мы два профессиональных следователя. Давай попытаемся остановить его раньше, чем оно произойдет.

— Хорошо. Давай разберемся. Кто-то что-то замышляет, но мы не знаем. Ты вынуждаешь их действовать, явившись сюда с фотографией Приблуды и его друзей, двух автомехаников, в бывшем яхт-клубе «Гавана», который, кстати, после революции, стал Домом культуры строителей. Но вернемся к главному. Руфо пытается убить тебя за эту фотографию. Намного легче было бы игнорировать тебя, поэтому мы пока не будем сбрасывать это со счетов. Во-вторых, ты снова заставляешь кого-то действовать, когда приходишь в яхт-клуб. Уоллс и О’Брайен увозят тебя из гавани и предлагают какую-то работу. Предложение, кстати, слишком нелепое, чтобы рассматривать его всерьез. Опять же было бы легче совсем не обращать на тебя внимания. В-третьих, Луна избивает тебя битой, но не пытается убить, возможно потому, что не может найти эту фотографию. Или некто пытается убить тебя из-за AzuPanama? Нет. Пытается проделать в тебе крошечное отверстие из-за AzuPanama? Нет. Забудь об AzuPanama, все вертится вокруг этой фотографии, — подытожила она, многозначительно пристукнув кончиками пальцев по столу.

— Это только одна версия.

— Хорошо. Но как эта фотография связана с будущим, я не знаю и ты тоже. Тебе просто нравится играть со временем.

«Она попала в точку», — подумал Аркадий. Во многом она была права.

— Есть два пути понять, что случилось с Приблудой. Один — это Монго. Другой, я думаю, ведет к О'Брайену и Уоллсу.