Неприкаянные - Тулепберген Каипбергенов

— Я не видел, — ответил чернолицый. — Клянусь. Он приложил острие копья ко лбу и тем выразил свою готовность принять смерть, если слова его окажутся лживыми.

— И я не видел, — поклялся второй стражник. — А увидел бы, так не прочел. Меня выгнали из школы за то, что «алиф»- первую букву алфавита — назвал палочкой.

Туремурат-суфи поднял глаза к небу, спрашивая совета бога: верить или не верить стражникам? Всевышний всегда охотно откликался на просьбу суфи и сейчас торопливо откликнулся. Но сам суфи не торопился с ответом. Ему нужно было, чтобы слуги его и слуги всевышнего видели, сколь трудна и сколь торжественна встреча с богом и как высок их правитель, поднимающийся мыслью до божьей обители.

— А где человек, доставивший письмо? — спросил Туремурат-суфи стражников, когда разговор с богом окончился и взгляд правителя вернулся на землю. — Где конь его?

— Конь пасется, а человек лежит в кустах связанный.

— Развяжите, посадите на коня и отправьте туда, откуда явился. Скажите: правитель Кунграда благодарит его за добрую весть и жертвует золотой. — Суфи вынул из поясного платка монету и бросил на дорогу. Монета подпрыгнула несколько раз, прежде чем чернолицый накрыл ее рукой и поднял. — Голова утаившего мой подарок гонца покатится по земле так же, как эта монета, — строго предупредил суфи и погнал коня в долину, где шли военные учения.

Издали, уже видел он, как по широкой поляне носятся его нукеры, как рубят лозу, воткнутую в землю. Рубить учил их Бегис. С обнаженной саблей он гарцевал на иноходце и время от времени подлетал к лозе, срезал ее одним взмахом, показывая джигитам и свое умение, и свою ловкость. В числе нукеров был Мыржык. Его сразу узнал суфи по могучим плечам и высокому росту. Узнал, но не обрадовался. Подумал с досадой: «Прибыл, а меня не навестил. Не показал себя благодетелю своему, не поклонился до земли, не поцеловал полу халата моего. Счастье-то свое получил из моих рук, той-то сыграл на мои деньги!»

Досада еще горше стала, когда от отряда нукеров отделился один лишь Бегис и поскакал навстречу суфи. Мыржык будто не увидел правителя: как был в общей цепи, так и остался, не тронул повода, не показал своего желания погнать коня вслед за братом.

«Безумец! — мысленно обругал Мыржыка суфи. — Тебе ли восставать против меня! Петушок! Если и клюнешь, то только сапог мой. Сапогом я тебя и придавлю».

Мысль была обидчива, зла была мысль, но лицо суфи озарилось приветливой улыбкой. В глазах — смирение и доброта!

— Ангел мой! — произнес он, когда подъехал к нему на горячем коне Бегис. — Успешно ли идут учения? Старательны ли джигиты?

— Успешно, великий суфи! — ответил Бегис и приложил ладонь к сердцу. Так приветствовали в Кунграде старших по положению и возрасту. — Джигиты достигли умения беркута бросаться на добычу и разить ее одним ударом.

— Беркуты! — покачал одобрительно головой суфи. — Это хорошо, ангел мой. Беркуты могут высоко летать, быстро летать.

— И далеко, — добавил довольный Бегис.

— Далеко пока не надо, — усмехнулся Туремурат-суфи. — Город Айдоса в одном дне пути от нас.

— Я не ослышался, великий правитель, город Айдоса?

— Не ослышался, ангел мой. В степи заложен город Айдоса-кала.

Бегис всплеснул удивленно руками:

— Боже праведный, небо видело все это и не обрушило на дерзких строителей гром и молнии, не испепелило город огнем!

Ты слишком нетерпелив, ангел мой. Все, что должно было сделать небо, всевышний повелел сделать нам с тобой.

— Мы готовы. Ничто не устоит перед смелостью моих джигитов. Прикажи, великий воитель, за веру беркуты полетят на Айдос-калу и разгромят ее. Головы врагов сложим у ног твоих.

Суфи сделал печальное лицо, как бы сожалел о том, что именно ему придется принимать решение о походе против Айдоса и именно ему уготована тяжелая роль судьи чужих судеб. Головы опять-таки покатятся к его не прикоснувшимся к крови живого существа ногам.

— Что велено богом, то должен исполнить раб его, — оправдывая не сотворенное еще, произнес скорбно суфи. — А мы — рабы божьи.

— Дело, угодное богу, свято, мой повелитель! — согласился Бегис. Сожаления или грусти в голосе его не было. Войну с братом он не считал позорной или несправедливой. Ненависть заглушала все.

Суфи, однако, счел нужным доиграть до конца роль скорбящего. И когда время игры истекло, он спросил Бегис уже другим тоном:

— Вижу в рядах нукеров ангела моего, Мыржыка. Раскрывает ли он силу свою и храбрость, учась воинскому делу?

— Раскрывает, великий суфи. Он самый выносливый, самый старательный, самый сильный.

— Сможет ли он положить голову врага своего к ногам моим?

Хитроумен был в плетении узоров словесных суфи. Не всякий и не сразу мог уловить суть. Бегис же уловил сразу. А уловив, опешил. Не простого врага имел в виду правитель — Айдоса! И голову-то его должен был положить к ногам кунградца Мыржык, любимец Айдоса.

Опешить-то опешил Бегис, но тянуть с ответом нельзя было. Молчащий думает. А если думает, значит, колеблется. И он сказал:

— Положит.

Посмотрел суфи в глаза военачальнику своему: правдив ли? Знал, что самый лютый враг — это враг единоутробный, враг до последнего издыхания. Только враг ли Айдосу Мыржык? Есть ли из- за чего враждовать им? Бегису надобен «трон» старшего брата. А Мыржыку что? Ни в ханы, ни в военачальники он не годен. Ему ковер борца всего лишь нужен, и то пока молод. Потом затяжелеет, заленится, в обнимку с котлом дни проводить станет, от масла и сала губы не ототрет.

Верить Бегису, однако, надо было. Не поверишь Бегису — не поверишь и Мыржыку. Усомнишься в преданности воина, казнишь его мысленно еще до начала похода, в походе уже не будет нукера — в первом же бою перейдет на сторону врага,

— Похвально, — холодно одобрил сказанное Беги- сом суфи. — Я рад, что у меня такие воины. Не одни ворота крепостей откроют они.

Туремурат хотел уехать, но помешал степняк, кинувшийся прямо в ноги коня суфи: маленький человечек с большой головой и большими ушами.

— Великий правитель! — взмолился человечек. — Дай мне коня.

Можно было отшвырнуть большеголового носком сапога, можно было раздавить его копытами белого арабского скакуна, но суфи не сделал ни того, ни другого. Догадался: не враг это. Усмехнулся:

— А зачем тебе конь, человек?

— О великий правитель, мне нужен конь, чтобы доскакать до аула Айдоса и взять там девушку.

Редко смеялся суфи, а тут рассмеялся весело. Ты хочешь жениться?

— Каждый человек хочет жениться, великий правитель, — тоже смеясь ответил большеголовый.

У ног арабского скакуна суфи копошилось что-то похожее на длиннорукую обезьяну. Когда она смеялась, огромные зубы, кажется, вылезали изо рта, и видел их лишь суфи.

— Разве в ауле Айдоса есть девушки? — пожал плечами суфи. — Там, наверное, и старух уже не осталось. Все покинули беспутного бия.

— Есть, есть, — замахала своими длиннющими руками обезьяна. — Айдос согнал в аул девушек со всей степи. Лучших красавиц не сыщешь. Одна краше другой.

— Откуда ты узнал про девушек? — спросил суфи. Бегис вмешался в разговор правителя с большеголовым человечком.

— Это Жандулла-гурре, Осленок, — объяснил он. — Мы посылали его разведать, есть ли в аулах люди Айдоса, не собирает ли джигитов, а он встретил девушек, едущих в главный аул.

— Сколько их? — оживился суфи.

— Должно быть сорок, как в поэме «Кырк кыз», — сказал Бегис.

— Сорок девушек — это богатство, и не малое… — задумался Туремурат-суфи. — Ты хорошую весть принес, Осленок… Будет у тебя конь. Быстрый конь, как птица…

— Благодарю, великий правитель! Благодарю… Губами своими Жандулла Осленок стал целовать ноги коня, а потом потянулся и к полам халата суфи. Тот брезгливо оттолкнул его:

— Ступай и жди коня…

Почти на четвереньках — настоящая обезьяна! — Жандулла побежал на поляну к стоявшим там цепочкой нукерам.

— Ему надо дать коня, — сказал суфи, когда Жандулла откатился на порядочное расстояние. — Он будет преданным воином.

— У нас не хватает лошадей, правитель, — отклонил повеление суфи Бегис. — Половина джигитов пешие. С ними не полетишь ни к далекому, ни к близкому аулу.

— Коней нам дадут девушки, — загадочно произнес суфи.

— Сложность вашей мысли недоступна простому смертному, — заметил с раздражением Бегис. — Поясните, правитель!

— Мы возьмем девушек у Айдоса и привезем в Кунград. Не пугайся, ангел мой. Не о наложницах я думаю, грех правоверному мусульманину расточать силы свои на безумства с юными гуриями. Всякой из них уготовано в жизни свое семейное ложе. Мы лишь получим за девушек калым. Хороший калым. Теперь мысль моя стала доступна тебе, ангел мой?