The Мечты. Бес и ребро (СИ) - Светлая Марина

- И есть, конечно. Но видите ли… - адвокат замялся и дальше двигался, как по минному полю. – Пока неизвестно, точно ли Олег Станиславович… погиб. Любая процедура имеет свой алгоритм действий.

- Ясно, ясно! Не продолжайте! Но хотя бы могу я поинтересоваться состоянием его... наших с мужем счетов? Всех счетов? А? Василий Матвеевич? Я понимаю, что Олега еще не признали погибшим, но вы же сами...сами сейчас... – Лилианна показательно всхлипнула, хотела и в голос слезу добавить, да не вышло.  

- Я постараюсь, - вдохновенно отозвался Петров. – Сделаю все, что в моих силах, Лилианна Людовиковна. А вы все же не теряйте надежды. В жизни и чудеса случаются.

- Конечно, случаются! Обязательно! И про тот... ну тот – на Кайманах – помните?

- Там сложнее… Но я попытаюсь.

- Я верю в вас, Василий Матвеевич! – госпожа Панкратова подняла наполненный бокал и подмигнула собственному отражению в нем. – Вы простите сердечно. Что-то я устала... все же такое... хм... горе. 

- Да-да, конечно! – протарахтел адвокат. – Любые новости я тут же буду сообщать вам. Вы уж… берегите себя… да.

- Да! – повторила за ним Лилианна и сделала первый глоток «Просекко», легко крутанувшись вокруг своей оси, будто бы не было в ней ни лет, больше, чем хотелось бы, ни килограммов, совершенно излишних.

Петров повесил трубку. Лилька махом осушила бокал. И наполнив его снова, выпорхнула из гостиной, взлетев по лестнице на второй этаж, где располагалась комната Уленьки:

- Никаких шансов! – объявила она с порога своей с Олегом Станиславовичем дочери.

Та лишь на мгновение оторвалась от айфона и махнула длинными изящными ресницами, делавшими ее лицо похожим на печальную ламу.

- Сироты мы теперь с тобой! – пояснила мать так, будто бы поздравляла ее с днем рождения.

- Как это? – опешила Ульянка и даже вскочила с кровати, на которой восседала до этого, поджав ноги. – А как же... Как же Лондон? Ма!

- Будет тебе твой Лондон! Теперь – точно! 

Оттенки черного перца, бергамота и замши

* * *

Одно движение указательного пальца, вдавливающее кнопку распылителя, и ощутимое кожей облако духов коснулось Стешиного запястья, наполняя комнату ароматом табака, ванили и мускуса. Вторым движением – она вернула крышечку на место, а сам флакон на полочку, рядом с таким же – Андрея. А потом позволила себе мелкое хулиганство: брызнула на другое запястье парфюмом господина Малича и повела носом. Добавились оттенки черного перца, бергамота и замши.

Идеальное сочетание.

И-де-аль-но-е.

В это идеальное утро она подхватила свою идеальную сумочку и тряхнула идеальной гривой, после чего выпорхнула на лестничный пролет, захлопнув за собой входную дверь с идеальной цифрой «11» в обозначении номера. И быстро сбежала вниз, жизнерадостно отбивая своеобразную дробь каблучками маленьких туфель. К слову, размер у нее был почти Золушкин – тридцать пятый. Тоже идеальный.

Ее клопа Андрей уже отогнал со двора на улицу, что сэкономило ей драгоценные минутки дома за кофе. Сам же – умчался ни свет, ни заря в свою мастерскую, оставив Стефанию Яновну один на один с риторическим вопросом: кому в такую рань могут понадобиться услуги сапожника? А еще с неожиданным осознанием важного факта: о ней заботятся. Андрей о ней заботится, ненавязчиво и естественно, как ни разу никто до него. Это было заметно в мелочах, а значит, в главном: в появившемся ночнике в спальне, в вечерней прогулке, чтобы нагулять ей аппетит, да даже в том, что прямо сейчас Мини Купер уже ждет ее за воротами, и не надо возиться, чтобы вывести его со двора. И это наполняло саму Стефанию Яновну желанием ответной заботы, которая, невостребованная, когда-то давно была отброшена ею как проявление никому не нужного альтруизма. И если забота – это хотя бы героически встать пораньше, пока Андрей плавает, и сварить ему кофе к возвращению, то на такой подвиг она вполне способна, даже если всегда считала себя совой.

Городок встречал ее деловитой возней – дорожники приступили к мытью улиц, отчего в мир Стешиных запахов проник еще и аромат свежести, немного похожий на дождь, на весну и на все на свете хорошее. А это добавляло уверенности, что все идет так, как надо, ведь иначе у́тра ее не радовали бы, как не радовали годами прежде.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

До последней пары недель, когда все шло и-де-аль-но.

Она вернулась к работе и вот уже третий день являлась в театр без опозданий. Жильцов такому повороту событий надивиться не мог, поскольку пунктуальность никогда не была Стешиным коньком. В остальном же ничего не изменилось, если не считать того, что к третьему месяцу лета все вокруг подходили в полной гармонии и даже, вроде бы, стали несколько симпатичнее – Юхимович, например. Или это Стефании так казалось в свете того, что происходило в ее жизни. Она напрочь разучилась ждать подвоха и наконец выбралась из того угла, в который загоняли ее обстоятельства. И улыбка была теперь настоящей, а не ради отпугивания тех, кто может обидеть.

На набережной группка пенсионеров с палками в руках занималась скандинавской ходьбой. Чем не повод улыбнуться? Она и улыбалась, захлопывая машину перед зданием театра и поднимаясь по ступенькам ко входу.

Потом работала, весьма оживленно, даже с огоньком, а после обеда в планы входила пошивочная мастерская, где зачем-то потребовалась дополнительная примерка. Об этом ей сообщили еще с утра, и теперь она прикидывала, как быстро удастся улизнуть домой.

До-мой.

Домой!

Шевеление воздуха в зале от открытой двери вряд ли могло предвещать беду. Тем не менее, пахну́ло сквозняком. Стеша, стоявшая на сцене, не реагировала, продолжая говорить со «Стеллой», но, когда Жильцов остановил репетицию взмахом руки, все же повернула голову.

Возле главрежа торчала директорская секретарша и с нескрываемым любопытством разглядывала ее. Настолько навязчиво, что Стефании захотелось бы надеть капюшон на голову, будь он у нее.

- Адамова, живо к Юхимовичу! – проговорил Аркаша.

- Вызывает?

- Срочно! И пусть потрудится дать весомое объяснение, почему прерывает.

- Мне? – хохотнула Стешка.

- Ну тебя же видеть хотят.

- Тина, передайте, что я сейчас подойду! – прозвучало довольно звонко, и Стеша разве что не вприпрыжку удалилась со сцены, а еще через десять минут входила в директорскую приемную и толкала дверь в святая святых.

Юхимович стоял, напряженно сунув руки в карманы брюк у графина с водой. В кресле напротив его директорского, спиной ко входу, сидел посетитель. Оба на звук открываемой двери обернулись. Посетителя Стеша не знала, да и разглядеть не успела, едва Юхимович, будто бы сдувшись, как воздушный шар, без приветствия выдал:

- Стефания Яновна, с вами хотят поговорить. Вот… из органов вами интересуются… подполковник Трофимцев Валерий Николаевич…

Стеша медленно кивнула, пытаясь осознать полученную информацию о том, что кто-то там… ею интересуется… и откуда! А потом перевела взгляд с растерянного Юхимовича, который явно чувствовал себя не в своей тарелке, на этого… который подполковник. Тот поднялся, приветствуя даму, и с самым серьезным видом кивнул.

- Добрый день, Стефания Яновна.

- Здравствуйте… и… и в чем же интерес?.. Автограф попросить? – широко улыбнулась она.

- Я, пожалуй, оставлю вас! – оживился директор театра, сообразив под пристальным взглядом Трофимцева, что он тут лишний. И когда за ним тихонько затворилась дверь, Стеша все еще продолжала улыбаться.

Трофимцев проводил хозяина кабинета взглядом и потом только воззрился на Адамову. Некоторое время молча изучал ее, прежде чем промолвить суровым, но человеческим голосом:

- Да вы проходите, присаживайтесь, Стефания Яновна. В ногах правды нет, как говорят, а мне именно правда и нужна. Да и в ваших интересах ничего не скрывать.

- Спасибо за разрешение, - ответила Стеша, сделала несколько шагов по кабинету и уселась на маленьком диванчике в углу, после чего еще раз глянула на подполковника, на котором вовсе не было никаких опознавательных знаков, что он именно подполковник, а не разыгрывает из себя бог весть что, и немного кокетливо проворковала: - А почему у меня дурацкое ощущение, что вы пришли меня арестовывать?