Холли внутри шторма - Тата Алатова

звучало что-то… похожее на растерянность?

— А Уильям вообще похож на воздушный шарик.

— А ушки Милнов!

— А…

— Эй, сейчас я главная тема вашего обсуждения, — все еще лаская в душе их робость и растерянность, перебил эту бесполезную трескотню Холли.

— Ну, ты же не ожидала, что он останется в Нью-Ньюлине навсегда, — буркнул Фрэнк, с непривычной уступчивостью заговорив о том, о чем его и просили.

— В своих интервью Холли часто говорил, что нигде не задерживается больше трех месяцев, — согласилась с ним Тэсса.

— А теперь вы должны умолять меня остаться, — подсказал им Холли.

Маленькая, но сильная рука легла на его локоть, и он вздрогнул от неожиданности. Тэсса всегда передвигалась неслышно, и он совершенно не почувствовал, как она подошла к нему.

— Мне очень хочется велеть тебе остаться, — сказала она тихо. — Я могла бы тебя даже заставить, знаешь об этом? Моргавр бы не выпустил тебя из деревни, если бы я его об этом попросила.

— Ты сделаешь это? — с замиранием сердца спросил Холли. Его никогда не заставляли ничего делать, и при мысли о том, что Тэсса могла бы сотворить такое, становилось жутко и сладко одновременно. Ох, как бы он стенал и страдал, вот бы они тогда узнали, почем фунт лиха!

— Нет, — ощутилось движение воздуха, прикосновение губ ко лбу Холли, — но ты не представляешь, как сильно мне этого хочется.

Холли едва не заурчал от удовольствия.

Дубина, ты же это слышал?

Тэссе очень хочется, чтобы он остался с ними!

— Я решил позвонить Мэри, чтобы объявить ей вовсе не о том, что собираюсь вернуться. А о том, что останусь в Нью-Ньюлине, — торжественно и самодовольно объявил он. Тэсса быстро выдохнула и даже всхлипнула. Ох-ох, как хорошо.

— Эй, Фрэнки, — продолжал Холли бодро, — мне нужна полноценная мастерская и рабочий кабинет. Не могу же я и дальше покорять этот мир из захламленной гостиной. Вам вообще не стыдно за то, в каких нечеловеческих условиях прозябает гениальный художник?

— Значит, нужно заказать стеклянные витражи, — Фрэнк даже не огрызнулся в ответ, неслыханное дело. — Для мастерской же нужно много света, правильно?

— Правильно, — торжествующе воскликнул Холли. — И я хочу белые стены… Но ты не сможешь выбрать краску без меня, у белого невероятно множество оттенков и нюансов. Такой дубина, как ты, никогда в жизни в них не разберется. Ох, и мне нужно заказать много-много всего, караул, столько хлопот! Ну что вы лежите без всякого дела, немедленно вставайте и начинайте думать, как сделать мою жизнь лучше.

— Тэсса, дай ему по лбу, — взмолился Фрэнк.

Ну наконец-то! Сколько нужно распинаться, чтобы вывести его из себя?

Тэсса легла рядом и обняла Холли за талию.

— С чего вдруг такое решение? — спросила она.

— Ты знаешь, — ответил Холли, мигом растеряв свою дурашливость, — в последнее время мои картины выходят из-под контроля, а ты их видишь и чувствуешь, как никто в этом мире. Вдруг я уеду и без тебя нарисую что-то жуткое? Кто тогда будет в этом виноват? Думаешь, я хочу сам из-за такого переживать? Ни за что. Так что я буду нести вам счастье и радость, ты будешь приглядывать за мной, а Фрэнки… ну не выгонять же его на мороз.

— Ты договоришься сегодня, — мрачно предупредил его Фрэнк.

Холли радостно рассмеялся, а потом застонал от головной боли.

Так и получилось, что сначала они проспали едва не до обеда, потом снова съездили за строительными материалами, потом Холли застрял в художественном магазине при галерее, потом ему приспичило сделать несколько набросков рыбного рынка, и выехали из Ньюлина только после того, как солнце начало садиться.

Тэсса села за руль огромной неповоротливой фуры, Холли с Фрэнком поцапались, кому сидеть рядом с ней, победил Фрэнк, и Холли надулся. Он молча уставился в окно, отодвинувшись как можно дальше, и прикинулся статуей, изящной, но трагичной.

До Нью-Ньюлина было всего одиннадцать миль, но на узкой двухполоске неповоротливая перегруженная фура ползла медленно, и Тэссе обратный путь показался бесконечным.

А потом впереди замаячили фермы, и она вдавила по тормозам.

Фрэнк тоже смотрел вперед, и лицо у него было бледным и напряженным.

— Что? — встрепенулся Холли, едва не тюкнувшись лбом о стекло.

— Мы проскочили поворот к деревне, — спокойно объяснила Тэсса. — Его просто не было на месте. Нью-Ньюлин не принимает нас обратно.

Глава 25

— Одри, детка, — озабоченно сказала Бренда, — очень уж сухо в последнее время. Хорошо бы немного дождя.

Еще совсем недавно она бы непременно рассердилась из-за этих слов. Почувствовала бы себя обиженной. Закричала бы, что она человек с человеческими эмоциями, а не ходячие осадки.

Но сейчас Одри только молча поцеловала Жасмин в макушку и опустила ее в манеж, вручив погремушку.

Что делать, если урожай Бренды действительно зависел от чужого настроения? С этим невозможно бороться, как невозможно заставить испуганного Кевина Бенгли оставаться плотным, а расстроенную Фанни — не выть.

Они все жили так тесно, что каждый зависел от другого. Отрицание было способно вывести из душевного равновесия, но ничего не меняло.

Поэтому Одри не стала спорить с Брендой, а спустилась с залитой вечерним солнцем веранды, пересекла огород и пролезла через дыру в заборе.

После памятного разговора с Холли ей было сложно ни с того ни с сего зареветь. Но рядом всегда был Джеймс — когда-то единственный друг, пусть и по переписке, а до этого — почти брат, а сейчас — чужой и сердитый мальчик, который не уставал вести себя холодно и пренебрежительно.

Он злился на Одри по многим причинам. Из-за того, что она обманывала его в своих письмах, расписывая Нью-Ньюлин как рай на земле. Из-за того, что он умер, а потом воскрес. Из-за того, что Одри отшатнулась от него после этого. Оставила разбираться с непонятным и страшным в одиночестве.

Холли сказал, что Джеймс пытается примириться с собой, а она тут вовсе ни при чем. Но, как бы то ни было, он оставался человеком, из-за которого можно было заплакать быстрее всего.

Сварливый Джон раскачивался в кресле-качалке с Артуром на коленях. Он читал ему вслух сказку про Джека и бобовое дерево. Увидев Одри, старик, не прерываясь, махнул