Солнце и Замок - Джин Родман Вулф

озере. Быть может, тебя опустить на пол?

– Я, как уже говорил, – твой покорный раб. Твои желания – мои желания.

– А если я пожелаю тебя уронить?

– Тогда твой раб постарается остаться в живых, чтоб сохранить жизнь Урд.

Цадкиэль, улыбнувшись, развела руки в стороны.

– Вот ты уже и позабыл, что падать здесь ничуть не страшно.

Действительно, об этом я совсем позабыл и на миг испугался, однако падение с кровати на Урд могло бы оказаться несчастьем куда серьезнее. К ногам Цадкиэль я приземлился легко, точно пушинка, но, тем не менее, собраться с мыслями и заметить, что остальные куда-то исчезли, оставив меня одного, сумел далеко не сразу.

– Их я отослала, – шепнула Цадкиэль, видя, как я оглядываюсь по сторонам. – Твой спаситель получит награду, как и женщина, бившаяся за тебя, когда остальные жаждали твоей смерти. Однако больше ты ни его, ни ее, скорее всего, не увидишь.

Склонившись ко мне, она коснулась кончиками пальцев правой руки пола у моих ног.

– Матросы, – продолжала она, – привыкли к моему исполинскому росту, и это нередко приходится очень кстати. Они даже не подозревают, как часто я разгуливаю среди них. Но ты знаешь обо мне слишком многое, чтобы хитрить с тобой таким образом, и вообще заслуживаешь куда большего, чем обман да лукавство. Вдобавок сейчас нам, пожалуй, удобнее сравняться в величине.

Последнего слова я почти не расслышал: все мое внимание приковало к себе нечто невероятное, чудо, творящееся на глазах. Верхний сустав ее указательного пальца принял форму лица – лица самой Цадкиэль. Ноготь раздвоился, вновь раздвоился, а следом за ним раздвоились, и первая, и вторая фаланги, так что нижний сустав обернулся коленями. Отступив в сторону от ладони, палец отрастил руки, ладони и, наконец, крылья, украшенные множеством глаз, а великанша, оставленная им позади, исчезла, будто погашенный дуновением огонек.

– Я отведу тебя в твои апартаменты, – сказала Цадкиэль, сделавшаяся чуть ниже меня ростом.

Я преклонил бы колени, но она меня удержала.

– Идем. Ты сам не понимаешь, насколько устал – и есть отчего. Там тебе приготовлена удобная постель, а пищу доставят с камбуза, как только пожелаешь.

– Но что, если нас увидят? – пролепетал я.

– Нас не увидят. Здесь множество коридоров, известных одной только мне.

Не успела она закончить, как один из пилястров отошел от стены, распахнувшись на петлях. За потайной дверью оказался темный коридор. Тут мне припомнилось, что, по словам Афеты, ее народ способен видеть даже в такой темноте, но Цадкиэль не замерцала светом, подобно Афете, и явно не собиралась делить со мной упомянутую постель (а мне хватило ума на сие не рассчитывать). После долгой-долгой, как мне показалось, ходьбы на горизонте забрезжил рассвет: невысокие холмы опустились ниже старого солнца, небо стало светлее, и мы словно бы очутились вовсе не в коридоре. Трава под ногами колыхалась волнами на свежем ветру, а в траве той, у самых моих ног, темнел вкопанный в землю ящик.

– Это и есть твои апартаменты, – пояснила Цадкиэль. – Будь осторожен. Теперь нужно шагнуть туда, вниз.

Так мы и сделали. Под ногами спружинило нечто мягкое. Еще шаг, и нога наконец-то нащупала твердый пол. Залитые вспыхнувшим светом, мои апартаменты оказались гораздо просторнее прежней каюты и форму имели довольно-таки непривычную. Утренний луг, которым мы шли сюда, обернулся всего лишь картиной на стене за нашими спинами, а ступени – спинкой и сиденьем продолговатого канапе. Подойдя к картине, я для пробы ткнул в нее пальцем, но палец уперся в холст.

– У нас, в Обители Абсолюта, такие имеются тоже, – сказал я. – Теперь понятно, что послужило Отцу Инире образцом, хотя наши потайные комнаты устроены не так хитро.

– Встань на сиденье как можно увереннее, и сможешь выйти, – объяснила Цадкиэль. – Иллюзию развеивает нажатие на спинку ногой. Ну, а теперь мне пора: тебе нужен отдых.

– Подожди, – попросил я. – Я ведь уснуть не смогу, пока не узнаю…

– Да?

– Слов подобрать не могу. Ты ведь была собственным пальцем… а сейчас ты и есть Цадкиэль.

– О нашем даре менять облик тебе известно: ведь ты сам недавно рассказывал, как, будучи много моложе, столкнулся со мною в будущем. Клетки нашего тела способны, разъединившись, соединяться, как у известных обитателей ваших морей, воссоединяющихся, даже если их пропустить через мелкое сито. Что же препятствует мне сотворить собственную миниатюру и сузить связь с нею до полного исчезновения? Сейчас я такая миниатюра и есть, а после воссоединения моя основная, бо́льшая часть, узнает все, что стало известно мне.

– Но твоя бо́льшая часть держала меня в горсти, а после развеялась, будто какой-то сон.

– Вы – раса пешек, – с укором заметила Цадкиэль. – Движетесь только вперед, пока мы не вернем вас обратно, чтоб начать игру заново. Но на доске кроме пешек есть и другие фигуры.

XXV. Страсть и странствие

Как же причудливо утомление влияет на разум… Оставшись в каюте один, я не мог думать ни о чем ином, кроме того, что вход ко мне никем не охраняется. В бытность мою Автархом караульных (обычно из преторианцев) у дверей выставляли всегда. В поисках двери в коридор – а вернее, дабы удостовериться, что за нею нет ни души – я обошел около полудюжины комнат, но стоило мне наконец отыскать и отворить ее, за дверью вскинулись, встали навытяжку двое звероподобных громил в вычурных шлемах.

Гадая, какой им отдан приказ – не пускать никого ко мне или не выпускать из апартаментов меня, я притворил дверь, еще какое-то время поискал, каким образом погасить свет, однако так обессилел, что поиски не затянулись надолго. Сбросив одежду на пол, я растянулся на широкой кровати. Едва мои мысли заволокло тем самым туманом, который мы полагаем состоянием сна, свет потускнел и угас.

Сон мой нарушили чьи-то шаги. Долгое время я (как мне казалось) тщился сесть, однако сон прижимал к матрасу, сковывал по рукам и ногам крепче любого дурманного зелья. В конце концов подошедшая присела рядом со мной, откинула волосы с моего лба, а я, вдохнув аромат ее духов, привлек ее к себе.

Пряди волнистых волос защекотали щеку, губы коснулись губ…

Проснувшись, я точно знал: ко мне приходила Текла. Пусть даже она не сказала ни слова, а лица ее я не разглядел, сомнений в этом не могло быть ни малейших. «Странно, невероятно, изумительно», – твердил я себе самому, однако так все и было. В обстоятельствах столь интимных так долго морочить мне голову не смог бы ни один обитатель нашей, да и