Многогранник - Lizzy Pustosh

заверила его убаюкивающе Таната.

– Ладно, – согласился Амос и медленно стал перебирать ногами, но вдруг остановился. – А как же Ренат? – впав в воспоминания, оглянулся тревожно он.

– А был ли Ренат? – ответила спутница в белом.

Она оглянулась туда, где сидел в воображении Амоса его давний друг, он радостно махал ему и беззвучно на пальцах повторял движения из их детской «фишки». Таната невольно улыбнулась.

– Он был, – пояснил трезво Амос, – долго был до всего безвольного и после него тоже был… Но теперь ему пора, – и Таната легким движением руки провела по воздуху, – как пора и мне, – и юноша с ярко-рыжими волосами исчез навсегда.

– Ты молодец: отпускать дорогих людей неописуемо больно. Мне радостно, что ты смог это сделать сам.

Амос, едва улыбнувшись, легко кивнул головой, и они с Танатой и Времмиасом одновременно пали в черное пятно, бесформенно распластавшееся в двери.

Однако мгновение спустя все трое оказались посреди непонятного темного пространства, где видно было лишь друг друга и вдали мерцающий белый свет.

– Неужто ли мне туда? – усмехнувшись, произнес освобождено Амос.

– Как ни странно, но в этом ты прав, – подтвердил без насмешек Времмиас.

Голубоглазый мужчина застенчиво бросил взгляд на Танату.

– Не переживай: все действительно будет хорошо, – вновь повторила она.

– Но заслуживаю ли я всего хорошего? – тоскливо врезался бывший господин. – Я же все видел, все чувствовал, что совершалось моими руками. Я чувствовал каждого, такого же заключенного в других подвластных Аврааму Эбейссу людях. Я знаю, сколько несчастий обрушил на них…

– Ты не виноват, – промолвила сочувствующе Таната.

– Нет, – отрезал Амос, – я виноват: я не сражался за себя, я недостойно пытался выбраться из омута могущественного прокрастианства, которое правило мной. Я лишь давил на свое тело, поглощая изо дня в день алкоголь, и тем самым старался уйти из жизни раньше, чем мог. Я ненавидел и терзал себя все годы. Я до сих пор ненавижу себя… и не могу простить… Так почему же я достоин лучшего? Я ничего не сумел, – на мгновение перед Танатой предстал еще совсем юный Амос, глядевший на нее с влажными глазами.

– Ты честно старался, – с нежностью и великим материнским теплом чуть слышно прозвучали слова Танаты, – и поэтому ты достоин большего, чем те, кто, сдавшись, бездействуют, – она осторожно положила ему руку на плечо. – Ступай и не сомневайся ни в чем.

Амос глубоко вздохнул, чуть поклонился Верммиасу и неторопливо пошел на свет. Он сделал шаг – и год сошел с его лица, он сделал еще – и ему уже двадцать пять, еще – и он вновь выпускник, шаг – и он первокурсник, шаг – и ему три, и последний шажок маленькой ноги – он всецело растворился в белом свете… Тогда в пустоте послышался первый детский крик.

– Ты все же слишком любишь этих людей, – качая головой, заключил Времмиас и, пританцовывая, запел себе под нос мурчащий мотив.

Вместо эпилога

Подул свежий ветер. С головы темноволосого мальчика плавно спорхнуло крохотное существо с ярко-голубыми крыльями, украшенными снежным узором и щепоткой блестящего порошка. Он оглянулся, звонко засмеялся и побежал за улетающим другом. Его широкие, голубые, как лазурь, глаза внимательно следили за полетом бабочки, взлохмаченные истинно-чёрные волосы беспорядочно то падали, то поднимались при каждой попытке допрыгнуть до объекта влечения, его худенькое, юркое тело двигалось быстро, умело обходя все преграды. Он пробегал кусты за кустами, ручейки за ручейками, пока не остановился посреди цветочной поляны и не увидел вблизи ту необычную бабочку.

– Здесь нельзя стоять, – пропищал негромко молодой человек, пародируя слова появившейся светловолосой девочки.

– Времмиас, – застопорила его Таната.

– А что? – с удивлением в голосе отозвался тот. – Я уже слышал это.

Двое, мужчина и женщина, в белых костюмах незаметно стояли в листве деревьев и наблюдали за детьми.

– Мне все же интересно, – продолжил он, – почему ты вновь отправила это путеводное насекомое.

– Все просто, – пояснила Таната, – они заслуживают шанс быть счастливыми.

Мужчина задумался.

– Для тебя счастье в бесполезных чувствах? – уточнил он.

– Не путай, Времми, – ласково поправила его спутница, – там – да. Там у нее не было выбора, так как она понимала, что важнее чувств могут быть лишь жизни – и в этом, в ее разуме, ее беда: она, как благочестивый человек, не могла позволить людям вокруг себя страдать, быть подневольными – она запретила своим «бессмысленным» чувствам жить, чтобы целиком отдать себя обществу… Но здесь, здесь в этом нет необходимости – она имеет право побыть обычным человеком.

– А он?

– А ему просто не повезло с его любовью, как и не повезло с жизнью.

– Из-за роботов?

– Не только, – сказала Таната и обратилась к спутнику с просьбой: – Можешь прокрутить вперед?

Времмиас согласно покачал головой и движением одной руки переместил их на двадцать лет вперед.

– Видишь, – указывая на красивого молодого человека в окружении не одного десятка поклонников, говорила Таната, – это он, – пояснила она. – И там, и здесь учесть «красавчика» не обошла его.

– И что? – надменно бросил Времмиас. – Я тоже привлекательный. Разве это плохо? – негодующе продолжал он.

– Нет, – отвечала Таната, – это неплохо: просто печально. Люди, прокрастианцы – хоть кто смотрит на таких жертв милого личика как на тело с искусными чертами, а не как на уникальных, интересных личностей. Представляешь, как им грустно осознавать, что их любят лишь за то, что у них на лице? А как грустно, когда такие люди талантливы, а на них все равно смотрят как на привлекательные образы? Никто не замечает в них удивительное – лишь увлекающее. Конечно, существуют и те, кто пользуется своей красотой, не понимая, что тем самым клеймит всех остальных. Это также печально, поскольку в этом случае человек пренебрегает честью и обманывает тех, кто верил ему. А люди не хотят быть обманутыми дважды, и потому в свою очередь уже не верят никому. И тут начинается страшное – беспричинная ненависть, океаны лживых и страшных обещаний. На хороших, неповинных людей сыплется весь смрад разозленных душ… – девушка осторожно отвела отяжелевший взгляд. – Знаешь, как я хочу, чтобы люди перестали причинять друг другу боль? Морально, телесно… Я хочу, чтобы людей научили любить друг друга и окружающий их, прекрасный мир, – рассказчица судорожно взяла мужчину за руку. – Времмиас, – обратилась она к нему, – ты понимаешь? Ты понимаешь меня? – негромко послышались ее слова.

– Я понимаю, – нежно заговорил спутник, – и надеюсь, что все поймут это когда-нибудь.

– Спасибо, – благодарно улыбнулась она, – я тоже на это надеюсь, – и легким движением руки Времмиас перенес их назад.

Долгое время они молча любовались общением детей, но мужчина вдруг задал вопрос:

– Получается, ты не считаешь эту реальность лучше той? – спросил он.

– Отчего же? – с улыбкой произнесла Таната. – Я думаю этот мир чудесный.

– Неужели? – удивился Времмиас.

– Да, – радостно заверила спутница, – хоть этот мир не настолько развит технологически, как тот, я все