Старая армия - Антон Деникин

Быт необыкновенно живуч. Представьте себе мое изумление, когда в записке моего однокашника, окончившего Киевское училище через восемь лет после меня (А. Н. Рубанов) я нашел такое же точно описание экзамена по русскому языку, с небольшими только техническими «усовершенствованиями»…

Но вот — сигнальная труба, и книжная премудрость с особой поспешностью летит в сторону. «Строиться к завтраку!» Едим быстро и жадно. Небольшая перемена.

— Собираться на строевые занятия!

* * *

Летом — на плацу или в поле, зимою — в казематах.

— Ать, два! Ать, два!

— Грудь вперед, живот назад!

— Юнкер Воронов, выше голову!

Начало строевой подготовки…

Стоит оглушительный гул голосов. Ходят по всем направлениям молодые юнкера, резко «печатая» шаг.

Одиночное обучение и гимнастика скоро преображали бывших гимназистов, семинаристов, студентов в заправских юнкеров, создавая ту особенную военную выправку, проявлявшуюся во всем — в походке, в манере держать себя и говорить, которая не оставляла многих до старости, до смерти и позволяла отличить военного человека под каким угодно одеянием.

Проходили мы всю солдатскую службу обстоятельно и для того времени хорошо. Первый год — в качестве учеников, второй — в роли учителей молодых юнкеров. Этим как будто достигалась подготовка из нас инструкторов. Но только как будто. Ибо, выйдя из стен училища, мы скоро убеждались, что обучать интеллигентного человека — юнкера — это одно, а обучать солдат, среди которых было тогда не менее 65 % неграмотных и неразвитых людей, — это совсем другое. Отсутствие приемов и навыков обращения с этим сырым человеческим материалом, обладавшим в потенции природной сметкой, но мало склонным к самодеятельности, ставило на первых порах офицерскую молодежь в затруднительное положение. В особенности трудно пришлось нам — десятку юнкеров, выпущенных в 1892 г. в артиллерию: запряженную батарею мы видали только со стороны, а в соседнем лагере артиллерийской бригады прошли всего шесть пресловутых «учений в парке»…

Точно так же нас не знакомили с методами обучения грамоте. И когда молодому офицеру, как общее правило, приходилось получать в свое ведение ротную или батарейную школу, он шел обыкновенно ощупью, изрядно изводя своих незадачливых учеников. Впрочем, в позднейших выпусках на дело это обратили внимание. Между прочим, в училище наезжал впоследствии известный педагог Троцкий-Сенютович — знакомить юнкеров со своей звуковой системой обучения грамоте.

Но самое главное — большинство юнкеров военных училищ, в особенности — не принадлежавших к военным семьям, совершенно не знали солдатского быта. Этот вопрос, ряд лет не сходивший со страниц военной печати и подымавшийся не раз и строевыми начальниками, так и не получил разрешения до конца. Существенно необходимым было прохождение всеми до производства в офицеры, вернее до поступления в училище, подлинной солдатской службы в рядах. Но военное ведомство не пошло на эту меру, боясь сокращения прилива молодежи в военные училища. Как паллиатив, в 1909 г. появился циркуляр Главного управления военно-учебных заведений, рекомендовавший «практиковать возможно частое посещение юнкерами, вместе со своими офицерами, воинских частей разного рода оружия… для изучения солдатского быта и службы».

Такие гастроли вызвали в печати насмешку:

— Так институток возят в каретах по городу «для ознакомления с жизнью»…

* * *

После обеда — час или полтора для сна, а затем, если не было очередной репетиции, юнкера, предоставленные всецело самим себе, пили чай, готовили уроки или отдыхали. Вольный спорт{По существу строевое обучение, гимнастика, походы носили в себе элементы спорта.}, доклады, беседы и вообще физические и духовные развлечения были тогда не в обычае. По крайней мере, начальство в этом вопросе не проявляло никакой инициативы. Только много позднее, в связи с повышением интереса в русском обществе ко всякого вида спорту, и в военных училищах это дело получило надлежащее развитие. Вначале шло кустарно и «без расходов для казны»; в 1901 г. встречаем впервые отпуск «на развитие научных и физических занятий», правда, более чем скромный — в юнкерских училищах по расчету одного рубля в год на человека… С 1909 г. установлены были уже состязания как в училищах, так и между училищами, своего рода «олимпиады». И не только по гимнастике, фехтованию, рубке, но и в «упражнениях любительских».

В одном из ротных казематов — стол, на котором разложены военная газета и журнал. Но почти никогда не видно там читателей. В свободное время мы собирались группами по признаку землячества или дружбы и вели долгие беседы. О чем? Дом, прошлый отпуск, юнкерский быт и эпос, прочитанная повесть, перспективы будущего и т. д. Очень редко — «проклятые вопросы» и почти никогда — «политика» — понятие, под которое подводилась вся область государствоведения и социальных знаний. Ни преподаватели, ни начальство не задавались целью расширить несколько кругозор воспитанников, ответить на их духовные запросы, побудить к самообразованию.

Какое разительное несходство быта!.. В 1909–1910 гг. произведена была широкая анкета среди студентов С.-Петербургского Технологического института{Перепись, произведенная научно-экономическим кружком, под общей редакцией прив.-доцента М. Бернацкого.}, которая, между прочим, дала интересные данные об участии студенчества в политической жизни. «Партийность» технологов в процентах определялась так:

Соц. -дем……………….. 25,3

Кадетов………………… 20

Соц. -рев……………….. 12,4

Неопред. «лев.»……… 10,1

Анархистов……………… 3

Октябристов………….… 2

Умеренно прав………… 2

Союза Русск. Нар……… 1

Прочих……………………… 4,2

Беспарт……………………. 20

Или, по тогдашней терминологии, «левых» — 71, «правых» — 5 %.

Эта перегрузка политической деятельностью, в связи с тяжелыми материальными условиями существования большинства студентов (та же анкета указывала, что наиболее распространенный расход на питание студента — от 7 руб. 50 коп. и до 10 руб. в месяц), приводила к тому, что институт оканчивали после 5 лет только 14 %; после 6–7 лет 38 % и остальные (48 %) — после 8−12 лет и более… Явление — совершенно невозможное в военной школе.

В академические годы мне довелось бывать в обществе студенческой молодежи и наблюдать ее жизнь. По доверию я познакомился как-то и с той подпольной, внежизненной, начетнической трухой, которая почему-то носила техническое название «литературы» и составляла во многих случаях духовную пищу передовой молодежи. «Литература» углубляла отрыв студенчества от национальной почвы, смущала разум, обозляла сердца. «Отсталость» в этом отношении юнкеров была одной из причин отчуждения их от студенчества, в большинстве смотревшего на военную среду как на нечто чуждое и враждебное. Впрочем, отчуждение питалось и другими влияниями… Был впоследствии (1910) такой случай. Начальник Виленского юнкерского училища, полковник Адамович, в согласии с училищным советом, ввиду малого притока молодых людей с законченным средним образованием, принял некоторые меры для сближения юнкеров с воспитанниками местных гимназий. Целью его было, с одной стороны, — «поднять» недавнюю репутацию юнкерского училища как «грубой и косной школы» и привлечь молодых людей к поступлению в училище; и с другой, — «не дать сложиться в юнкерах, будущих офицерах, тому духу безотчетной ненависти ко всем не носящим военный мундир, который (дух) вел неоднократно к печальным столкновениям»…

Как отнеслось к этой попытке начальство, не знаю, но охранительная печать — с суровым осуждением; а «Новое Время» сочло ее «внесением отвратительного пошло-либерального духа, стремлением рассолдатить строй, обмещанить его, растворить в буржуазной гражданственности, в интеллигентском демократизме»…

Стремилось оберегать молодежь от «народа» и военное ведомство. Когда впервые, вполне естественно, юнкерам и пажам разрешено было ездить (за свой счет, конечно) по железным дорогам в вагонах 2-го класса, циркуляр Главного штаба объяснял эту меру стремлением «оградить их от вредного влияния публики, проезжающей в вагонах 3-го класса»…

Циркуляр упускали из виду, что ведь военная школа готовила учителей и воспитателей для солдата — природного «пассажира 3-го класса».

Не стеклянным колпаком, конечно, а другого рода воздействием, о котором я говорю ниже, военная школа уберегла своих питомцев от духовной немочи и от незрелого политиканства. Но… сама никак и ничем не помогла им разобраться в сонме вопросов, всколыхнувших русскую жизнь. Уже первая революция и переход к новому строю дали серьезные указания на недостаточную подготовленность офицерства к воспитательной работе в усложнившейся донельзя новой политической обстановке. Под влиянием этого в 1907 г. в курс военных и юнкерских училищ введен был даже отдел государствоведения и «учения о политических течениях».