Держи меня крепче (СИ) - Сукре Рида

— На созвоне, окей? — приложив руку к уху, выгнув пальцы в форме телефонной трубки, подмигнул мне красавчик из глубины ванной комнаты, на что Шер озлобился.

— Оля, руки прочь от моей девушки.

Это ещё что за прихватизаторство? И почему Оля? Это его прозвище?

— Я и не покушаюсь, — задрал свои верхние конечности вверх Оля, показывая, что сдаётся и не претендует на меня. Ничего, всего два месяца, и тогда я буду свободна. Всё ему расскажу.

— И не надо.

— Мы просто друзья. Тем более у меня есть девушка…

Она такая…

Самая родная,

Красивая и кричаще милая.

Не замечаю

Никого. И я не я,

Когда она рядом и меня обнимает…

Парень закрыл глаза и очень красиво нараспев прочёл стихотворение, наверное, собственного сочинения. Как красиво. А мне такого никто и никогда не говорил. О боже, я ей завидую! И откуда она взялась? Родная и кричаще милая. Стоп. У него есть девушка, а ко мне он зачем клеился? Одно ясно — все мужчины страшные ловеласы. Сразу расхотелось что-то ему вообще рассказывать, зачем только было обещать.

— Поэтище, Олли, ты меня понял, — пригрозил Шерхан.

— Конечно. Мы просто друзья. Да ведь, солнц? — вновь подмигнул мне Артём, который Оля-Олли.

Я, ничего не понимая, кивнула, а Шерхан, всучив мне в руки плюсом к платью клатч и туфли, на ноги выдал шлёпки, потащил меня в машине, но дороги из-за платья, слишком объёмного, я не видела, лишь почувствовала, как он, открыв дверцу машины, запихнул меня в неё, и попрощавшись убежал прочь.

Было непросто проскочить мимо притихшей сидящей на лавочке коллегии местного бабсовета, которые до приезда моего такси активно перемалывали косточки кому-то из соседей, но всё же я это сделала. Тем более гора тряпья в моих руках, прикрывавшая от них лицо сделала своё дело, оставив им лишь догадки, то есть тему для болтовни на весь вечер, а возможно ещё и на следующий.

18

Я нервно нажимала на кнопку вызова лифта, но он как обычно глючил, зато соседка с первого этажа Серафима Игнатьевна, караулящая у дверного звонка в режиме нон-стоп, вмиг вычислила во мне потенциально-опасную личность и ворвалась в коридор, вооружённая настоящей бейсбольной битой, которую я разглядела лишь краем глаза, с безумным воплем:

— Руки вверх!

Одновременно с этим зажёгся свет, осветив мрак подъезда (у нас на каждом этаже установлены датчики звука), а я сразу поняла, надо бежать. Правда, обычно у меня «поняла» и «сделала» расходятся в противоположные стороны с нездоровым энтузиазмом, да ещё и вприпрыжку. Вот сейчас так же. Так что я осталась на месте и задрала лапки к верху, как нашкодивший подросток, выловленный строгим родителем за сигарету в зубах, мой немудрёный скарб полетел на кафельный пол, причём туфли, как самые тяжёлые, опередили в полёте всё остальное и, приземлившись, издали жуткий то ли грохот, то ли скрежет, разлетевшийся в тишине подъезда, и в целом напомнивший выстрел из пистолета. И не только мне, потому что неожиданный звук напугал до чёртиков Серу, как называют соседку вся моя семья с лёгкой подачи острой на язык Соньки, заставив вредную, но сознательную в плане гражданской ответственности старушку выронить биту и с криками: «Помогите! Спасите! Убивают!» — спрятаться за своей дверью и, судя по звукам, начав баррикадироваться, названивать в соответствующие органы.

Доносящееся из-за двери приглашённое:

— Алё! Алё! Милиция? Грабют! И убивают! Срочно, срочно приезжа… — которое не было времени слушать, пробудило мой спящий доселе разум и пинком швырнуло к лестнице.

Долетев почти до второго этажа, я вспомнила, что забыла вещи, пришлось в темпе возвращаться за ними и снова бежать вверх, в темноте бесшумно топоча босыми пятками, которые жгло от холода бетонной лестницы, ведь тапки Шера я растеряла. Он не удосужился поделиться со мной нормальной обувью. Хотя если он той дырявой, истерзанной кедой дорожит, как самой драгоценной вещью в мире, то маразм, который в его случае цветёт и пахнет, неизлечим. И вообще, почему я снова о нём вспомнила? Мало мне было всю дорогу в такси поносить его на все лады?.. Ладно, не на все, матом я его не крыла, но со злостью перематывала в голове наши с ним разговоры и его заскоки, идиотские выражения, которыми пестрит полная жаргонизмов речь, и я снова думаю о нём. Я уже на пятом этаже, или только на пятом? Не суть важно, главнее то, что мне ещё предстоит преодолеть четыре этажа и лучше бы набрать скорости, потому что оказаться схваченной стражами порядка в мои планы не входило. Мало мне приключений на пятую точку за последние сутки? Эх, накрыла чёрная полоса. Но зато есть плюсы, ведь за чёрной планомерно следует белая. Хорошо бы добраться до квартиры, и чтобы меня накрыло белой полосой. Или мечтать всё-таки вредно? Пятый… шестой… седьмой… восьмой… восьмой с половиной… дорогой, родной, сердечный, замечательный, милый, радужный, восхитительный, прекрасный, долгожданный девятый этаж!.. Ура! Я почти дома. Ключей у меня нет, но я наделась, дома кто-нибудь есть. Даже если учесть, что всё семейство свалило по делам, в любом случае, Стасик не шарахается по вечернему городу — у него есть более важные дела — «мочить мобов», так что рано или поздно он мне откроет, играть под беспрестанно тренькающий звонок — такое себе удовольствие. Будем надеяться, менты будут действовать медленнее моих домочадцев, если вообще примут звонок больной старухи всерьёз и приедут.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Устало привалившись к двери, я даже на звонок нажать не успела, как она раскрылась, а я, к своей немыслимой удаче, умудрившаяся целой рукой ухватиться за дверной косяк, не ввалилась беспорядочным образом в квартиру, всего лишь заехала гипсом кому-то звонко голосящему под дых.

— А-а-а! Больно же, идиотка! — закричала потерпевшая, в которой я признала сестрёнку.

Ну, что сказать? Не твой день сегодня, Сонечка. И не мой, видимо.

— Прости, — прошептала я усталым голосом, потому что на ссоры меня уже не осталось.

— Что? Простить? Да ты же чуть не проткнула меня своим… — изумлённое лицо, — гипсом? Откуда гипс? И где ты шлялась весь день? Мы тебя, как дебилы, ищем, а она заявляется под ночь, как ни в чём не бывало и гипсом своим тыкает… Не борзота ли?..

— Э… Вы меня искали?

— А что, не заметно было по пропущенным звонкам? Или ты телефон прое… короче, потеряла? А? — резко выдвинув шею вперёд на манер гопников, задала очередной вопрос Соня.

— Я видела звонки, — я в такси перезвонить хотела и, как обычно, это вылетело из головы, зато вспомнила другое, — но… прости, но мне же Леська названивала. А ты всего один раз.

— И что? А Лесе ты перезвонить не хотела?

— Хотела, — поспешно вставила я, угнетённая под давящим напором сестры.

Вот такая она. Серьёзная и суровая, хотя на самом деле ребёнок, но своего не упустит, тем более, если есть реальная возможность отругать меня — ругаться она любит больше всего на свете. А кого ещё дома ругать? Можно дядю Макса или Стасика, но они даже не слушают, когда им говорят. Они живут в своих мирах, нередко так выходит, что сказав дяде о родительском собрании в школе, он не услышит, пребывая в туманном мире героев своих опусов, и не пойдёт, потом будет неделю сокрушаться, что его не предупредили, видите ли, он всегда в диком восторге от собраний, при этом остаётся глух к тому, что Сонька со Стасиком недели за две до события чуть ли не с транспарантами вокруг него вертятся. А Стаса и за уши от компа не оттащишь, поэтому, когда он в игре, то всё постороннее ему чуждо. Есть ещё Сенька, но его для начала надо найти или поймать, потому что ему не до общения с «примитивными личностями, которым нечего сказать в камеру для потомков». Мой папа, как и Егор, в плане ругательств и нравоучительных наставлений вообще не рассматриваются. Так что остаюсь только я — самое слабое звено, как сказала бы суровая женщина из известной телевизионной передачи.