Том 1. Отец - Николай Петрович Храпов

и должен жить ты: «Спасай обреченных на смерть!»

Лучи восходящего солнца озарили счастливые лица обоих: старого проповедника, уходящего в свой путь, и молодого, за спиной у которого лежал просыпающийся город. Наконец дед, опираясь на батожок, стал медленно удаляться от Павлушки. И кто мог знать, что на этом именно месте простой деревенский проповедник, некогда спасший жизнь незнакомому мальчику, не зная того и сам, передал благословение благовестника юной возрожденной душе.

Павлик долго еще стоял на тропе без движения, пока клочья тумана, поднявшись откуда-то из лощины, не скрыли деда от его взора. Вдруг ему послышалось: «У ног Христа, у ног Христа!» Павлик быстро оглянулся, но кругом никого не было. Глубоко вздохнув, он зашагал по мосту обратно в город.

Глава 7

Наступивший 1928 год начался также радостно, как и прошедшие последние годы, но к концу весны среди народа появилась какая-то быстро усиливающаяся тревога. Первой причиной тому было то, что как-то сразу прекратился колокольный звон почти по всему городу. Звонили лишь в нескольких церквах. Потом закрылись некоторые лавки и пекарни. Хлеб стали возить по улицам в запряженных лошадьми синих будках с крупными буквами: «ЦЕРАБКОП». Вначале хлеб продавался свободно, потом появились очереди. К концу года объявили, что хлеб вскоре вообще не будет развозиться, а будет продаваться по карточкам. Слух вначале сильно взволновал людей, но, так как все пока оставалось по-прежнему, люди стали успокаиваться. Однако в начале 1929 года действительно были розданы карточки, и все продукты стали продаваться по ним.

В семье Владыкиных произошла существенная перемена. Хозяйка дома вдруг стала придираться к Петру Никитовичу и предложила им искать другую квартиру. Братья посоветовали Владыкиным найти жилье в полуразрушенных после революции строениях, сделать посильный ремонт и жить. После тщательных поисков нашелся дом в самом центре, принадлежавший в прошлом монастырю, закрытому новой властью. Необходимо было лишь найти компаньона, так как одному было непосильно его отремонтировать. Такой человек нашелся из дальнего родства Владыкиных. При рассуждении опытные братья заметили Петру Никитовичу:

— Брат дорогой, опасное содружество у тебя с неверующим. Человек он чужой, а написано: «Какое соучастие верного с неверным». Не обманись, тяжко, может быть, придется впоследствии.

Однако родственник заверил Петра Никитовича, что все будет по согласию, что он на многое претендовать не будет, всего лишь на одну комнату для жены и ребенка. Причем он дает на ремонт сразу же изрядную сумму денег.

То ли непослушание проявил Петр Никитович Духу Божьему, то ли суждено было тому быть, но после внутренней борьбы он решился на соучастие и, помолившись, приступил к ремонту. В ремонте много помогли братья плотники. Петр с Лушей приложили все усилия и уже к лету 1929 года они вселились в свой дом. Молитвенные собрания продолжались в прежнем помещении, однако церковь сильно ощутила перемену, и многие верно подумали, что на этом не остановится. Верующие почувствовали себя нежеланными квартирантами. Приходящим на собрание с детьми, гостям и особенно молодежи негде было приютиться. Проходя мимо второй половины, занимаемой в прошлом Владыкиными, они с грустью поглядывали на теперь уже чужие окна и двор. Праздник жатвы отмечали очень скромно. В городе также происходили большие перемены.

Под конец лета на виду у огромной толпы стали сбрасывать с церквей колокола. Часто они разбивались о мостовую. Тогда в толпе проносился глухой гул. Кто-то проклинал погромщиков, а кто-то во всеуслышание заявлял:

— Наконец добрались до длинногривых, давно пора!

За короткое время облик города резко изменился. Монастыри передавались на жилье и заселялись людьми. С иконостасов сдирали позолоченные и серебряные ризницы и куда-то все увозили. Многие храмы переоборудовались под склады, мастерские, учреждения. Один за другим закрывались частные магазины, лавки, мастерские и фабрики. Вскоре закрылись и торговые ряды, хотя толкучка кишела народом по-прежнему.

Осенью Петр Никитович обыкновенно заготовлял для семьи на зиму все необходимое: топливо, продукты, обувь, одежду, а с первым снегом, помолившись, прощался с ней и церковью, на три-четыре месяца уезжая по далеким общинам с целью благовестия Евангелия. Последний раз Владыкин совершил миссионерскую поездку с братом Арсентием. Духовно молодой брат вначале возрастал на радость верующим и во славу Божью, но все чаще его стали окружать сватушки да вдовушки. Братья не пресекли этого своевременно, не придали тому особого значения. Для молодого же брата, желавшего видеть во всем чистоту и святость, это было неожиданно и пагубно. Так вот и засватали «сватушки» брата и ожесточилось его сердце. Открыв все Петру Никитовичу, Арсентий покинул общину навсегда. После того Петр Никитович собирал пожилых сестер и строго обличал их за пагубное сватовство, но Арсентия вернуть не удалось.

Дочурка Владыкиных довольно скоро окрепла, шепелявила первые словечки и, как говорят, сошла с рук, то есть ковыляла своими ножками, доставляя радость семье.

В зиму 1929 года Петру Никитовичу выехать на служение не пришлось, осенью на него неожиданно не выдали продовольственной карточки. Это сразу стало ощутимо в семье, так как кроме кооперации купить продукты было негде. А на базаре все стоило неимоверно дорого. Выяснилось, что как проповедник баптистской общины он был лишен избирательных прав (лишенец). Вначале считали, что этим все ограничится, на деле же оказалось, что он и его семья лишены и средств к существованию. Чтобы компенсировать ущерб, пришлось усиленно заниматься сапожной работой. Конечно, Бог был к ним милостив, и семья голодной не была, но скорби усиливались все больше и больше.

Однажды, проходя мимо знакомой церкви на территории местного монастыря, Павлушка вздрогнул от увиденного им зрелища. У запертых железных ворот церкви с ружьем на плече стояла пожилая женщина. Сквозь решетки церковных окон на него смотрели арестованные, а внутри церкви слышались не утихающие крики и плач женщин и детей. Кто-то громко просил кусок хлеба, другие просили воды. У Павлика сердце сжалось от боли. Он взглянул на женщину с ружьем и, вспомнив рябого Сергея за тюремной решеткой, спросил просто, по-детски:

— Тетенька, кто там? Можно, я принесу им хлеба. — Он даже забыл в эту минуту, что хлеба в их семье уже давно не ели вдоволь.

— Враги это, нельзя! Убирайся прочь! — грубо ответила ему тетка с ружьем.

— И дети враги? — изумленно проговорил Павлик.

— Убирайся прочь, говорю! Ишь какой грамотный, вот брошу тебя туда, узнаешь!

Павел недоверчиво попятился от страшной тетки и на всякий случай остановился подальше. Долго он еще смотрел то на окна, то на женщину с ружьем. Крики в церкви раздавались все сильнее. Тогда Павел решил обойти церковь и посмотреть, нет ли