Презумпция виновности - Вячеслав Денисов

В результате совместных действий МУРа и ФСБ программа была мгновенно заблокирована, лица, входящие в команду Головацкого, взяты под контроль, а данные о получении материала изъяты из базы данных НИИ.

Но ФСБ допускает ошибку. Вместо того чтобы вывести Головацкого из схемы отработки воздействия на него лиц из-за границы, они решаются на оперативную игру с участием Головацкого, но без уведомления его об этом. Программа производства продукта изъята, но вместе с профессором из НИИ исчезает образец самого продукта…

Георгиев покосился на брусок металла, лежащий возле урны у входа, и поиграл желваками.

– Итак, профессор Головацкий исчезает, но ему неведомо, что в контейнере, где содержался образец металла, находится уже не продукт, им полученный, а почти аналогичный по размеру и удельному весу алюминий. Это последнее, что смог сделать МУР в лице своего внедренного сотрудника, и участие в операции принимал капитан Сидельников, чьи шаги я сейчас слышу в коридоре…

Муровец вошел, посмотрел на предмет под ногами, поднял его и, подтверждая все только что сказанное Кряжиным, бросил в урну.

– И с этого момента начинается игра, организатором и руководителем которой являюсь я. Нетрудно понять, почему следствие по данному делу – факту кражи металла из секретной лаборатории – поручено именно следователю из Генеральной прокуратуры?

– Похищен, как я понял, кусок алюминия, – заметил Мацуков.

– Конечно, – улыбнулся Кряжин. – Но кто об этом знает, кроме МУРа, ФСБ и Генпрокуратуры? Фальсификация, скажете вы? Да, это фальсификация. Многие руководители самых высоких судебных органов страны говорят, что нельзя подменять закон «высшими целями», однако и они, и другие делают именно это. Профессор сбежал, факта кражи нет – вот что есть на самом деле. И нет видимых причин заниматься этой ерундой прокуратуре, тем паче Генеральной. На самом же деле пройдет еще полгода, и Головацкий воскреснет в Париже, Лондоне или Нью-Йорке, и мир заговорит о нем как о человеке, подарившем Франции, Англии или Америке сверхпрочный материал, позволяющий отныне по-другому смотреть на космос: из окна своей кухни.

Каково? Может страна позволить себе такую вольность?

Не зная о том, что в контейнере подлог, Головацкий возвращается в Холмск, город, где провел молодость и откуда решил начать свой долгий путь к славе и достатку.

Капитан Сидельников, за две недели до возвращения Головацкого в Холмск, получает информацию о том, что именно в этом городе у профессора назначена встреча с одним из представителей российской стороны, желающей подзаработать на этом немного денег. Кто придет и где будет встреча, МУРу неизвестно. Единственное, чем располагает сыск, – это точное знание одной, не очень приятной вещи: в Холмске среди представителей правоохранительных органов существует человек, действующий на стороне лиц, прибывающих для переговоров.

Кто этот человек и какую именно правоохранительную структуру представляет, ни мне, ни оперативным сотрудникам МУРа не было известно.

Сейчас я знаю имя этого человека, – сказал Кряжин, пробегая глазами присутствующих, не исключая и Сидельникова, – и структуру, которую он представляет в свободное от совершения преступлений время.

Информацию о поездке профессора в Холмск и о сотруднике мы получаем запоздало, быть может, это и явилось причиной кончины профессора. Ясно другое: встреча с Головацким должна состояться не для обсуждения тонкостей обмена металла на деньги, а для отъема оного с последующим убийством совершенно ненужного свидетеля.

Информацию о том, что Головацкий убывает в Холмск, я получил за два часа двадцать пять минут до получения информации о том, что он убит.

И что я вижу, прибывая на квартиру в доме на улице Столетова?

Для меня становятся очевидными два факта.

Профессора не намеревались убивать на его квартире, во-первых. В противном случае ему не нужно было бы ломать пальцы, выпытывая информацию о местонахождении контейнера таким непригодным для этого предметом, как канделябр. И человек, желающий прикончить профессора, не мог прийти с пустыми руками: надежды на то, что в пустующем доме найдется пригодное для этой цели оружие, мало. А резали Головацкого, как ясно всем, кухонным ножом из столового набора.

Ну, и второе: тайна места встречи Головацкого крылась в его обуви, которую убийца унес с собой, выложив напоказ демисезонные ботинки доктора физико-математических наук Безобразова – истинного владельца этой квартиры. Если кто-то не заметил, то я поясню. Размер ноги Головацкого – не больше сорок второго, на улице зима, а потому я, даже не представляя Безобразова, могу сказать, что ботинки – его. Это все, что нашлось в квартире. Я заметил в нише еще летние туфли сорок четвертого размера, но это было бы уже слишком. Ботинки на ноги Головацкому надевать было опасно, так как при любом развороте тела при осмотре трупа – а это мог знать человек именно из силовой структуры – они могли соскочить, доказывая подлог.

Я хочу, чтобы вы поняли сейчас то, что понял я тогда, – Головацкий был убит сотрудником, о котором я вел речь выше. Тем самым, не совсем законопослушным.

Тайна исчезнувших ботинок открылась мне сразу, едва я побывал в 7-м микрорайоне, именуемом у вас «Полтинником». Ввиду особой опасности района в него не заезжает уборочная техника, и не работает ЖЭУ, а потому зола из домов выносится и вываливается прямо на дорогу. Я пробыл на «Полтиннике» всего час, но по возвращении в город подошвы моей обуви, как я ни старался обходить кучи, были забиты золой и шлаком. Свидетельства этой прогулки до сих пор на месте. Не верите?

Кряжин выставил перед собой подошву и попросил остальных сделать то же самое. Никто, конечно, задирать ноги не стал, потому что и без того было ясно, что Кряжин прав.

– А что сделает грамотный следователь при обнаружении трупа, одетого в верхнюю одежду? Начнет выяснять места его пребывания и в том числе изучать обувь.

Значит, туфли с ноги профессора снимал тот, кто знал, что тот был на «Полтиннике», нетрудно предположить, что это и был убийца. А поскольку последующие действия свидетельствуют о поступках узкопрофессиональной направленности – я говорю о подмене обуви, – получается, что на встречу с профессором в 7-й микрорайон ездил тот же, кто и убил его. Тот, кто подменил обувь, – сотрудник правоохранительных органов.

Но я отвлекся. Совсем не вовремя члены моей следственной группы, в том числе и покойный Кирилл, начинают пытать меня на предмет того, почему убийство, совершенное сутки назад, я расследую уже третий месяц.

Кряжин усмехнулся и пожевал губами:

– Я проговорился, моя беда, признаю, а потому мне приходится придумывать десятки отговорок, чтобы отвлечь от этого человека, который постоянно находится рядом, но вовсе не со мной. Уж ему-то вовсе незачем было знать то, что я рассказал вам в самом начале повествования. И мне, кажется, это удается.

А теперь по существу, друзья…

Продавщица из отдела по реализации падали в 7-м микрорайоне вспомнила, что человек, распивающий коньяк под язя, говорил, что таксист завез его на улицу Героев, хотя он просил доставить его на улицу Героев Труда. Мелочь, скажете вы, однако я из этого делаю вывод, который подтверждает мою теорию о «Полтиннике» как о месте встречи Головацкого с сотрудником неизвестного правоохранительного ведомства. Головацкий, проведя почти всю сознательную жизнь в Холмске, не мог не заметить, что такси везет его в сторону, противоположную той, где находилась якобы названная им улица Героев Труда. Сослаться на его нетрезвое состояние тоже невозможно, поскольку продавщица говорила, что он «осовел» лишь спустя некоторое время. Значит, он был пьян до прихода в магазин, но не настолько, чтобы не ориентироваться в родном городе. Головацкий лгал женщине насчет глупого таксиста, чтобы оправдать свое пребывание приличного человека в неприличном месте.

– Но почему был выбран именно «Полтинник»? – спросил Георгиев.

– Ты был в микрорайоне вместе со мной. – Кряжин улыбнулся и откинулся на стуле. – Скажи, не это ли лучшее в Холмске место для того, чтобы отобрать имущество, убить его владельца и спрятать тело? Причем за грамм героина это сделают те, кто наутро даже не вспомнит о событиях ночи.

Но встреча не состоялась, и в большей степени я отношу это за счет осторожности Головацкого. Немолодой уже человек, когда материал оказался в его распоряжении, подостыл и понял наконец-то, в какую историю попал. Вполне возможно, что в тот момент, когда пил в ужасном магазине коньяк, он принял решение расстаться с идеей получить сто миллионов и довольствоваться тридцатью. Не исключено, что тревога посетила профессора еще раньше, коль скоро ему пришла в голову мысль спрятать контейнер-«пустышку» в кирпиче. Но было поздно, теперь события развивались уже не по его сценарию.