Жду. Люблю. Целую - Тереза Ревэй

— Я собираюсь вернуться в Германию, — сказал Кирилл.

— А я полагала, что теперь тебя демобилизуют, — удивилась она. — Кстати, я не понимаю, почему ты все еще на службе?

— Столько страданий, Ксения… Мы не можем оставить всех этих людей на произвол судьбы.

Сунув руки в карманы, он посмотрел в окно.

— О чем ты? О немцах? Что мы можем для них сделать? Понадобятся годы, чтобы все восстановить. В любом случае, они получили то, что заслужили.

Кирилл удивился черствости сестры и металлическим ноткам в ее голосе. Многие так считали, но от нее он не ждал этих слов. Ксения могла быть жесткой, но редко бывала несправедливой.

— Я думаю о беженцах. О тех, кого стыдливо называют «перемещенные лица». Прекрасный эвфемизм! — усмехнулся он. — Тем более что это касается тех, кого собрали в лагеря беженцев. А ведь некоторые из этих лагерей не так давно были концлагерями.

Тень беспокойства легла на лицо Кирилла, который стоял, опустив плечи. Ксения вздохнула. Это было чересчур. Только не Кирилл, не он. Он не должен быть захвачен и сломлен этой мировой скорбью, которая ощущалась не только в Германии, но и во всей Европе, особенно в странах, попавших под советское ярмо. Война сорвала с места около шестидесяти миллионов человек, этих людей разбросало по Европе вопреки их желанию. От этих цифр кружилась голова. Военнопленные, беженцы, жертвы безжалостной политики Гитлера и Сталина, те, кого война лишила крова, люди с неопределенным будущим, выходцы из многих стран и территорий, названий которых союзники даже не слышали раньше и, соответственно, не знали ни их историю, ни географическое расположение. Более десяти миллионов таких несчастных влачили жалкое существование в лагерях союзников, где их содержали кое-как.

— Это абсурд, Кирилл! — возмутилась она не так эмоционально, как можно было ожидать. — Тебе нужно подумать о своем будущем. Тебе скоро тридцать. Ты учился, чтобы стать адвокатом. Теперь ты должен найти работу по специальности, создать семью. Ты должен начать вести нормальную жизнь.

Он промолчал. С улицы доносились крики детей, которых вели на прогулку в Люксембургский сад.

— Как начать нормальную жизнь после всего, что довелось пережить? Притвориться, что ничего не было? Но как можно быть безразличным, Ксения? Когда-то и мы прошли через это.

«Ничего не проходит бесследно», — думала она. Изгнание закалило Осолиных. Но разве она не боролась именно для того, чтобы прошлое не стало притягивающим и горьким для ее брата?

— Ты разве помнишь? — прошептала она. — Ты был таким маленьким. Я хотела уберечь тебя от всего этого. Надеялась, что хоть ты все забыл.

— Я помню запах. Запах грязи. Помню, что было очень холодно на корабле, когда умерла мама, — сказал он с дрожью в голосе. — Я помню страх, взгляды посторонних людей, когда мы приехали в Париж… Только во время войны я понял, что твоя суровость была словно крепостная стена для всех нас. Ты всегда стремилась защитить меня и Машу. Я никогда в тебе не сомневался. Ни секунды. У меня всегда был кто-то, к кому я мог обратиться за поддержкой.

Он сделал паузу, повел плечами.

— Когда я посетил лагерь беженцев в первый раз, все эти ощущения детства, которые я, говоря откровенно, тоже надеялся забыть, снова воскресли… Это случилось во время увольнения. Я пришел туда просто из любопытства, а потом остался, чтобы помочь. Надо, чтобы эти люди тоже имели кого-то, к кому они могли бы обратиться, — сказал он несколько смущенно.

— Но ты их не знаешь, Кирилл! Печаль — словно заразная болезнь. Если ты слишком долго будешь поддаваться ей, она разрушит тебя. Она уже отпечаталась на твоем лице. Все прекрасно понимают, что среди этих людей прячутся и матерые нацисты! Группы бывших военнопленных стали преступными бандами и терроризируют население в провинции. Без оружия в лагеря беженцев нечего и соваться. Повернись спиной к этому хаосу, и тогда твоя жизнь снова станет счастливой.

Тень раздражения пробежала по его лицу.

— Ты опять пытаешься меня защитить, словно мне пять лет. Среди этих людей есть русские, которые не хотят возвращаться в Советский Союз. Сама мысль, что их могут туда отправить насильно, приводит их в ужас.

— Ну и что? — вскрикнула она, беспомощно взмахивая руками. — Если они боятся, значит, вероятно, подняли оружие против своей родины. Или я не права? Ты наверняка имеешь в виду людей Власова, которые предпочли коричневую чуму красной холере. Согласна, невыносимо, когда нужно делать выбор между коммунистами и нацистами, но некоторые уж очень далеко зашли. Слишком далеко! Не думай, что собираюсь выгораживать этого подонка Сталина, но почему мы должны защищать всех его противников?

— Ты слышала о казаках? — спросил он, пристально глядя на нее.

Она сжала губы. О казаках теперь часто говорили в среде русских эмигрантов. Они были верны своим идеалам и никогда не продавали душу. Этот свободный народ не мог мириться с тем, что большевики распространили свою власть на их исконные территории — на Дон и Кубань. Приход немцев они восприняли как освобождение. Когда армии вермахта стали отступать, многие казаки из-за страха перед репрессиями целыми семьями последовали за немецкими войсками, пешие или верхом, со скотиной и утварью. В конце концов они оказались в Англии, вспомнив, наверное, что когда-то Англия поддерживала белое движение в России.

— Англичане предали их, — согласно кивнула Ксения. — Они выдали их Советскому Союзу, обрекая на верную гибель. Еще одно из многочисленных преступлений этого ужасного века.

— Насильственное возвращение людей в Советский Союз — это и в самом деле непростительное преступление всех стран Запада, — заявил Кирилл, охваченный холодным гневом. — Сталин безжалостен. По возвращении на родину бывшие пленные и те, кто был в Германии на принудительных работах, сразу попадают в ГУЛАГ. Некоторые наивные возвращаются по своей воле, но те, с кем я разговаривал, не настолько глупы. Ты знаешь, что Сталин лишил русских военнопленных права получать помощь Красного Креста? Какой позор для страны! Эта страна отказалась подписывать Женевскую конвенцию. Все, попадая во вражеский плен, автоматически становились предателями родины. Боши относились к ним как к скотине, так же как и Сталин, который бросил их подыхать, как бездомных собак. В СССР терпят только мертвых или героев, которых могут держать на коротком поводке. Этот ужасный режим весь пропитан паранойей.

Ксения вспомнила серьезное лицо Игоря Кунина, она понимала, что он рисковал свободой и даже жизнью, спасая Макса. Она высоко оценила этот мужественный поступок своего друга детства, который согласился ей помочь.