Плавучий город - Эрик Ластбадер

— Не только благодаря ему, но в первую очередь таким людям, как ты, дайдзин.

Усиба ничего не ответил. Этот парень умел быть крайне неприятным в общении. Порой невозможно было понять, верит ли он сам в то, что говорит, или просто хочет вызвать собеседника на оживленную дискуссию.

— Я тут готовил ленч, — сказал Кен, подкатывая свою коляску к кухонной стойке. — Хочешь перекусить со мной?

Усиба принял предложение Кена, и тот протянул ему тарелку и бутылку пива. Они устроились у овального дубового стола в левой половине кухни. В этом доме было много неяпонского, но западный и восточный стиль сочетались в нем довольно гармонично.

Некоторое время они ели молча. Усиба гордился тем, что Кену было хорошо с ним. Молодой человек говорил мало, он больше любил наблюдать, слушать и анализировать. Возможно, эти качества развились в нем из-за его болезни.

— Ну, как идут твои дела? — спросил наконец Кен. — Мне кажется, дайдзин должен быть знатоком политических игр, иначе трудно добиться положения и сохранить его.

— Если честно, все эти игры мне начинают надоедать. Слишком много распрей и схваток на разных фронтах.

— Да ты просто стареешь! — воскликнул Кен. — Такие люди, как ты, должны бы вести себя умнее.

— Не понимаю.

— Тебе следует вовремя убраться, — усмехнулся Кен, — пока ты не совершил фатальную ошибку и твоя собственная политика не раздавила тебя всей своей мощью.

Усиба сначала разозлился от подобной дерзости, но, немного подумав, понял, что Кен просто проявил заботу о нем. Он сказал Наохиро то, в чем он сам себе не смел признаться.

— Ты прав, конечно, — Усиба отодвинул в сторону тарелку, чувствуя, как у него снова начинает болеть желудок. — Когда правила игры меняются, охотник сам рискует стать жертвой.

— Звери рождаются, чтобы узнать вкус крови, — сказал Кен. Его рот был набит рыбой, рисом и имбирем.

Усиба улыбнулся.

— Когда-то так можно было сказать и обо мне.

— Это можно сказать о тебе и сейчас, если ты действительно очень хочешь получить награду в этой игре.

Усиба взглянул на молодого человека с нескрываемым интересом, потом спросил:

— Так ты считаешь, что вкус крови узнается при рождении?

— Вот именно. И впитывается с молоком матери.

Странная фраза. Что-то в голосе Кена заставило Усибу вспомнить, что Кисоко была сестрой Микио Оками и, должно быть, тоже узнала вкус крови при рождении.

— Так зачем ты приехал, дайдзин? — спросил молодой человек. — Судя по всему, тебе нужен совет моей матери. Какой червь гложет тебя сегодня?

— Кое-кто совершил ошибку, — осторожно начал Усиба. Кисоко знала о тайном членстве Наохиро во внутреннем совете, потому что она была сестрой кайсё, но Кен, конечно же, этого не знал. — Ужасную, непростительную ошибку, которую следует исправить.

— В каком смысле исправить — наказать?

Ничто не ускользало от этого парня.

— Да, наказать. Но мне это трудно сделать из-за... из-за моих взаимоотношений с этим человеком.

— Он заслуживает наказания?

— Вне всякого сомнения.

Кен кивнул, как бы принимая на веру приговор дайдзина.

— Тогда придумай наказание, достойное проступка.

— Хотел бы я что-нибудь придумать, но, честно говоря, ничего путного не приходит мне на ум.

Некоторое время они молчали. Наконец Кен покончил с едой и сказал:

— Пойдем со мной наверх, я покажу тебе кое-что.

В комнату Кена, которая находилась на втором этаже, они поднялись на лифте. В ней было светло и чисто. Отлично натертый деревянный пол блестел. Вдоль одной из стен были аккуратно развешаны большие мечи самураев, длинные ножи для совершения сеппуку, более короткие танго, а также иные виды оружия, известные лишь специалистам и коллекционерам. Некоторые из них Усиба видел впервые.

Кен подкатил к стене и с помощью сильных рук высвободил свое тело из инвалидной коляски. Сложив ноги в позицию лотоса, он стал передвигать тело, напрягая выпуклые мышцы и опираясь на кулаки. Его туловище раскачивалось вперед-назад подобно маятнику, и от этого его движения казались легкими и не требующими усилий, но Усиба знал, что это впечатление было страшно далеко от истины.

Кен уселся перед длинным низким комодом, открыл верхний ящик и вытащил оттуда круглый предмет, завернутый в шелк. Это был череп, отшлифованный временем до коричневато-желтого блеска. Периодически череп натирали воском, чтобы он не стал хрупким и ломким.

— Это череп, — сказал Кен, — Масамото Мусаши, которого я считаю лучшим бойцом, когда-либо владевшим холодным оружием, во всей истории Японии. Мусаши известен всему миру своей «Книгой пяти колец». Это книга семнадцатого века, в ней описана техника и стратегия владения холодным оружием. — Кен осторожно повернул череп. — И знаешь, самый близкий друг Мусаши отделил кожный покров и мышечные ткани и продал череп. У него ничего больше не было, чтобы как-то просуществовать.

Череп продолжал медленно поворачиваться в руках Кена.

— Был ли друг Мусаши злодеем или жертвой целесообразности? Или он оказал последнюю услугу Мусаши, чтобы память о нем не умерла вместе с ним, но осталась жить в веках? Подержи его, дайдзин. Ощути силу Мусаши, не утраченную со временем, разве это не есть настоящее бессмертие?

Череп оказался более тяжелым, чем ожидал Наохиро, возможно из-за своей ауры силы и власти. Кен был прав. Во всех чертах, впадинах и выпуклостях черепа Усиба ощущал те сложные электрические импульсы, которые делали мозг Мусаши уникальным. И на какое-то мгновение он забыл о боли, причиняемой ему раковой опухолью, забыл о своей неминуемой скорой смерти. Здесь он ощущал, как сказал Кен, жизнь после смерти, пусть не совсем в том смысле, в каком это понимают люди, но, может быть, чувство его даже превосходило человеческое воображение.

— Он подействовал на тебя, дайдзин. — Кен дотронулся до черепа. — Теперь ты чувствуешь то же, что и я — рядом с Мусаши нет места страданиям.

— Да. — Усиба был поражен. — Нет боли, нет смерти, нет времени.

— Дайдзин, — сказал Кен спокойно, — ты должен наказать Акиру Тёсу за его преступление.

Усиба, находясь под влиянием ауры черепа Мусаши, не сразу поверил своим ушам. Затем перевел взгляд на лицо молодого человека и понял, что не ошибся.

— Откуда тебе это известно?

— Интуиция, основанная на фактах. Не так давно Тёса приходил к матери. Думаю, она убила бы его, если бы я не вмешался. Она считает, что это он приказал покончить с Микио Оками.

— Возможно, ей известно то, чего я не знаю. — Внезапно череп стал очень тяжелым и Наохиро передал его в руки Кена. — Слишком многие готовы взять на себя ответственность за несвершившееся.

— И все же кайсё больше не стоит у руля власти, от него избавились. Разве этого недостаточно, чтобы сделать выводы?

Усиба кивнул.

— В нашем, мягко говоря, далеком от совершенства мире этого, мне кажется, достаточно. — Он посмотрел испытующим взглядом на Кена. — Зачем Тёса приходил к Кисоко?

— Спросить, что она знает об отношениях Оками с полковником Дэнисом Линнером... и что она знает о Коуи.

— Коуи? Зачем ему...

— Накажи его. — Кен пристально смотрел на череп Мусаши. — Кто лучше тебя сможет придумать подходящее наказание?

— Я же сказал тебе — ничего не могу придумать.

— Тогда позволь мне подсказать тебе.

Кен перевел мягкий взгляд своих карих глаз с черепа на лицо дайдзина.

— Ты должен обратиться к своему другу...

— Не понимаю, о ком ты?

— Я говорю о твоем друге, прокуроре Токио. Танаке Джине.

* * *

Жизнь в Лондоне в это время года походила на жизнь внутри гряды облаков. От Темзы поднимался туман, который размывал очертания административных зданий Сити и приводил огромных воронов Тауэра в дурное настроение. Этим утром в одном из кварталов Сити раздались взрывы, и люди покинули его из-за угроз Ирландской республиканской армии повторить теракт. Улицы, примыкавшие к району, где прогремели взрывы, были оцеплены. Тем временем команды рабочих расчищали завалы, а эксперты рылись среди искореженных взрывом перекрытий здания, пытаясь понять, как действовали террористы.

Иногда нескончаемый туман рассеивался на какое-то время, обнажая чахлые верхушки голых деревьев Гайд-Парка и парка Сент-Джеймс. Порой туман незаметно переходил в дождь, который, казалось, не имел ни начала, ни конца. Неутомимые лондонцы сновали по мокрым улицам, пробираясь между припаркованными машинами. Их аккуратные тугие черные зонтики были похожи на школьную форму. Людские толпы, подобно приливу и отливу, поднимались из подземки и снова спускались, выполняя повседневные дела и обязанности со стоическим упорством солдат, занятых строевой подготовкой. Из-за всего этого казалось, что некоторые районы Лондона приняли полностью американский вид. Когда-то улица Пикадилли Серкус была как бы квинтэссенцией всего английского. Теперь же на ней размещалось много американских магазинов, неистово предлагавших всем свои товары, и это делало ее похожей на одну из улиц Нью-Йорка. Ее неброские краски превратились сначала в кричащие, а потом и в тошнотворно фальшивые, и, подобно всем фальшивкам, улица обрела свою, порой пугающе независимую, жизнь.