(сборник) - Слово солдате

— Да нет, — сказал Решетников, чихнув снова.

Признаваться в своем упрямстве с регланом, пожалуй, не стоило.

— Хватите на ночь сто граммов и горчицы в носки насыпьте, пройдет, — посоветовал Владыкин. — Так вот... Будьте вы смелее... инициативнее. В мелочах ошибаться не бойтесь, убыток небольшой, а мелочи вас приучат и в крупных вопросах смелее решать. Да он вас и поправит. Оно и лучше, чтоб он вас поправлял, а не подсказывал, понятно? Он для всех все то делает, что хороший коммунист должен делать для комсомольца и опытный моряк для такого... ну, скажем, молодого моряка, как вы. Чего же вам еще надо?

Решетников собрался сказать, что надо-то еще очень многое: чтобы он сам почувствовал в себе ту смелость, решительность и самостоятельность, которые Владыкин в нем предполагал. Но это опять упиралось в ночные мысли, сказать о которых Владыкину было нельзя, чтобы не погибнуть в его глазах окончательно. Однако, представив себе, что разговор сейчас кончится ничем и что ему придется вернуться на катер, он поднял глаза:

— У меня есть предложение, товарищ капитан третьего ранга. Может быть, вы и согласитесь.

— Самостоятельное или тоже боцман подсказал? — весело улыбнулся Владыкин.

— Да нет... самостоятельное... — не в тон ему, серьезно ответил Решетников и начал излагать свой план; но по мере того, как он говорил, вся убедительность его проекта исчезала вместе со сползающей с лица Владыкина улыбкой.

— Так, — сказал Владыкин, когда он закончил, — значит, в кусты?

— Почему же в кусты? На любом другом катере...

— На другом катере вам механик будет жизнь заедать, на третьем — помощник. Так и будете катеры менять? Словно сапоги — искать, который не жмет?.. М-да... Решение, видно, самостоятельное...

Лейтенант почувствовал, что краснеет, и с отчаянием подумал, что остается одно: признаться и просить вернуть его на крейсер.

— Ну, ладно, — сказал Владыкин жестко. — Я все карты открою, чтобы вам понятнее было.

Он посмотрел в сторону, как бы обдумывая, с чего начать, и Решетников насторожился.

— Меня что в вас заинтересовало? То, что я в вас любовь к катерам почувствовал. Помните, когда вы на катер просились, я вам сказал: «Хорошо, когда человек твердо знает, чего он хочет». А сейчас я этой твердости в вас не вижу. Ну, это пока мимо... Так вот. Вы о катерах мечтали и думали, что вам сразу катер на блюде поднесут. Так, конечно, не бывает. Я о вас с контр-адмиралом говорил. Дали вам время с катерами познакомиться — все-таки месяца четыре вы артиллеристом там были? Значит, вопросы техники, да и тактики катерной освоили, и я знаю — освоили неплохо... К тому времени этот случай вышел... с Парамоновым.

Он помолчал, и сердце Решетникова сжалось: в этой паузе он почувствовал многое, чего Владыкин не хотел говорить.

— Да... С Парамоновым... — повторил Владыкин и поднял голову, смотря Решетникову прямо в глаза. — Так вот. Я все это время о вас думал и выбирал, какой катер вам дать, и тут дал вам парамоновский катер. Поняли вы, что это за катер?

— Понял, — тихо ответил Решетников.

— Знаю, что поняли, — он невесело усмехнулся. — Так вот... А почему именно этот катер? Потому еще, потому что на нем такой боцман, как Никита Петрович Хазов. Я вас в верные руки отдал — и в какие руки!.. А вы...

Он не договорил, заметив, что Решетников помрачнел и, видимо, принял упрек всем сердцем. Потом он открыл ящик стола и вынул папку, на которой была наклейка: «На доклад контр-адмиралу».

— А Хазова я из-за вас в продвижении задержал. Это вам тоже нужно знать, коли разговор всерьез пошел. Читайте.

Решетников взял листок. Это был приказ по базе о том, что за отличные боевые заслуги и проявленные знания старшина 1-й статьи Хазов И. П. назначается помощником командира СК 0944 с присвоением не в очередь звания мичмана. В заголовке приказа стоял прошлый месяц, а числа и подписи не было.

— Если бы Парамонов из боя вернулся, приказ был бы подписан, попятно? — сказал Владыкин, взяв обратно приказ. — Теперь же решено подождать. Одно дело — быть Хазову помощником у Парамонова, другое — у вас. Вы его ничему не научите и ничем на первых порах не поможете. Да и для вас лучше: боцманом он вам больше даст, чем помощником. Ну, а дать ему только звание и оставить при вас боцманом — опять не выходит. Не тот эффект получается. Этот приказ должен был всем катерным боцманам перцу подбавить. Ну и гордости: вот, мол, как из боцманов в командиры прыгают, знай наших! И боцманы бы лучше служили, понятно?

— Понятно, — взволнованно сказал Решетников.

Владыкин, очевидно, заметил взволнованность Решетникова и дал ему время подумать над тем, что пришлось узнать. Он не торопясь уложил приказ обратно в папку и только потом продолжал:

— Хорошо, если понятно. Я вам всю эту механику для того рассказал, чтобы вы одну важную вещь поняли. Вот уперлись вы в свои отношения с боцманом и делаете две ошибки, преступных для командира. За этим своим самолюбием вы в боцмане живого человека не видите. А боцман для командира катера первейшим другом быть должен. Иначе катеру ни плавать, ни воевать! А что вы о Никите Хазове знаете, кроме того, что он вам на нервы действует? Вам ничего о нем неинтересно, вы собой заняты. Это первая ваша ошибка.

Он сунул папку в стол и щелкнул замком.

— Вторая. Боцман вам все на катере заслонил, всех людей. Как вы катером в бою командовать будете, если не знаете, кто — у вас — кто? Кто чем дышит — чем живет, как немца ненавидит, и ненавидит ли вообще? Кого вы можете на смерть послать, чтобы он жизнью своей катер спас, а за кем и в бою присматривать надо? Кому надо душевным разговором помочь, а на кого просто рявкнуть? Да, наконец, просто — кому водку можно перед походом дать, а кому после? Знаете вы все это? Ничего вы не знаете, а на катере уже две недели. Если бы контр-адмирал и командир дивизиона так же, как вы, людьми интересовались, торчал бы Хазов безвылазно в боцманах, а вы на крейсере бы мечтали. Вторая ваша ошибка.

Он встал и тотчас привычно одернул китель, который и так сидел на нем без единой складочки. Решетников тоже встал: этот жест Владыкина означал возвращение к официальному разговору.

— Так вот, товарищ лейтенант, — сказал Владыкин. — Вы остаетесь командиром СК 0944, и боцман Хазов остается боцманом там же. От вас зависит срок, когда он получит звание мичмана и станет помощником командира. На сорок четвертом или на другом катере — это тоже зависит от вас. Понятно?

— Понятно, товарищ капитан третьего ранга, — ответил Решетников. — Разрешите идти?

— Если действительно понятно, идите, — сказал Владыкин.

И не видя в глазах Владыкина ни улыбки, ни тепла, Решетников понял, что с ним говорилось нынче без всяких скидок на молодость и неопытность. Все в нем было растревожено и болело. Впервые в жизни он почувствовал, что с его поведением и поступками тесно связана чужая судьба, и непривычное это чувство никак не могло в нем уложиться и давило на сердце тяжелым грузом. Он как будто повзрослел за этот разговор.

— Разрешите вопрос, товарищ капитан третьего ранга? — сказал он, подняв опять глаза на Владыкина, и, увидев его кивок, взволнованно спросил: — А Хазов об этом приказе знает?

— Знает — вряд ли, — по-прежнему холодно ответил Владыкин. — А догадывается — несомненно. Все к тому шло, он не маленький.

— Так как же мне теперь с ним, ведь это... — начал Решетников и вдруг опять глупо и смешно чихнул.

Владыкин не улыбнулся, но в глазах его проскочила искорка откровенного смеха, и Решетников понял, что не все еще потеряно.

— Вы в водку обязательно перцу подсыпьте, это лучше помогает, — сказал Владыкин. — Болеть вам теперь некогда, понятно?

Но Решетников, не ответив на этот раз, что понятно, пошел к двери, понимая одно: что боцман стал для него совсем другим человеком и что надо немедленно вызвать его на душевный разговор.

Борис Горбатов

ОРДЕН СЛАВЫ

Великое счастье быть воином в Отечественную войну, — нет счастья выше! Нет сейчас в нашей стране звания почетнее, чем звание воина. Нет сейчас на земле дела более нужного, чем дело воина. Нет одежды благороднее серой, солдатской шинели, нет дружбы крепче, чем фронтовое братство.

И нет и никогда еще в мире не было награды выше и достойнее, чем полученный в горячем бою орден за воинский подвиг, за солдатский труд, за верность священной присяге, — орден воина.

Скромная пятиконечная звездочка на шелковой ленточке с оранжевыми и черными полосками... Награда герою. Солдатский орден. Гордое слово на нем: слава.

Слава! Слава солдата.

Слава оружия нашего. Слава предков наших. Слава богатырей Александра Невского, бивших немцев на Чудском озере. Слава воителей Дмитрия Донского, Минина и Пожарского. Солдатская слава орлов Суворова. Матросская слава черноморцев Нахимова. Казацкая слава молодцов Платова. Красноармейская слава героев гражданской войны, чапаевцев, таманцев, сивашцев, богатырей Перекопа, — всё в этом ордене.