Мост в белое безмолвие - Леннарт Мери

ЗЛОВЕЩИЙ 180-й

Нас ведут, словно старушку через шумную проезжую улицу. Дорогу прокладывает ледокольное транспортное судно, за ним озабоченно и настороженно следует маленький сейнер. Плавучие льды на минуту-две раздвигаются, освобождая узкий проход, в который, кряхтя, втискивается "903". Это совсем не похоже на беспечное спокойствие "Вилян".

- Откуда он вдруг взялся?

- По-моему, он дежурит у ледяной перемычки, проводит суда поменьше через лед, - отвечает старший помощник. {225}

Изучаю в бинокль корму идущего впереди судна. "Сула", Таллин!

- Да, это ваш корабль.

- А вдруг там есть знакомые?

- У нас нет радиосвязи.

Жду, когда расстояние между нами сократится. Натягиваю на плечи полушубок и бегу на нос корабля. С капитанского мостика "Сулы" кто-то выходит на крыло.

- Когда вы вышли из Таллина?

- ...из Владивостока... - ловлю я слова сквозь свист ветра, с каждой минутой набирающего силу, и потом еще: - ...Привет Таллину...

Вот и все. Передаю эти приветы, правда, с некоторым опозданием. Мы направляемся к северо-востоку, чтобы кратчайшим путем выбраться из льдов. Остров Врангеля всего в нескольких километрах от нас, но из-за низкой облачности его совсем не видно. Пролив, по которому мы идем, носит имя Лонга - в честь капитана "Ниле". В тринадцать часов пересекаем 180-й меридиан и переходим в Западное полушарие. Несколько раз судно с такой силой ударяется о лед, что мы задерживаем дыхание и вздыхаем только вместе с двигателем. После обеда завариваю кофе, вода оказывается соленой. В воздухе что-то чувствуется, что-то порочное и зловещее окружает 180-й меридиан, который разрезает остров Врангеля надвое и касается материка у мыса Рыркайпыян. На языке чукчей это название означает "Где-кончается-проход-моржей". Полтора века он носил имя Нордкап - мыс Северный.

ТРУД, НАЧАТЫЙ ЛЕЙФОМ*, ЗАВЕРШЕН

Кук:

"29 августа (1778) мы подошли к побережью Азии, которое во всех отношениях похоже на расположенное напротив побережье Америки и представляет собой низкую, покрытую коричневым мхом сушу, отлого поднимающуюся в сторону внутренней области страны, и лишенную не только лесного, но и снежного покрова. В низине, расположенной между морем и холмами, находится озеро 1, которое, насколько различает глаз, тянется на юго-восток. Крутой скалистый мыс на этом побережье, с коорди-{226}натами 68°56? северной широты и 180° 51? восточной долготы, получил название Кап Норд"2.

Вот эта скалистая коса и служила для моржей пограничным столбом, западнее которого они не заплывали. Так она стала пограничной вехой и для береговых чукчей, которые, в отличие от оленных, не занимаются скотоводством, а живут оседло и охотятся на морских животных. В защищенной от ветра впадине, среди высоких скал, расположилась последняя деревня охотников на моржей или, наоборот, первая, если смотреть на нее не со стороны Кука, а с противоположной - с запада. "Резолюшн" и "Дисковери" чукчи заметили издали. Извращенная фантазия современного европейца нарисует, пожалуй, эффектную картину этой встречи, полную суеверного страха, экстатических выкриков шамана, воинов, застывших, как соляной столп, и оправдание для создания подобной картины он нашел бы в предположении, что впервые увиденные парусники должны были потрясти чукчей не меньше, чем потрясло бы его, европейца, появление маленьких зеленых космических пришельцев на его обеденном столе. Но сила сопротивления неискушенной человеческой психики страху и ужасу на самом деле куда больше, чем это принято считать. У меня нет сведений о том, как вели себя жители Рыркайпыяна в тот памятный день, которым оказалась среда. Можно только предположить, что они поступили так же, как и их соплеменники несколько раньше в Беринговом проливе, - то есть хладнокровно и решительно. Огонь в очагах был погашен, чтобы дым над хижинами не выдал их присутствия, женщины и дети были отосланы в укрытия в скалах, все, кто мог держать в руках оружие, заняли линию обороны; но и в самом здоровом обществе всегда найдется белая ворона, которая со временем становится поэтом, философом или кибернетиком. Так и тогда один молодой, лет двадцати, чукча подкрался к самой кромке воды, оперся о длинный, многослойный лук, наращенный с помощью рыбьего клея, и стал внимательно следить за этими диковинными, надутыми ветром химерами, о чем он через сорок четыре года, уже дряхлым стариком, в этих суровых краях человек стареет быстро, - подробно расскажет деревенскому {227} парню из Эрла, обладателю диплома медицинского факультета Тартуского университета, Эриху Киберу, когда тот, сопровождая Врангеля, прибудет сюда 10 апреля 1823 года.

Врангель:

"...мы заметили на востоке скалу, далеко вдававшуюся в море. Она соединялась с берегом длинным низменным перешейком и с расстояния 14 верст казалась отдельным островом. На перешейке находилось несколько чукотских хижин.

Не было сомнения, что мы достигли места, которое капитан Кук в 1777 году 1 назвал Кап Норд. Два холма. соединенные с запада на восток перешейком, море на юге и все другие местные признаки согласовались вполне с рассказом Кука, а определенное впоследствии положение места совершенно удостоверило нас, что мы достигли Северного мыса".

Шрам на правой щеке Врангеля появился от секстанта. Он то и дело примерзал к щеке, и Врангель отрывал его вместе с кожей. Кук был в море уже третий год и очень тревожился за свой хронометр, который на четвертом году экспедиции в Петропавловске все-таки отказал окончательно. Тем удивительнее точность обоих моряков при определении координат Северного мыса:

Кук, 1778: 68°56? сев. широты, 180°51?, т. е. 179°09? зап. долготы

Врангель, 1823: 68°55?16? " 180°00? "

В действительности 68°5б? " 179°28? "

Десятого апреля 1823 года в этом географическом пункте круг, опоясав Азию, замкнулся, не оставив уже сомнений, что Америка - самостоятельный континент. Труд Лейфа и Колумба был завершен в том месте, "Где-кончается-проход-моржей".

ТРЕВОГА

За иллюминатором каюты вращается тщательно сплетенный беловолокнистый лаглинь. Последние часы волна мотает его с такой силой, как будто на лаге бьется большая рыба. Больше всего мы боимся шторма, и вот он уже на подступах. Тревога желтым туманом просачивает-{228}ся во все корабельные отсеки. Она сидит рядом со мной за обеденным столом, где сегодня царит необычная тишина, и тянет меня за руку из каюты на капитанский мостик. Среди мирно поблескивающих стрелок приборов настроение улучшается. Почему? Наверно, здесь кажется, что с помощью штурвала мы держим в руках свою судьбу. Но это штурвал речного корабля, похожий на элегантный транзисторный приемник, который висит на шее на тонком ремешке. Выходящий из коробочки привод достаточно длинен, чтобы управлять судном с крыла мостика или даже из каюты, - лежи себе на диване и знай пощелкивай: правая кнопка поворачивает корабль направо, левая - налево. Мне это красивое устройство сегодня напоминает игрушку моего сына - железную дорогу, на вид почти настоящую. "Сула" вернулась обратно на свой сторожевой пост у перемычки, и теперь рядом с нами опять только сейнер, прыгающий на волнах параллельно нашему курсу. Настороженная тишина обеденного стола просачивается и на мостик.

Вечером уже и на мостике не становится легче. Кажется, только воля капитана и штурвального держит корабль на воде. Два темных неподвижных силуэта, но когда синеватый отблеск ночного освещения падает на лицо капитана, на нем отражается такая откровенная тревога, что я поспешно отвожу взгляд. Все чаще обтекаемый корпус рефрижератора зарывается в бурлящую воду и изгибается под ее напором, как лист жести. Обычно буйство шторма возвышает душу. Ему редко удается одолеть металл, чаще он пользуется халатностью человека, проникая в какой-нибудь неукрепленный люк, расшатавшийся уплотнитель. Теперь же я вижу, как длинный, грузный корпус корабля все время изгибается и податливость металла кажется нестерпимо противоестественной.

Спускаюсь вниз, в машинное отделение. В его грохочущем полумраке хмурый грек, словно летучая мышь, мечется от одного агрегата к другому. Каждый раз, когда винт выскакивает из воды, двигатель резко увеличивает обороты. Старик смотрит на меня воспаленными глазами и показывает большим пальцем на обшивку. В этой железной стене, старательно выкрашенной в белый цвет, скрывается сейчас механизм жизни и смерти. Десятки тысяч швов и заклепок сварки не дают нам рассыпаться на части, для этого все они должны чуть-чуть поддаться. {229} Не слишком мало, потому что тогда стена развалится, но и не слишком много, ибо тогда "903" даст течь. Каждый лист, каждый пилерс и шпангоут играет в эту игру сам по себе и в то же время в унисон со всеми, вслепую и до предела точно, как мускулы наездника. По ту сторону пятимиллиметрового запотевшего металла - Чукотское море. Надолго ли?

ЕЖЕМИНУТНО МЫ ОЖИДАЕМ ГИБЕЛИ

Мыс Северный был свидетелем всех трех этапов исследования Арктики.