Хлеб великанов - Мэри Вестмакотт

Надо написать Джорджу, умолять его скорее приехать домой, сказать, что срочно, больше ничего. Он такой умный, он найдет выход.

Или не писать, пока не встретится с Верноном? Он будет очень злиться? Как все ужасно.

Слезы подступили к глазам. Она всхлипнула. Это несправедливо, несправедливо. Я ничего плохого не сделала. За что мне это?

Вернон будет винить меня, но я же не могла знать. Откуда мне было знать? И опять промелькнула мысль: «Я была так счастлива!»

3

Вернон слушал, пытаясь понять, что говорит врач — высокий, худощавый, с глазами, устремленными прямо тебе в душу и читающими то, чего ты и сам о себе не знаешь.

И он заставляет тебя видеть то, чего ты не хочешь видеть. Извлекает из глубин. Он говорит:

— Теперь, когда вы вспомнили, расскажите мне еще раз, как вы увидели объявление о замужестве вашей жены.

Вернон воскликнул:

— Неужели надо повторять снова и снова? Это было ужасно. Больше я не хочу об этом думать.

И тогда врач терпеливо и дружелюбно объяснил, что все произошло именно из-за его нежелания «больше об этом думать». Нужно посмотреть этому в лицо, пройти через это — иначе он может снова потерять память.

И они снова все повторили.

Когда Вернон почувствовал, что больше не в силах, врач велел ему лечь на кушетку, положил руку ему на лоб, приговаривая, что он отдыхает… отдыхает… что он снова набирается сил и становится счастливым…

Покой снизошел на Вернона.

Он закрыл глаза…

4

Через три дня Вернон на машине Себастьяна приехал в Эбботс-Пьюисентс. Дворецкому он назвался мистером Грином. Нелл ждала его в маленькой белой комнате, где по утрам раньше сидела мать. Она встала ему навстречу, заставляя себя улыбаться. Она дождалась, когда за дворецким закроется дверь, и тогда подала ему руку.

Они взглянули друг на друга.

— Нелл…

Она была в его объятиях. Он ее целовал, целовал, целовал…

Наконец отпустил. Они сели. Он был спокоен, очень сдержан, если не считать бурного приветствия. За последние несколько дней он много пережил.

Временами ему хотелось, чтобы его оставили в покое — оставили Джорджем Грином. Быть Джорджем Грином казалось так славно.

Он, запинаясь, сказал:

— Все нормально, Нелл. Не думай, я тебя не виню. Я понимаю. Только очень больно. Чертовски больно! Естественно.

Нелл сказала:

— Я не хотела…

Он ее остановил:

— Я знаю, говорю тебе — знаю. Не будем об этом. Я не хочу об этом слышать. Не хочу никогда говорить. — Уже другим тоном добавил: — Говорят, в этом моя беда. Все из-за этого.

Она сказала довольно настойчиво:

— Расскажи — про все.

— Нечего особенно рассказывать. — Он говорил без интереса, как о чем-то постороннем. — Я попал в плен. Как получилось, что меня сочли убитым, я не знаю. Но смутная идея есть. Там был парень, очень похожий на меня, — один из Гансов. Не двойник, а просто очень похожий. Немецкий у меня скверный, но я слышал, что они об этом говорили. У меня отобрали снаряжение и личную карточку. Думаю, идея была в том, чтобы он проник в наши ряды под моим именем — в это время нам на помощь пришли колониальные войска, и они это знали. Этот парень покрутился бы денек и собрал нужную информацию. Так я думаю, потому меня и не включили в список пленных, а послали в лагерь, где были сплошь французы и бельгийцы. Но все это не важно. Думаю, этого ганса убили при переходе через линию фронта и похоронили — вроде как меня. В Германии мне пришлось плохо, я чуть не умер от воспаления раны. Наконец сбежал. О, это долгая история! Не собираюсь в нее вдаваться. Несколько дней без еды и воды. Чудо, что я это вынес. Но вынес. Я пробрался в Голландию. Был измучен; нервы — как натянутая струна. Думал только об одном — вернуться к тебе.

— Да?

— И тут увидел ее, эту мерзкую иллюстрированную газету. Про твою свадьбу. Это меня доконало. Но я не мог с этим смириться. Я продолжал твердить, что это неправда. Пошел сам не зная куда. В голове все перемешалось. По дороге мчался большой грузовик. Я решил — вот шанс со всем покончить. И вышел на дорогу.

— О, Вернон! — содрогнулась она.

— И это был конец — меня как Вернона Дейра. Когда я пришел в себя, в голове у меня оставалось одно имя — Джордж. Счастливчик Джордж. Джордж Грин.

— Почему Грин?

— Детская фантазия. И потом, голландская девушка просила меня найти ее парня, которого звали Грин, и я записал это имя в книжке.

— И ты ничего не помнил?

— Ничего.

— Это страшно?

— Нет, нисколько. Я не видел причин для беспокойства. — Он прибавил тоном сожаления: — Мне было очень весело и хорошо. — Он посмотрел на нее. — Но все это больше не имеет значения. Ничто не имеет значения, кроме тебя.

Она улыбнулась, но как-то слабо и неопределенно. В тот момент он не обратил на это внимания, а продолжал:

— Вот уж где был ад — так это возвращаться к себе, вспоминая все это. Все эти чудовищные вещи. Всё, чему я не хотел смотреть в лицо. Тут я оказался трусом. Отворачивался от того, чего не желал знать.

Он резко встал, подошел к ней, опустился на пол и уткнулся головой в ее колени.

— Нелл, любимая, все хорошо. Я же у тебя первый, правда?

Она сказала: «Конечно».

Почему собственный голос показался ей таким… механическим? Он был первым. Как только его губы коснулись ее, она опять унеслась в те удивительные дни в начале войны. Она никогда не чувствовала ничего подобного с Джорджем… словно тонешь, словно тебя уносит прочь.

— Как странно ты это сказала — как будто ты так не думаешь.

— Конечно думаю.

— Мне жаль Четвинда, ему не повезло. Как он это принял? Тяжело?

— Я ему не говорила.

— Что?

Ей пришлось оправдываться.

— Его нет — он в Испании. У меня нет адреса.

— А, понятно… — Он помолчал. — Тебе придется трудно, Нелл. Но ничего не поделаешь. Зато мы обретем друг друга.

— Да.

Вернон огляделся.

— Это место, конечно, достанется Четвинду. Я такой невеликодушный нищий, что даже завидую ему. Но черт возьми, это же мой дом! Мой род жил здесь пятьсот лет! О, какое это имеет значение? Джейн как-то говорила, что нельзя иметь все. Я получил тебя, только это и имеет значение. Место мы себе найдем. Пусть даже это будет пара комнат.

Его руки обняли ее. Почему же от слов «пара комнат» ей стало так холодно?

— Долой вещи! Они только мешают!

Он как бы смеясь рванул нитку жемчуга, которая была на ней, и жемчужины рассыпались по полу. Ее прелестный жемчуг! Она подумала, снова похолодев: «Все равно, наверное, их придется вернуть. Все драгоценности, подаренные Джорджем».

Как ей не стыдно об этом думать!

Он наконец что-то заметил.

— Нелл — или некоторые вещи все же имеют значение?

— Нет, конечно нет.

Она не могла смотреть ему в глаза, ей было стыдно.

— Что-то у тебя на душе? Скажи мне.

Она потрясла головой.

— Ничего.

Она не может снова стать бедной. Не может, не может.

— Нелл, ты должна мне рассказать.

Он не должен знать — не должен знать, какая она на самом деле. Ей было так стыдно.

— Нелл, ведь ты меня любишь?

— О да! — пылко сказала она. По крайней мере, это было правдой.

— Тогда в чем же дело? Я вижу, что-то есть… Ах!

Он встал. Лицо его побледнело. Она вопросительно ждала.

— Значит, дело в этом? — тихо спросил он. — У тебя будет ребенок?

Она обратилась в камень. Вот что ей не пришло в голову. Если бы было так, то все проблемы были бы решены. Вернон никогда ничего не узнает.

— Это правда?

Опять прошла целая вечность. Мысли метались в голове. Нет, не она сама — это какая-то сила заставила ее кивнуть.

Он отодвинулся. С трудом проговорил:

— Это все меняет… Бедная Нелл! Ты не можешь… мы не можем… Послушай, никто не узнает — я хочу сказать, обо мне, — только врач и Себастьян с Джейн. Они не проболтаются. Всем известно, что я умер. Так вот — я умер.

Она сделала движение, но он поднял руку, останавливая ее, и двинулся к двери.

— Не говори ничего, ради бога. От слов будет только хуже. Я ухожу. Не смею дотронуться до тебя, даже поцеловать. Я… прощай.

Она слышала, как открылась дверь, сделала попытку окликнуть его, но ни звука не вырвалось из груди. Дверь закрылась.

Было тихо. Машину не заводили.

Она не шевелилась.

В какой-то момент с горечью подумала: «Так вот, значит, я какая».

Но так и не шелохнулась.

Четыре года разнеженной жизни лишили ее воли, придушили голос, парализовали тело.

Глава 4

1

— К вам мисс Хардинг, мадам.

Нелл оцепенела. После разговора с Верноном прошло двадцать четыре часа. Она думала, что все закончилось. И вот теперь Джейн!

Она боялась Джейн.

Можно отказаться ее принять.