Антология современной финской драматургии (сборник) - Сиркку Пелтола

ИНГЕ. Как я могу делать вид, что не вижу того, что вижу! Мне что, нельзя даже видеть того, что я вижу!

НИССЕ. Не в этом дело. Это всего лишь твое восприятие ситуации, и у тебя есть на это полное право, точно так же как и у меня.

ИНГЕ. Разница лишь в том, что тебя либо убьют и изнасилуют, либо не убьют, огромная разница! И это не вопрос интерпретации.

НИССЕ. К чему такие крайности, я не хочу продолжать наш разговор в таком духе. Кто-то, к примеру, может быть совершенно убит и изнасилован какими-нибудь обстоятельствами, хотя на самом деле его даже пальцем никто не тронул. И на это у него есть полное право – не перебивай! – а сейчас я ухожу, сил нет больше слушать эти бабьи причитания.

АННА. Сейчас ваши страдания закончатся. (Солдату.) Уведи их в камеру.

НИССЕ. Эй, погодите, погодите. Неужели мы не можем договориться? Так или этак?

АННА. Ты теперь на моей территории.

НИССЕ. Я знаю.

АННА. И как же ты хочешь договариваться?

НИССЕ. Все исключительно на твоих условиях, только на твоих.

АННА. Надеюсь, ты правильно оцениваешь ситуацию.

НИССЕ. Думаю, да. Полагаю.

АННА. И в отношении его тоже?

НИССЕ. Да.

АННА. А за девушку ты тоже готов платить?

СВЕНССОН. Будет, будет. Разумеется. Конечно, он заплатит.

Издалека, откуда-то сверху со стороны лестницы доносится крик. Все замолкают. Слышно, как по ступеням с грохотом катятся вниз небольшие камни. То ли камни, то ли ботинки.

Инге начинает безутешно плакать.

СВЕНССОН (беспомощно похлопывает Инге). А иначе бы они всех нас туда отвели. Инге? Ну, как ты не поймешь?

ИНГЕ (кричит). Да понимаю я все!

НИССЕ. Надеюсь, меня не сочтут наглецом, если я попрошу разрешения взглянуть на все это сверху? Раз уж мы здесь.

АННА. Ты испытываешь свое счастье.

НИССЕ. Ты совершенно права. Сам от этого вечно страдаю. Ну? Все в порядке? Ты идешь, Свенссон?

СВЕНССОН. Спасибо, нет. Мне как-то… не по себе…

НИССЕ. А вот я считаю, что человек должен не бояться принимать мир таким, какой он есть.

Свенссон и Инге уходят. Ниссе и Анна подходят ближе к основанию лестницы и ждут.

АННА. Здесь никто не умеет выращивать капусту. А я засадила целое капустное поле. Это очень трудно, когда земля не очень подходящая. Почвы тут тяжелые и глинистые. А капуста любит утреннюю росу, она ее выпивает и начинает расти с невероятной скоростью. А когда лето засушливое, она всю утреннюю влагу всасывает.

А потом, потом, триста кочанов пожрали олени! От каждого откусили по листку. От самых лучших вечно отгрызают по куску.

НИССЕ. Ты хорошо выглядишь.

АННА. Красавицей я никогда не была, и это меня спасло. Меня никто никогда не хвалил, никто обо мне не заботился, никто меня не опекал, я научилась жить без похвал и решать свои проблемы самостоятельно – в итоге у меня остается время посмотреть на то, что стало с другими, раз уж со мной ничего страшного не произошло – такого, что случается с красивыми девушками и из-за чего они всегда так торопятся жить.

14. Отец и дочь

СВЕНССОН. Как такое возможно? Как ты тут оказалась? Я уже успел написать домой, что тебя в шторм смыло за борт и ты утонула. Теперь они все будут считать меня идиотом!

ИНГЕ. Не утонула. Ты не рад?

СВЕНССОН. Ну-ну, что ты, конечно же, как же можно… только это… такая неожиданность. Эх-эх-эх. Как же теперь мне все это объяснить? Ну, давай хоть, что ли, обнимемся.

Несколько натужно обнимаются.

СВЕНССОН. Ох-ох-ох. Можно мне сказать. Тебе стоит позаботиться о фигуре. Смолоду упустишь, потом будет очень трудно все исправить.

ИНГЕ. Я беременна.

СВЕНССОН. Ой-ой-ой, нет… нет! Что я теперь скажу твоей матери? Что?

ИНГЕ. То же, что и до этого. Что я утонула.

СВЕНССОН. Мне сейчас не до смеха! Да меня же за это просто четвертуют! Что ни день, то новая беда. Ладно, придет время, посмотрим. Что еще остается в этой ситуации.

ИНГЕ. Я с вами не поеду.

СВЕНССОН. Не начинай.

ИНГЕ. Я останусь здесь.

СВЕНССОН. Что за шутки! Посреди Белого моря?

ИНГЕ. А с чего ты решил, что жизнь по адресу Свеавеген, 21 будет для меня самым лучшим вариантом? И вообще для кого бы то ни было? С чего ты взял, что нынешняя моя жизнь не для меня?

СВЕНССОН. Ну… Ну, ты, конечно, уже совершеннолетняя, так что по идее… Но я даже представить себе этого не могу, как это все ужасно, ведь я же несу за тебя ответственность, если с тобой что-нибудь тут случится.

ИНГЕ. Не несешь.

СВЕНССОН. Не несу? Ты так думаешь?

ИНГЕ. Не несешь! Можешь совершенно спокойно жить не тужить дальше.

СВЕНССОН. Но… Инге… не надо. Иди, мое золотко, к папочке. Иди! (Берет Инге, как маленькую девочку, и сажает к себе на колени.)

Раздаются два слабых пушечных залпа. Затем звонят колокола, огромные монастырские колокола.

ИНГЕ. Отец! Хочу тебя предупредить: если ты не уедешь отсюда сейчас, ты не уедешь уже никогда!

СВЕНССОН. Ой-ой. Монастырь сдается. Легкая победа. Наверное.

ИНГЕ (в панике бросается к берегу). Они уходят! Джон! Джон! Я должна их увидеть, мне нужно еще раз их увидеть…

Свенссон один.

СВЕНССОН. Я любил это дитя, мою Инге. Больше, чем кого-либо. Да и сейчас люблю. Но кто эта чужая взрослая женщина, которая оказалась на ее месте? Не понимаю. Что произошло? Неужели я должен любить ее, эту чужую взрослую женщину, только потому, что она когда-то была моим ребенком? Моей Инге? Неужели я должен только из-за этого продолжать ее любить?

15. Черная дыра во льду. Затонувший корабль

Затонувший корабль, фрегат Ее Величества «Бульдог», лежит на дне Ледовитого океана. В кубрике корабля воздушная камера, в которой сидят глубоко под водой Джон и Адмирал, самый молодой и самый старый член команды. Они направлялись по Северному Ледовитому океану к берегам Камчатки, когда корабль сначала вмерз во льды, потом ночью, когда команда была на берегу на деревенском празднике, на нем случился пожар, а затем он пошел ко дну. Воды, возможно, уже по щиколотку. Оба, Адмирал и Джон, пишут письма.

АДМИРАЛ. Я думал предложить свои услуги Гарибальди, поскольку в Италии опять идет какая-то высадка десанта. Когда я воевал за Португалию, однажды я выиграл целую войну, так что там у меня хорошая слава…

ДЖОН. По-моему, в такую минуту человеку стоит подумать о своих близких. Вы бы могли, к примеру, написать своей собаке.

АДМИРАЛ. Ну да, пожалуй, напишу своей Плаксе. Жена потом ей, наверное, прочтет. (Пишет.) Тут, Плакса, нет никакого повода для грусти. Что нам до тех кораблей, которые выжили, обычные развалюхи, они оказываются на берегу, гниют, их рубят топором и кусками сжигают в печах, чтобы какая-нибудь толстая баба сварила себе на них кофе. Это останки, хлам, забвение. Но что они в сравнении с теми, которые идут ко дну на всех парусах, с рокочущим мотором, живой командой, зовущей с палубы на помощь, с полными трюмами груза и наполовину прожитых жизней – это совсем другое дело, именно их и можно назвать настоящими кораблями. И в этом нет ничего печального. Это счастливчики, они навеки в пути, навеки бессмертны!

ДЖОН. А знаете, что интересно. Правда ли, что человек никогда не может поверить в то, что он умрет? То есть до тех пор, пока он не умрет, он бессмертен. Без всяких компромиссов. Только тогда, когда ты умер, ты перестаешь жить. До этого – ты все живешь и живешь! И это, надо сказать, чрезвычайно редкое событие в жизни.

АДМИРАЛ. У тебя прямо словесный понос.

ДЖОН. Это, наверное, страх смерти, который вырвался наружу. Не страшно ни капли и кажется, что я живу за десятерых. Насос забит кофейными зернами.

АДМИРАЛ. Знаю.

ДЖОН. Потому и не работает.

АДМИРАЛ. Знаю. Хватит уже суетиться. Приятно думать, как-то даже почетно, что из-за нас величайшая королева мира будет сидеть и до бесконечности ждать все эти сокровища, которые так никогда и не будут ей доставлены. Она будет сидеть на своем троне и ждать, пройдут годы, она состарится, но все равно будет ждать нас. Не пора ли тебе заканчивать твое письмо?

ДЖОН. Нет. Я пошлю привет? По-моему, замечательно, что мы тут вдвоем.

АДМИРАЛ. И не говори, просто грандиозно великолепно замечательно!

ДЖОН. Ну да, пожалуй, в этом смысле не совсем. Тем не менее, если не брать во внимание предстоящую смерть, то мне было очень приятно познакомиться с вами.

Как вы думаете, если я запечатаю письмо в бутылку и выпущу на поверхность, оно когда-нибудь дойдет?

АДМИРАЛ. Весьма маловероятно.

ДЖОН. А если я опустошу все эти бутылки и…

АДМИРАЛ. Нет-нет-нет! Не смей выливать впустую, это же королевское шампанское!

ДЖОН. Вы все равно не сможете все их выпить.

АДМИРАЛ. По крайней мере, постараюсь.

ДЖОН. Шестьсот бутылок?

АДМИРАЛ. Должна же и у меня быть хоть какая-то мечта. Большое у тебя там письмо получается?