Узаконенная жестокость: Правда о средневековой войне - Шон Макглинн

Горожане спешно укрылись в большой церкви. Священники надели ризы для совершения заупокойной мессы и велели бить в колокола… [Крестоносцы], будучи в безумии и не страшась смерти, убивали всех, кого могли отыскать, и захватили много всякой добычи. В Безье они резали всех подряд и всех убили. Это было худшее, что они могли сделать. И они убили всех, кто укрылся в церкви; ни крест, ни алтарь, ни распятие — ничто не могло служить спасением. Священников они тоже убили, а также женщин и детей. Сомневаюсь, чтобы хоть кто-нибудь остался в живых. [Крестоносцы] сожгли город, сожгли женщин и детей, стариков и молодежь, а также служителей церкви, облаченных в ризы и служивших мессу.

Описание, сделанное Пьером де Во-де-Серне, ближе к истине, чем в других хрониках, по причинам, изложенным выше (при рассмотрении иерусалимской резни). Округленное число в двадцать тысяч — слишком большое преувеличение для города, как минимум вдвое меньшего по населению. Однако не следует забывать, что общее количество находящихся внутри городских стен могло быть намного больше за счет притока беженцев из окрестных сел (в одном из заслуживающих внимания исследований количество убитых оценивается в пятнадцать тысяч). Церковь Марии Магдалины попросту не могла вместить отмеченные выше семь тысяч человек. Нет сомнений не только в том, что резня носила массовый характер, но также и в том, что среди убитых были женщины, дети и священнослужители. Сами же еретики — основная цель крестового похода — составляли меньшинство.

Между этой резней и иерусалимской существуют и параллели, и отличия. Наиболее очевидное отличие заключается в том, что крестоносцы в Безье испытали лишь малую толику трудностей, выпавших на долю европейцев в Святой Земле. Их недолгий поход большей частью проходил по безопасной территории Франции, и сама «осада» заняла едва ли больше суток между прибытием к стенам городу и его падением. Неудивительно, что в хрониках нет ссылок на какие-либо лишения или опасности, которые обычно сопровождают такого рода кампании. Здесь не было долгих лет накопившихся и едва сдерживаемых эмоций или чувства мести, которые сопровождали крестоносцев во враждебных пустынях Ближнего Востока. Кроме того, сам Безье не вызывал в душах и сердцах крестоносцев какого-то особенного трепета. Религиозный пыл, конечно, присутствовал, но едва ли его можно сравнить с той страстью, которая была присуща паломникам в Святую Землю.

Очевидное сходство, как и при всяком разорении, заключается в захвате добычи. Здесь у нас имеется одно дополнительное объяснение резни — оно не главное и не самое интересное, но как один из факторов требует небольшого рассмотрения, главным образом, ради того света, который оно проливает на более крупный вопрос относительно избиения населения. Вильгельм из Туделы сообщает кое-какую полезную информацию. В разграблении города он обвиняет воинов-простолюдинов: по его словам, это «жалкий сброд», «неумытые и вонючие негодяи», «головорезы», «проклятые пехотинцы», «наемники», «разбойники» и т. д. Письмо легата в Рим подтверждает, что именно представители низших сословий первыми атаковали город. Вильгельм делает попытку обособить рыцарский элемент похода — знать, рыцарей, истинных воинов Христа отделить от подонков, устроивших массовое истребление. Это дополнительно указывает на то, что женщины, дети и духовные лица тоже оказались в числе жертв трагедии. Если бы убили только мужскую часть населения, то понадобилось бы как-то отразить такую «разборчивость» при резне. Естественно, первой в город ворвалась пехота. Ее быстрая реакция способствовала и общему натиску всего войска, но, с учетом неподготовленности, вполне вероятно, что рыцарям потребовалось больше времени, чтобы вступить в битву во всеоружии. К тому времени, когда в город вступила кавалерия, убийства и грабежи уже совершались в полном разгаре.

Сцены резни в Безье представляются как некий апокалиптический хаос или как брейгелевское полотно с изображением дьявольской анархии, пожарищ и страданий. И все-таки, когда прибыли рыцари, они внесли определенный порядок и несколько снизили масштабы всеобщего буйства. Естественно, они опасались, что могут лишиться своей добычи. Вильгельм из Туделы пишет, что изначально часть добра и богатств оказалась в руках простых солдат.

Они обогатятся на всю жизнь, если смогут сохранить добро! Но очень скоро они вынуждены будут с ним расстаться, поскольку французские рыцари собираются предъявить на это добро свои права, хотя досталось оно поначалу пешим воинам. Пешие солдаты обосновались в домах, которые захватили, и в них было полно разных богатств и сокровищ. Но когда французы узнали об этом, то обезумели от ярости и выгнали солдат палицами, словно псов… Капитан и его люди ожидали сами насладиться захваченным добром и обогатиться на всю оставшуюся жизнь.

Когда бароны отняли «свою» добычу, солдаты бросили клич: «Жгите! Жгите!», — и подожгли город. Пожар оказался настолько велик, что пламя поглотило и собор. Роль, исполненная в данном эпизоде рыцарями, вызывает вопросы: если они были в силах остановить грабеж, то почему не прекратили массовую резню? Они вмешались в бойню не ради того, чтобы спасти гибнущих вокруг жителей, а из опасения, что потеряют свою долю добычи. Для рыцарей спасение жизней населения Безье было, как минимум, вторичным по отношению к захвату их имущества и его дележу. Это отражало либо политику полного равнодушия, либо успешную реализацию заранее спланированной резни.

«Песнь о катарских войнах» сообщает нам, что форма массовой экзекуции с самого начала являлась частью крестоносной политики. Лидеры похода, в том числе духовенство, уже приняли «тактическое решение», в котором «все сошлись на том, что гарнизон всякого замка или города, к стенам которого подошло войско, подлежит полному истреблению в случае успешного штурма, если откажется сдаться». Целью была умышленная стратегия максимального устрашения противника: «Тогда нигде не будет оказано никакого сопротивления, поскольку люди будут пребывать в ужасе от происшедшего… Вот почему вырезали все население Безье, убили всех до одного». Подобная беспощадность и в самом деле оказывалась весьма эффективным средством. Вильгельм доказывает благоразумие и практичность тактики террора, добавляя, что именно так позднее были с легкостью взяты Фанжо, Монреаль и другие города и замки. «А в противном случае, уверяю вас, они бы их не штурмовали». Вильгельм заявляет, что из другого источника он узнал о том, что папский совет призывал к полному уничтожению тех кто, окажет сопротивление. Епископ Безье также предупреждал граждан о фатальных последствиях сопротивления непосредственно перед самым разорением города. Естественно, путь в Каркассон для крестоносцев был открыт, поскольку гарнизоны покидали свои крепости, едва узнав о том, что произошло в Безье.

Если такой суровый и бессердечный план ускорил взятие крестоносцами городов, то тогда он выполнил свою цель. Меньшее время, уделенное осаде, означало меньше расходов, меньше потерь среди крестоносцев, пониженный риск заболеваемости, меньший риск столкнуться с войском неприятеля, идущим на выручку осажденным. Нет абсолютно никаких указаний на то, чтобы Вильгельм считал эту политику сколько-нибудь несоответствующей тому, как нужно поступать с еретиками. Однако его отвращение к простым солдатам в Безье говорит о том, что резня вышла из-под контроля, что от мечей и копий атакующих стали гибнуть не только воины осажденного гарнизона и еретики, но также и невоюющие католики. Так как крестоносцы были, прежде всего, поглощены мыслями о добыче, а также принимая во внимание другие факты резни, сопровождающей этот поход, различия между воинами гарнизона и мирными жителями мало волновали тех, кто ворвался в город — будь то солдаты-простолюдины или рыцарская элита. По словам Пьера де Во-де-Серне, пять лет спустя в Кассенейле крестоносцы «предавали мечу всех, кто попадался им на пути».

Вильгельм из Туделы утверждает, что намерения сжечь Безье не было. Это приводит к некоторым более ранним предположениям о том, что вожди крестоносцев, сетуя и негодуя по поводу загубленной огнем добычи и богатств в Безье, хотели бы все вражеские крепости оставить в целости и сохранности, главным образом, ради того, чтобы сберечь потенциальную добычу. Однако след крестового похода хорошо виден по дымящимся развалинам захваченных городов и замков. Точнее было бы сказать, что крестоносцам хотелось бы обобрать города до нитки, прежде чем они будут объяты пламенем. Один из современников пытается предугадать мысли крестоносцев по поводу тех мест, которые попадают им в руки. После взятия столицы, Каркассона, крестоносцы созвали военный совет, который принял решение не разрушать город, поскольку «если город разрушить, то не найдется в армии ни одного вельможи, который бы взял на себя управление этой страной». Поэтому Каркассон стал оплотом всего похода.