Харка — сын вождя (Художник И. Кусков) - Вельскопф-Генрих Лизелотта

Матотаупа и Харка не слезали с коней.

Белый был среднего роста, широкоплеч, с толстой короткой шеей. Он не был похож ни на жилистого Рэда Джима, ни на щуплого Далеко Летающую Птицу. Харка еще раз подивился, как различны белые люди. Белый в высоких сапогах был в грубой кожаной куртке, широкополой шляпе. И этот наряд еще усиливал впечатление массивности и тяжести. Подойдя поближе, он принялся говорить, а индеец стал переводить его речь. Харка прислушивался и понимал некоторые слова даже без перевода.

— Проклятая местность! Точно на луне! Еще счастье, что солнце висит в небе, по крайней мере, хоть знаешь, где восток, где запад. Вы тоже вылезли из песка, а? Кажется, вся Америка состоит из одного песка. Нужно быть песчаной блохой, да, да, песчаной блохой. Как только могут здесь жить порядочные люди, как они ухитряются тут найти что-нибудь попить и поесть? Хе! Не объясните ли вы мне это?

— Может быть, мы найдем воду, а может быть — нет, — спокойно ответил Матотаупа. — Если в течение трех дней мы не найдем воды, то мы умрем от жажды.

— Это ясно как «аминь» в церкви, мой высокоуважаемый индсмен, но у меня нет ни малейшего желания подыхать. Ясно тебе? Куда вы направляетесь?

— А что, это очень важно знать белому человеку?

Пока происходил этот странный разговор, к ним подошли еще шестеро. Все они были в одинаковых добротных кожаных куртках, но ружей у них, кажется, не было, во всяком случае, теперь не было. У некоторых за поясами торчали револьверы и пистолеты.

— Вождь индейцев, ты говоришь непонятно, — нетерпеливо произнес белый, который вел переговоры. — И вы и мы в одинаково трудном положении. Нас осталось тринадцать человек, и как нам посчастливилось уцелеть — никому не известно. Нас так вертело и крутило, что у меня до сих пор трещит башка. А где еще двадцать человек — никто не знает, и может быть, мы никогда об этом и не узнаем. У пятерых из нас переломаны кости, вывернуты руки, ноги, разбиты головы, и двигаться они не могут. И как только мы остались живы! Пусть коршуны или волки, или еще черт знает кто являются в эти покинутые богом места и меряют землю. Мы-то уж проведем зиму где-нибудь в другом месте. Даже если компания предложит нам новый контракт. Благодарю покорно!

— Что за компания?

— Не могу же я тебе рассказывать всю историю от Адама и Евы. Впрочем, ты не имеешь о них ни малейшего представления. Скорее всего, краснокожие и не происходят от Адама. А компания есть компания. Компания — это такая компания, которая хочет построить здесь железную дорогу. Вот нам и надо было промерить этот кусок земли. Ты слышал что-нибудь о нас? Летом была прекрасная жизнь. Бизоны, сотни, тысячи бизонов… Мы не могли никак вдоволь настреляться. Мы только распугивали их. А у меня был негр на посылках, превосходный негр со своим маленьким мальчишкой. Хитрые бестии, удрали. Малыш сбежал ночью, с большим — другое дело: тут старый индеец сунул свой орлиный нос, ну, мне и пришлось отпустить негра. Ну, хватит о них. Скажи лучше, как выбраться из этой западни? Ты что-то все молчишь. Так мы далеко не пойдем.

Матотаупа рассматривал говорившего, как ребенок рассматривает удивительную ящерицу.

— А куда хотят пойти белые люди?

— Индейский вождь, откровенно говоря, нам все равно, совершенно все равно, куда мы придем, лишь бы там нашлось что-нибудь выпить и закусить.

— Где ваши кони?

— А это тебе надо спросить у проклятой песчаной бури, у вашей дьявольской окаянной бури. Их куда-то унесло или засыпало песком — откуда я знаю. Ну, если мы еще примемся искать этих коней, работки поприбавится. Ясно, поприбавится.

Матотаупа горько усмехнулся.

— Ясно, поприбавится, — повторил он на языке белого человека довольно отчетливо, хоть и не совсем правильно, и обратился к индейцу, терпеливо переводившему слова белого на язык дакотов, который, видимо, не был его родным языком:

— А где же ваши ружья?

— У черта на рогах, человек, у черта или у его бабушки! Тебе еще что-нибудь надо знать? Изволь. Мое имя — Билл. Сейчас я землемер, а вообще — разведчик, скаут, известный от Аляски до Мексики, победитель в двадцати четырех единоборствах, двадцати шести лет от роду. Пока жив и еще не умер, но близок к сумасшествию, в особенности после того, как наглотался пыли и песка в этой проклятой стороне, где только песок и песок и ни капли бренди. Ну, доволен? Или я должен тебе еще что-нибудь выложить, прежде чем ты соберешься спасти нас из этой дыры?

— Об этом нам надо посоветоваться.

— Устроить совет?! О всемогущий! Я тебе скажу коротко и ясно: или ты, грязный индсмен, проклятый краснокожий, выведешь нас из этого моря песчаных холмов, или мы размозжим головы тебе и твоему вшивому мальчишке!

Индеец переводил слово в слово, как машина.

— Попробуй, — спокойно ответил Матотаупа.

— Нет, черт побери, это не поможет. Дьявольщина, как же с вами, краснокожими, договориться?! Ну ладно, ближе к делу, что ты хочешь от нас?

— Патроны.

— Патроны?.. Хм, патроны… Ну, если уж иначе не идет… Какой калибр? Нет, подожди, давай сначала выкурим трубку совета или трубку мира. Трубку мира, понятно?

— Давай выкурим.

— Наконец-то. Первое понятное слово я слышу от тебя, вождь индейцев. А патроны ты не используешь, чтобы отправить нас на тот свет?

— Нет.

— Честное слово?

— Мое слово — это мое слово. Я не знаю, что такое ложь.

— О, ты невинный! Но ты еще научишься врать, а если до сих пор еще не научился, так тем лучше. Итак — покурим.

Матотаупа слез с коня и не спускал с белого глаз. Харка остался сидеть верхом и взял в руки узду коня отца.

Человек, представившийся Биллом, сел напротив Матотаупы, который тоже уселся на землю. Церемония курения трубки в глазах индейца не имела особенного значения, ведь у них в руках была обыкновенная, а не священная трубка. Билл не стремился узнать имени собеседника и, разговаривая с Матотаупой, продолжал с шутовской почтительностью величать его вождем. После нескольких затяжек и обмена уверениями во взаимном согласии оба поднялись. Билл подошел к своим спутникам и предложил собрать патроны, которые все равно не нужны, так как ружья они растеряли.

Не все, кажется, были согласны с подобной сделкой, но Билл все-таки уговорил их.

Пока Билл собирал патроны, Харка еще раз припоминал все подробности разговора. Билл сказал: «Грязный индсмен», «проклятый краснокожий». И Матотаупа с иронической усмешкой невозмутимо перенес эти оскорбления. Почему? Старая Антилопа умер, потому что оскорбил вождя. Этот коротконогий Билл и индеец с пестрым платком болтают что им вздумается, а Матотаупа обращает на них внимание не больше, чем на какую-нибудь мошкару. Да они и в самом деле ничтожества, эти белые, и польза от них только одна, что Харка сможет получить патроны к своему ружью.

Вернулся Билл, держа в руках с полсотни патронов. Два он дал мальчику, и Харка тут же зарядил ружье. Калибр подходил.

— Всё? — удивился Матотаупа.

— Конечно, всё. С вас хватит. Да и не солить же вам их. Или вы хотите с нас еще что-нибудь получить?

— Нам нужны все патроны.

— Но не здесь, говорю я тебе, не, здесь. Это говорю я, Билл, тот, который победил в двадцати четырех поединках. Как только ты выведешь нас туда, где живут люди, получишь остальные. Но не здесь, посреди пустыни.

Матотаупа дал знак Харке и сел на песок. Мальчик слез с коня и уселся рядом с ним.

— Что это значит? — закричал Билл.

— Все патроны. Мы ждем.

— Вождь! А ты глуп. Неужели ты думаешь, что не сдохнешь здесь, в этой пустыне?

— Но сначала это произойдет с белыми людьми. Мой сын и я способны лучше переносить жажду, мы к этому привыкли.

— О огни ада и святая троица! Это же сумасшествие. Такого мне еще не приходилось видеть, хоть я и выстоял в двадцати четырех поединках. Слушай, человек, я откусывал своим врагам носы, я расквашивал им морды, меня знают от Аляски до Мексики… Нет, этот номер тебе не пройдет. Ты же не можешь, ну не можешь же ты…