Высота в милю - Лиз Томфорд

— Ты не думаешь, что достоин любви? — Эдди сдвигает свои очки без оправы на переносицу, его лодыжка перекинута через противоположное колено, а руки сложены вместе. Если бы вы открыли свой словарь на слове «психотерапевт», я почти уверен, что нашли бы там фотографию Эдди в его гребаном свитере-жилете.

Очевидно, что я уклоняюсь от его вопроса.

— Ты не думаешь, что тебя любят? — перефразирует он.

— Я думаю, что несколько человек любят меня. Мэддисон, Логан, моя сестра. Но я не знаю, полюбил бы меня кто-нибудь еще, если бы увидел меня настоящего.

— А кто ты настоящий? — И снова Эдди знает этот ответ.

Закатив глаза, я напоминаю ему.

— Тот, кто заботится о своих лучших друзьях. Кто морально силен, потому что усердно работал над этим. Тот, кто ввязывается в драки на льду только потому, что защищает своих людей. Кто на самом деле проводит больше времени в роли дяди, чем со всеми женщинами, с которыми, как думают люди, я встречаюсь.

Эдди продолжает кивать, одновременно делая пометки в своем блокноте, как делал последние восемь лет.

— Тот, кто боится потерять образ, созданный для него, потому что люди любят этого парня. Я не знаю, полюбят ли они настоящего меня, и не знаю, хочу ли это выяснять.

— Ты всегда был моим самым честным клиентом, Зи, но ты лжешь всему миру о том, кто ты есть. Для человека, который никогда не лжет, это довольно большое событие.

— Эдди, — неловко смеюсь я. — Сегодня утро среды. Становится довольно напряженно для утра среды.

— Это же терапия. Чего ты ожидал? — Конечно, он не позволит мне отмахнуться с помощью юмора. Он знает меня лучше.

— Ты хочешь, чтобы тебя любили?

Дьявол. Сегодня он задает все трудные вопросы. Я выпил недостаточно кофеина для этого. Черт, я еще не выпил достаточно виски для этого.

— Мне кажется, я уже давно исключил этот вариант для себя.

— Зи, тебе двадцать восемь. Тебе могло быть восемьдесят восемь, а ты все еще мог бы менять мнение. Ты хочешь, чтобы тебя любили?

Молчание.

— Ты хочешь, чтобы тебя любили?

Шум улицы заполняет тишину офиса, пока я молчу.

— Зи, ты хочешь, чтобы тебя любили?

— Да! Черт, — откинув голову на спинку дивана, я закрываю глаза, потирая ладонями линию челюсти.

Эдди — не типичный психотерапевт, по крайней мере, для меня. На данном этапе наших отношений он вроде как тренер по жизни, и это чертовски раздражает.

Но правда в том, что я действительно хочу быть любимым, и это страшно признать. Гораздо проще сказать, что не хочешь любви, когда тебя никто не любит.

— Ты хочешь, чтобы тебя любили таким, какой ты есть, или таким, каким тебя считают люди?

— Таким, как есть.

— Тогда почему ты никому не показываешь себя настоящего?

— Потому что боюсь.

И вот оно. Корень всего. Я чертовски боюсь, что мои фанаты или кто-то еще увидит меня настоящего. Личность, которую я носил в течение последних семи лет в лиге, подписывала мои огромные чеки. Я боюсь потерять её. Боюсь потерять свой контракт. Боюсь быть отпущенным командой и городом, где живут мои лучшие друзья.

Мои собственные родители не любили меня настоящего настолько, чтобы оставаться рядом. Почему я должен ожидать, что кто-то другой будет любить меня?

— Быть уязвимым и настоящим — это страшно, чувак. Очень. Но люди, которые важны для тебя, те, кому ты показал свое истинное «я», любят тебя безоговорочно. Почему бы не позволить другим тоже любить тебя безоговорочно? По крайней мере, дай им шанс.

Черт, у меня в груди все сжимается. И не как приступ паники, а как «это ударило меня как тонна кирпичей» и «я знаю, что он прав».

— Ты прав.

— Боже, как приятно это слышать, — Эдди улыбается довольной улыбкой. Самодовольный ублюдок. — Как насчет того, чтобы на этой неделе ты поработал над тем, чтобы быть самим собой, уязвимым «я» с кем-то, кто знает только версию ЭЗа в СМИ, а не настоящего Зи. Может быть, с твоим отцом?

— Только не с отцом.

— Хорошо, — Эдди поднял руки вверх сдаваясь. — Но с кем-то, кто думает, что знает тебя настоящего, но на самом деле не имеет ни малейшего понятия. Покажи им, кто ты на самом деле.

— А если им не понравится настоящий я?

Эдди задумался на мгновение.

— Тогда я удвою свое пожертвование в фонд «Активные умы» и буду проводить четыре занятия в неделю для ваших детей, а не два, как планировал.

— Договорились, — говорю я быстрее, чем он успевает взять свои слова обратно.

Если быть уязвимым с кем-то даст шанс добавить еще четыре еженедельных сеанса к быстро растущему количеству часов, которые мы собрали у врачей и терапевтов по всему городу, то я это сделаю.

Часы на дальней стене показывают десять минут первого.

— Мы снова переработали.

Эдди пожимает плечами.

— Ты можешь себе это позволить.

Встав, мы обнимаем друг друга. Как я уже говорил, мы занимаемся этим дерьмом уже восемь лет. Эдди — неотъемлемая часть моей жизни и настоящий друг. Он как член семьи, поэтому называет меня по имени, которое используют самые важные люди в моей жизни, а не по тому, которое дали мне родители.

— Ты ведь придешь на гала-вечер в следующем месяце?

Эдди провожает меня до двери кабинета и открывает ее.

— Конечно. Я горжусь тобой и Илаем. Я помню, как вы двое были просто парой высокомерных маленьких засранцев в колледже. А теперь посмотрите на себя.

— Теперь мы два высокомерных взрослых мужика.

— Я бы ни за что на свете не пропустил это.

— Дресс-код, — напоминаю я Эдди, указывая на него обвиняющим пальцем.

Дресс-код «Блэк тай»9 был моей идеей. К черту. Мне нравится, когда есть повод принарядиться. Не говоря уже о том, что я чертовски хорошо выгляжу в смокинге.

— Я пришлю тебе счет и за это тоже.