За гранью долга - Василий Горь

Увы, загнать себя в медитативный транс и представить, что я умираю от жары где-нибудь на солнцепеке, было нельзя — малейшая ошибка в оценке траектории движения могла закончиться падением. И не только моим, но и девяти лучших скалолазов сотни. Поэтому приходилось терпеть и думать. Думать перед каждым переносом центра тяжести с одной конечности на другую и при каждом перехвате, так как возможностей подстраховаться от ошибок у нас почти не было.

Нет, закладки я использовал. Везде, где это позволял рельеф — они застревали в трещинах практически бесшумно и давали легкую иллюзию безопасности. Зато вбивать крючья в скалу и громыхать на весь Ледяной хребет я не рисковал. Поэтому страховочная веревка, соединяющая меня с лезущим следом десятником Латчем, обычно выполняла чисто декоративную функцию.

Правда, иногда меня посещала мысль, что в ее наличии есть и положительные стороны — если сорвется кто-нибудь из нас, падать будет не так скучно. Но эта мысль радовала не очень…

Видимо, поэтому, почувствовав, что моя правая рука нащупала знакомый провал в стене, я не сразу поверил в то, что мы добрались: щурил глаза, откидывался от скалы и пытался разглядеть следующие метры пути. А потом, вдруг сообразив, что все закончилось, одним движением закинул себя в трещину. И, втиснувшись в нее поглубже, негромко произнес:

— Латч! Все, можешь нагружать веревку! Я добрался!

…Выражения лиц забирающихся на скальную полку воинов невозможно было передать словами! На них было все, что угодно, кроме веры в мой план: сомнение в моих умственных способностях, обреченность и даже отчаяние. Однако ни один из них так и не решился поинтересоваться, как я десятью бурдюками собираюсь расширять трещину, в которой свободно помещаются десять человек.

— Это не та расщелина!!! — скинув с себя бурдюк, рассмеялся я. — Та — чуть выше… К ней полезу только я и… еще трое. Остальные будут привязывать бурдюки к веревкам и отдыхать…

— А-а-а… — облегченно выдохнул десятник. — Тогда понятно. А что не все?

— Дальше стенка уж очень нехорошая… — признался я. — Лучше идти налегке. И с хорошей страховкой. Кстати, вода ни у кого не замерзла?

— Замерзнет она, как же! — утерев со лба пот, выдохнул кто-то из воинов. — Я горячий, как печка! И мокрый, как… не знаю кто…

— Кстати, те, кто не страхует, может переодеться… — усмехнулся я, и, попросив Латча сцепить пальцы в замок, поставил на него правую ногу. — Подкинь! Мне надо дотянуться вон до той зацепки…

…Воины головного дозора армии Иаруса Молниеносного показались из-за поворота дороги тогда, когда я опускал в расселину второй бурдюк. Латч, стоявший рядом со мной, встревожено дернулся, и чуть не сбил меня с ног.

— Там делирийцы, милорд!!! — схватив меня за пояс и рывком вернув в вертикальное положение, прошептал он. — Видите?

— Не вижу… И смотреть не собираюсь! — зашипел я. — Подавай следующий, живо!!! Если вода замерзнет раньше, чем надо, то толку от нашего восхождения не будет никакого…

— Простите, ваша светлость… — виновато пробормотал он и подал мне очередной бурдюк.

— О! Парни Глойна отстрелялись!! — не удержался от замечания Койн Рубаха. — Там такая паника, милорд!!!

— Быстрее!!! — взбесился я. — Ну же!!!

Подстегнутые моим ревом воины мгновенно забыли и про делирийцев, и про воинов десятника Глойна, которым я поручил использовать тот самый эффект неожиданности, который мы обсуждали с Пайком. Оставшиеся бурдюки мне подавали чуть ли не раньше, чем я успевал выдернуть из трещины пустую веревку. Зато когда я отцепил от нее последний, все трое воинов вопросительно уставились на меня.

— Что стоите? Марш к перешейку! И как можно быстрее… — смахнув со лба капельки пота, хмыкнул я: — Впрочем, те, кто мечтает уподобиться атакующему соколу и упасть на солдат Иаруса сверху, могут остаться…

Желающих изобразить птицу среди них не оказалось — представив себе перспективу падения в ущелье вместе с раскалывающимся на части Пальцем, они съезжали по закрепленной у расселины веревке в таком темпе, что начинали дымиться перчатки. И все равно не успели — когда за моей спиной сухо щелкнуло, а под пальцами мелко затряслась монолитная стена, до спасительной площадки было еще далеко…

…Отсюда, с чудовищной горы из каменного крошева, засыпавшей ущелье, армия Иаруса Молниеносного казалась чем-то несерьезным. Вроде горстки деревянных фигурок, стоящих на доске для игры в Потрясателя Вселенной. А стальная стена из ростовых щитов, медленно ползущая вверх по дороге — серебристой ленточкой, повязанной вокруг снопа с пшеницей к празднику Урожая. И, если бы не рев сигнальных труб, то и дело разрывающих вечную тишину Ледяного Хребта, то над этой картиной можно было бы даже посмеяться.

— Пошли в атаку, милорд. Сотен восемь-десять… — хмыкнул стоящий за моей спиной сотник Пайк. — Нам, наверное, пора начинать бояться?

— Пока не надо… — отозвался я. — Забраться по этой осыпи, удерживая строй, нереально. Значит, "черепаха" получится так себе…

— Да… Постреляем мы знатно… — подал голос десятник Эрви Глойн. — Эх, нам бы еще ламмеляры и ростовые щиты…

— А еще стены, как в Запруде и такие же бойницы… — в унисон ему буркнул Латч. — Хватит мечтать! Используй то, что есть…

— И так… — пожал плечами десятник. — Позиции для стрелков подготовлены, подступы к ним политы водой… Арбалеты — заряжены: стреляй — не хочу. А вот твои…

— Хватит собачиться… — фыркнул я. — Лучше подумайте, все ли мы предусмотрели…

— Из того, что есть под руками… и ногами, большего сделать не получится… Кстати, осыпь, местами покрытая льдом — это нечто… — устало улыбнулся Пайк. — Теперь дело за малым. Устоять…

"…Бежать в атаку, держа перед собой щит и сжимая в потеющей руке меч лучше всего, уткнувшись взглядом в спину двигающегося впереди товарища. Так проще не думать о том, что там, впереди, тебя ждет Смерть. При этом желательно орать что-нибудь воинственное: дикий рев, который иногда называют боевым кличем, позволяет тебе казаться самому себе намного страшнее и помогает поверить в то, что этого вопля испугается ожидающий твоего приближения враг. Он же заглушает твой собственный страх от ожидания получить арбалетный болт в лицо или удар меча в подреберье.

Да, крик, оглушающий тебя самого — лучший способ не слышать страшный звук, с которым арбалетный болт входит в человеческое тело, скрежет меча о пластины проламываемого доспеха и предсмертный хрип оседающего тебе под ноги друга. И один из немногих стимулов, способных заставить тебя идти навстречу Смерти. Слава, победа или добыча, о которых ты только что спросил — бред… Почему? Что такое Слава, Ронни? Для воина, бегущего в атаку, это слово не значит абсолютно ничего: тот, кто провоевал хотя бы год, совершенно точно знает, что семь из десяти воинов первой шеренги, столкнувшейся с врагом, падут. Что как минимум двое — получат ранения, и хорошо, если легкие. И что лишь один, невесть как увернувшийся от ударов копий и мечей или арбалетных болтов, сможет сделать следующий шаг вперед. К чему? К Победе? О чем ты говоришь, мальчик! Это даже не смешно! Да, при желании в памяти воина, идущего в атаку, могут всплыть воспоминания о захваченных сходу и отданных на разграбление городах. И первые сутки, полные кровавого безумия и пожаров, рассыпанного вокруг взломанных тайников серебра. И душераздирающих криков гибнущих под мечами победителей жертв. И стеклянные взгляды уже не пытающихся сопротивляться женщин в его заляпанных своей и чужой кровью руках. Однако чаще он вспоминает другое: перепаханное ногами его товарищей поле, от горизонта и до горизонта усыпанное трупами. Тяжелый запах крови и нечистот, торжествующий вороний ор над головами. А еще боль от полученных ран и перекошенные лица тех, кто лишился руки или ноги. Тех, кто уже никогда не встанет в строй рядом с ним. А еще жуткую, вызывающую оторопь пустоту в душе. Там, где, по идее, должна жить его гордость. Какое ожидание раздела добычи, мальчик? Добыча? Что для него добыча в момент, когда он смотрит в лицо врага? Воспоминания о монетах, спущенных в тавернах или потраченных в обозных борделях? Или греющие душу прикосновения к поясу, в который вшиты утаенные от всевидящего ока десятника драгоценные стекляшки? Или мысли о помятой серебряной и золотой утвари, втихаря прикопанной "на потом" во время отлучки по нужде? Что? Молчишь? Тогда отвечу я: ни-че-го… Единственное, что влечет его вперед и заставляет раз за разом бросаться на ощетинившуюся мечами стальную стену — это надежда ВЫЖИТЬ. Ведь тот, кто пересилит врага и сможет опрокинуть стройные шеренги мечников противника, имеет немного больше шансов остаться в живых, чем те, кто не выдержит удара! Ибо убивать бегущих от тебя намного легче, чем отбиваться от дышащего в затылок преследователя. Вот он и рвется вперед! Прикрываясь щитом, сжав в потеющем кулаке меч и с ревом, который иногда называют воинственным кличем! Пусть враг трепещет! Пусть знает, что Смерть пришла сюда именно за ним! И что тот, кто несется в атаку, неудержим… Понял, бестолочь? Выжить!!! Вот о чем молят богов войны идущие в атаку воины. А не о славе, победе или добыче… С ума сойти, какой же ты еще ребенок…"

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});