Обратная сторона Японии - Александр Куланов

Так или иначе, но такое следование ритуалам является скорее бессознательным, чем осознанным поведением человека, инкорпорированного в одну с ними среду. Другое дело – целенаправленное подчеркивание своего стремления даже не просто быть похожим на японцев, но и акцентировать внимание на своем подчиненном по отношению к ним положении. Как правило, лишь периодически соприкасающиеся с японцами люди – крупные предприниматели, карьерные дипломаты, деятели культуры – оказываются по своему сиюминутному положению или равны японским партнерам, или несколько выше их. Японистам же по условиям профессии часто приходится мириться с подчиненным положением (переводчики, ассистенты, продюсеры) – это нормально, и они это никак не подчеркивают. Но вот в Киото я однажды увидел, как ведут себя с японцами адепты боевых искусств – иностранцы. Увидел – был поражен. Среди сотен наших коллег из 47 стран мира резко выделялись несколько десятков американцев и англичан, назойливо подчеркивающих свой – более низкий по отношению к японским сэнсэям – статус.

Отношение это распространялось как на «своих» наставников – мастеров будо, которые преподавали искусство этим командам, так и на любых других японцев в кимоно или форменных галстуках Организации, оказавшихся в пределах видимости супервежливых саксов. Ритуальные крики «Осс!» точно указывали нам местонахождение членов американской и английской делегаций, как бы далеко от нас они ни находились. Во время официальных мероприятий, когда плотность сэнсэев на единицу площади становилась критически высока, крики превращались в нескончаемые вопли, которые смягчало только то, что направлены они были в пол.

Поскольку японские мастера свободно перемещались во время этих мероприятий по залам, то полные уважения и почтительности саксы, стараясь как можно ярче продемонстрировать переполнявшие их чувства, получили возможность кланяться японцам при их приближении или даже в ожидании этого приближения. В последнем случае поклоны с неизменной амплитудой в 90 градусов сначала производились просто «как можно чаще», а в случае, если сэнсэй действительно направлялся в их сторону, поклон становился непрерывным – ожидающие просто застывали в нем, пропуская японцев, топчась на месте и глядя в пол, поворачиваясь вслед за ними. После прохождения ученики, мелко семеня, следовали за сэнсэями, то и дело вскрикивая басовитыми голосами свое любимое «Осс!». Причем крики неслись именно в пол, поскольку поднять глаза на обожаемых учителей дети Альбиона и Дикого Запада не осмеливались.

В случае если такая команда встречала кого-то из уважаемых людей в коридоре гостиницы, могла сложиться не вполне удобная ситуация. Здоровенные американцы, выстроившись вдоль стены и почтительно склонившись, перегораживали торсами весь коридор, и один раз я наблюдал, как ошалевший от таких знаков внимания почтенный японский дедушка был вынужден коснуться бритого загривка ближайшего к нему адепта, чтобы обратить его внимание на невозможность сэнсэя следовать своим курсом. Конечно, вся команда тут же приняла стойку «смирно», и душераздирающее «Осс!!!» погнало сэнсэя к лифту.

Бывали случаи и похуже. В перерыве между тренировками группа англичан вошла в туалет и, к своему ужасу (вероятно, они думали, что боги не писают), увидела стоявшего у писсуара старого мастера. Громоподобное «Осс!» сотрясло стены японского клозета, вся команда резко согнулась в поклоне, а едва не подпрыгнувший от неожиданности старик все никак не мог найти завязки хакамы, чтобы в приличном виде убраться восвояси. На ходу заправляя кимоно, он бочком протискивался к выходу, а сами себя перепугавшиеся и растерянные ученики непрерывно кланялись ему и пытались скрыть смущение, как можно громче и чаще крича: «Осс! Осс, сэнсэй! Осс!» Поневоле вспомнишь тут о нелюбви японцев к встречам в туалете.

Ритуал, конечно, дело хорошее, важное и нужное. Но майский урок в Киото еще раз навел меня на мысли о том, что все хорошо в меру – кому, как не нам, познавшим и свободу, и несвободу, понимать это? Вполне вероятно, что без такой жесткой дисциплины и фанатичного, бездумного исполнения ритуалов бывших американских панков и британских рокеров и не соберешь в одну команду, не заставишь работать вместе, не дашь понять, что такое коллектив. Но нужно ли это нам? Пусть каждый ответит сам. Я же теперь пытаюсь более тщательно контролировать глубину поклона и скорость передвижения по офису – люблю свободу. Но это так не нравится японцам!

Как то попалось на глаза в очередной раз с мазохистским умилением тиражируемое нашими СМИ высказывание тогдашнего японского генконсула в Санкт-Петербурге г-на Кидокоро о неготовности русских работать, как японцы. «Сложно представить, чтобы российский руководитель приходил на работу в 6 утра и уходил позже всех остальных сотрудников, – сказал Такуо Кидокоро. – Для японских же специалистов такой “трудоголизм” – вполне естественное явление».

Мне, в свою очередь, сложно представить, чтобы русский руководитель приходил на работу в 6 утра и уходил поздно вечером просто потому, что «так принято» или для того, чтобы потом сказать своему начальству (а в цитате речь идет именно о тех руководителях, над которыми сидит строгое начальство, ибо других фирмачей-японцев в России просто нет), что он с утра до вечера «горит» на службе.

Сияющая добродетель гамбару

Широко распространенный, особенно в 70–80-е годы прошлого столетия, образ «трудяги-японца», успешно соперничающего по производительности труда с роботами и отдающего свой долг компании в рамках системы пожизненного найма, привел к созданию клише «индустриального муравья». Сами японцы это сочли оскорбительным и по сей день продолжают бороться с этим представлением, предлагая миру новые имиджевые разработки на тему «Японец – это…» Однако, как и во многих других случаях, имидж «японца-трудоголика» оказался обязан своим происхождением, во-первых, естественным факторам – усидчивости, кропотливости в работе, усердию, действительно свойственным японскому национальному характеру. Рождение таких черт характера – отдельный интересный разговор, выходящий, к сожалению, за рамки данной книги. Во-вторых, этот имидж родился в результате вполне искусственных усилий общегосударственного, вернее, даже общенационального имиджмейкинга, в центре внимания которого находится культ «усердной работы» – гамбару.

Любопытно, что «тайна гамбару» оказывалась нераскрытой на протяжении десятилетий не только разного рода и уровня знаний любителями Японии, а также экономистами общего профиля, но и профессионалами-японистами. Дело в том, что гамбару относится к внутренней стороне японской жизни, в принципе не предназначенной для нескромных взоров иностранцев. Однако со временем, когда японские компании все охотнее начали принимать на работу представителей зарубежных компаний, да и просто иностранных специалистов, особенности организации труда на фирме неприятно шокировали даже позитивно настроенных «варягов». Героиня «Страха и трепета», выбирая между свободой и несвободой, выбрала вторую и сделала «головокружительную карьеру» в крупнейшей японской корпорации – от бухгалтера до уборщицы мужского туалета. При этом она блестяще владела японским языком, хорошо ориентировалась в своей специальности, но так и не смогла разобраться в особенностях японского менеджмента. Одной из главных проблем, с которой ей пришлось столкнуться, стала проблема непонимания сути гамбару.

Около пятнадцати лет назад, после того как первый ручеек наших высококвалифицированных соотечественников потек в Токио, для россиян тоже страх и трепет при приеме на работу в японскую компанию начали постепенно сменяться чувством безграничного удивления. Процесс ломки устойчивого имиджа оказался тяжелым и болезненным, тем более что сопровождался личными переживаниями – нам приходилось по новой осознавать тонкости японского менталитета и искать свое место в строгой деловой структуре японской фирмы. Неизбежны были и обсуждения проблемы с японскими коллегами. Вот типовой разговор русского и японского сотрудника на тему гамбару, обычно возникающий в ресторане, когда японская сторона объясняет проблемы российской экономики природной русской ленью, разумеется, противопоставляя ей культ гамбару.

Японец: Я работаю каждый день до глубокого вечера, поэтому мы так хорошо живем!

Русский: Сколько времени ты проводишь на работе и каков твой рабочий день официально?

Я.: Официально восемь часов, но я провожу на работе по двенадцать. Потому что усерден и трудолюбив, как настоящий японец.

Р.: Ты сидишь на работе больше положенного каждый день или в силу особой необходимости – срочный проект, отчет, конец года?

Я.: Практически каждый день.