Право на легенду - Юрий Васильев

— Выпил! — передразнил его Коростылев. — Куда тебе ехать, у тебя ноги циркулем, язык за уши заплетается.

Вера отвернулась. Это было уже слишком.

— Дай ключ! — потребовал Коростылев. — Заправился полностью? Хорошо. И убирайся отсюда, чтобы тебя не видели.

Он распахнул дверцу, закинул чемодан на заднее сиденье и включил мотор. Вера, ничего еще не понимая, тихо и безнадежно смотрела на него, крепко держа Эсфирь Яковлевну за руку.

— Вы чего ждете? — весело сказал Коростылев. — Прыгайте скорее, да поехали. Вот так! И нечего глазами хлопать. А вы, Эсфирь Яковлевна, позвоните, пожалуйста, Морозову, скажите — так, мол, и так, удрал Коростылев в тундру заместо Пряхина, воздухом подышать захотел… Нет, нет, именно вы позвоните. На меня они там все кричать начнут, а на вас они кричать не посмеют. И еще скажите, чтобы взрывали как положено, я, мол, вернусь — проверю!

Он ободряюще улыбнулся совершенно растерявшейся Эсфири Яковлевне и тронул машину.

— Господи! — всхлипнула Вера. — Как же так? Как же вы, Егор Александрович? Вам же на месте быть надо!

— Свято место пусто не бывает, — сказал Коростылев. — Там и без меня найдется кому парад принимать. А вы смотрите-ка лучше вокруг да радуйтесь — когда еще такое увидите?

15

Совсем уже немного осталось идти Вутыльхину, совсем близко было — только один перевал сделать, и потому шел он теперь спокойно, хотя все же и торопился.

Сколько времени он потерял на этой реке! Целых три переката пропустил — глубокая была вода, не сунешься, а когда перебрался по скользким камням, сушиться надо было, костер жег: мокрым идти нельзя.

Немного осталось ему идти, и сил тоже осталось немного. Куда они делись? Все тут, в тундре. Хо! Раньше бы он песню пел какую-нибудь длинную, чтобы на всю дорогу хватило, а теперь не поет, дыхание беречь надо.

Вскоре, однако, Вутыльхин забрался на перевал и увидел поселок. Увидел над ним черную тушу Колун-горы привычно укутанную дымом от кочегарок, увидел далеким тундровым глазом маленький, как спичечная коробка, дом капитана Варга, что стоял на отлете, на падающем вниз уступе скалы, и, когда увидел все это, подумал, что, может, он и напрасно бежал, может, прав Коля Малков — голова у Егора не для шапки на плечах сидит, понимает он, что к чему.

И все-таки надо было идти. Лучше переспать, чем недоесть — это у них Коля-пожарник так говорит, девок развлекает. Придет он сейчас, глянет: все в порядке, тихо и спокойно, значит — хорошо. Отдыхать будет. Капитан, говорят, чайник себе новый привез — чудной: стеклянный весь, а чай сверху, как в решето, засыпают… Всякое может быть. Посидит он вечер за чайником, потом, глядишь, и себе такой закажет. А что? Не найдется разве, кому привезти? Наде написать можно. Во, выросла девка, на доктора выучилась, будет теперь стариков лечить. Интересно, зубы она тоже выдергивать может? Их докторша не может. Боится. Хо! Боится, а с мышами возится — все у них там от мышей визжат, а она рукой берет.

Тут Вутыльхин с неудовольствием вспомнил, как смеялись над ним Егор и капитан Варг — давно это было, а, все-таки — чего смеяться, если правда?

Егор тогда рисунок свой показывал, там над поселком купол висел, как шапкой все равно людей накрыли. Вутыльхин обиделся. «Я под куполом жить не буду, — сказал он. — Я не мышь белая, чтобы меня без воздуха душить». Вот они и давай смеяться — прямо руками махали, только ты не смейся, а сперва спроси у тундрового человека — нужен ему купол или не нужен?

Потому же, конечно, Егор говорить стал, что это для детей и для цветов, а кто не хочет, тому и так обойтись можно. Сразу надо было говорить, тогда бы и руками не махали.

Вутыльхин посмотрел на солнце и понял, что успеет к обеду: двенадцать часов было, а идти всего ничего — и вдруг почувствовал что-то, отчего ему стало жутко; он напрягся в неестественной, неудобной позе, словно замерев на лету, — дрогнула под ногами земля, судорога свела тундру, воздух загустел, еще не расколотый грохотом, но, подняв голову, он уже увидел, как взметнулась к небу Колун-гора, разорванная на куски ярким белым огнем.

В тишине упал Вутыльхин на землю, прикрыв голову руками, спасаясь от грома, который сейчас обрушится на него, спасаясь от страха, схватившего его за горло… А тундра все продолжала дрожать под его распростертым телом, и ветер с горьким запахом взрыва шевелил волосы на его голове. Уже ничего не было вокруг, ничего нельзя было сделать, оставалось только лежать, вцепившись в землю, и он лежал, пока не услышал ровный, густой, очень знакомый гул — это шли бульдозеры, шли, чтобы раздавить его тут, задыхавшегося от бессильного горя.

Тогда он поднял голову, чтобы увидеть все это, и увидел, как в чистом и ясном небе, прорезая его тупым своим острием, по-прежнему висит над поселком Колун-гора, только теперь не дым, а густое желтое облако взрыва сползало по ее бокам…

Сергей Грачев и его товарищи ничего в этот день не слышали: очень уж далеко забрались они в тундру. Да и работа их так прищучила, что лопни земной шар пополам, они бы только поморщились. Правда, еще рано утром, когда передавали обзор газет, Сергей включил «Спидолу» и узнал, что взрыв назначен на сегодня — так рассказывал в своем интервью автор проекта Коростылев, и что возглавлять работы по выемке грунта будет знатный бульдозерист области Даниил Романович Пряхин.

— Успел, — сказал Володя Кочубей. — Успел именинник пирог делить.

Сергей ничего не ответил. Успел — значит, успел; значит, повезло человеку. Очень хотел — и повезло. Как ни сопротивлялась земля, никуда не делась, все выложила, что имела. Теперь кончай бурить, передавай дело солидным людям. Солидные люди раскинут табор — целый городок будет на Глухарином заместо ихнего сарая. Вертолеты начнут летать сюда по расписанию. Товары повышенного опроса доставят. И пойдет дело с размахом. А к осени, глядишь, салют из ружей произведут, прочитают свои имена в газете. Ордена, возможно, будут. Или медали. Медали — это наверняка.

Ровно в двенадцать часов буровой мастер остановил станок.

— Лады, ребята, — сказал. — Открутились. Поздравляю вас.

Сергей стоял вместе со всеми. Он подумал, что минута эта должна быть торжественной; потому что в эту минуту они закончили свою большую работу, хорошо ее закончили, досрочно и тому подобное, но ничего особенно торжественного не получилось. Люди устали. Да и не в первый раз.

— Поздравляю, — снова сказал мастер. — Идемте ко мне. Примем за это дело.

Сергей тоже выпил вместе со всеми. Потом постелил под навесом телогрейку и лег отдыхать. Ох, как же он теперь отоспится! За все отоспится и впредь, чтобы запас на будущее был.

Мысли у него текли вяло, тускло, так, ни о чем. И только уже в середине дня, когда высоко над партией прошел самолет, Сергей подумал, что через неделю, когда вернется механик, он тоже, наверное, сядет в самолет и полетит. Жену повидать надо. Все пуговицы у него на рубахах поотрывались, белье не штопано. И вообще…

16

— …Как меня слышишь, Александр Касимович? Хорошо слышишь? Ну, здравствуй! Принимай во владения… Завтра к утру «Урицкий» подойдет, «Гижига»… тогда и швартоваться начнем. Здоровье не шалит? Молодец! Надюша как? Что ты говоришь? С удовольствием я к тебе загляну, только поработаю сперва, обстановочка у нас аховая, сам понимаешь!

Варг сидел у аппарата ближней связи. Маленький зеленый ящик с неожиданным названием «Акация» позволял говорить с судами только в пределах прямой видимости, и поэтому, хотя караван едва маячил на горизонте, можно было считать, что свидание состоялось.

Первым откликнулся Саша Дон, то бишь Александр Григорьевич Донцов, тезка и однокашник, ныне прославленный капитан прославленного ледокола. Голос у него по-прежнему рыкающий, мембрана в телефоне выгибается, а только, похоже, в этом году последнюю навигацию делает.

— …Обстановочка, говорю, аховая. Ну, не впервой, сообразим. Слушай, хочешь я тебе мартышку подарю? Здоровый такой мужик, мы ему тельняшку справили — настоящий морской черт, да еще полосатый. Хочешь?

— Побойся бога, — сказал Варг. — Чем я его кормить буду? Не люблю я обезьян, шустрые они очень.

Вот дожился бравый капитан, мартышек с собой таскает. А ведь это с ним, с Сашей Донцовым ходили они на торпедном катере, с ним хлебали воду, когда стукнули их возле Констанцы, с ним потом и на Север подались, только у Саши вот уже десять лет флагманский ледокол, а у него ледовый буксир — и тот отобрали.

— Александр Касимович, с навигацией тебя! Добрались, понимаешь, с превеликими неудобствами. Как шли? Не шли, а мучились. Ладно, чего там. Скажи, пожалуйста, я у тебя осенью книгу не оставлял? Эту, как ее… «Консуэло», кажется. Оставил? Вот хорошо, мне жена всю плешь переела, библиотечная, видишь ли.