Конец Желтого Дива - Худайберды Тухтабаев

В тот день многое совершили мы, возлежа на нашей кровати посреди благоухающих роз: разбили цветники на каменистых отрогах гор, предварительно освоив, разумеется, эту целину; посеяли дыни, воздвигли шалаш, поохотились на перепелов, пустили воду по грядкам, слушая ее мелодичное журчание; так и уснули, утомленные своими праведными трудами…

Здание бывшего отделения милиции превращалось в музей. С утра мы начали собирать все, что могло нам пригодиться: пожелтевшие письма, документы, именное оружие, короче, единственное, что оставил Салимджан-ака себе — это ордена, медали и фотокарточка покойной жены и сына Карима. Дом он переписал на имя соседа Нигмата-ака. «Пусть детишкам будет где бегать, готовить уроки, не мешая друг другу, — сказал Салимджан-ака при этом. — Твоя келинойи от души одобрила бы мое решение, ведь она была этим детишкам как мать родная». Полковник смахнул непрошеную слезу… На сберкнижке Салимджана-ака накопилось кое-что. Две тысячи он перечислил сыну. Остальные деньги передал народной милиции с тем, чтобы их использовали как фонд для поощрения лучших дружинников. Наутро мы должны были выехать в дальний путь на том самом допотопном, похожем на божью коровку «Москвиче». Но ночью позвонил товарищ Умаров и сказал, что завтра в парке культуры и отдыха состоится небольшое мероприятие и Атаджанов сможет ехать в кишлак лишь в том случае, если примет в нем участие, иначе общественные автоинспекторы будут предупреждены и не выпустят его грохочущую колымагу из города.

Знаете, я думал, что очень люблю Салимджана-ака, а выходит, что Умаров любил его раз в десять больше. Он велел, например, сорвать по одному цветку с каждого куста, посаженного за долгие годы по инициативе полковника. И вот вам результат: в руках всех посетителей парка — букеты роз, цветы у ворот, розы вдоль аллей, цветы в горшках, цветами обвиты цепи качелей, цветами засыпаны крыши беседок… Странно далее: глядишь на эти штуки — цветы, вроде бы ничего особенного, но на душе невольно становится радостно и весело, мир словно преображается, смеется счастливым смехом.

Народ бурлит — протолкнуться невозможно.

Молодые дружинники с повязками провели нас в летний зал. Не успели мы подняться на сцену, где уже сидели партийные и советские руководители района, директора предприятий, как присутствующие в зале дружно повскакали с мест, начали махать букетами. Мне показалось, что весь мир утонул в потоках ароматных и ярких цветов, и люди плывут в этом море как счастливые дети.

Товарищ Умаров поднялся, позвенел колокольчиком. Наступила тишина.

— Товарищи! — Голос председателя исполкома был глух и печален. — Сегодня мы собрались здесь проводить на заслуженный отдых — на пенсию коммуниста, человека, посвятившего борьбе за спокойствие и счастье людей всю свою жизнь, невзирая на трудности и невзгоды, выпавшие на его долю. Дорогой Салимджан-ака проработал в нашем районе почти сорок лет. И за все это время он сделал людям столько добра, что просто немыслимо все здесь перечислить…

Из зала донеслись выкрики:

— Да, редко встречается такой человек!

— Добрых дел его не счесть!

— Спасибо ему за труды, за жизнь его трудную!

Затем товарищ Умаров объявил, что при Янгибагском районном исполнительном комитете учреждена «Книга почетных граждан» и на первую ее страницу будет вписана фамилия полковника Салимджана Атаджанова. Когда он вручал будущему пенсионеру огромный символический ключ от города, люди в зале опять вскочили на ноги, начали кричать «ура» и аплодировать. Именинник встал, чтобы поблагодарить за внимание, но не смог говорить. Боясь, что, если раскроет рот, разрыдается, Салимджан-ака прижал обе руки к груди, застыл в долгом низком поклоне.

После этого стали подниматься на трибуну представители разных предприятий и учреждений, друзья и соратники Салимджана-ака, каждый из которых старался перещеголять других, хвалил, перечислял заслуги полковника. В общем итоге ему подарили семь халатов, столько же ярких поясных платков, одиннадцать чустских тюбетеек и около семидесяти букетов.

Я уж стал поглядывать на часы, надеясь, что торжественная часть проводов подходит к концу и, возможно, начнется другая, если, конечно, товарищ Умаров догадался заказать плов в чайхане… Но нет, еще, оказывается, хотели говорить Мерган- и Муслим-бобо. Они кряхтя выволокли на сцену корзину с цветами, поставили ее перед юбиляром.

— Об-бо, Салимджан наш! — воскликнул Муслим-бобо, с трудом выпрямляясь. — Значит, решил уйти от нас… М-да, вообще-то… не надо бы… Мог бы следить ва работой своих учеников, проводил бы деньки с нами, стариками, в чайхане, пловы бы готовили, в шахматишки играли… Ну, ладно… я знаю, вообще, ты рожден для больших дел. Говорят, раз в сто лет рождается один лев… Ты тоже, Салимджан, рожден львом! Приветствую тебя, брат, ты как лев боролся с подлецами и преступниками! Дай накину на твои плечи вот этот чапан от своего имени, от имени вот Мергана, который как раз заложил под язык насвая и посему слова не может вымолвить, а также от имени всех стариков-пенсионеров нашего города! Только не плачь, парень, не подражай мне, нехорошо, когда плачет милиция…

У-уф-ф, наконец кончилось. Мы кое-как пробились к воротам, подошли к стоянке… Что такое? Вместо нашего жукоподобного «Москвича» стоит та самая черная «Волга», на которой я еще ездил домой. Вся увита гирляндами цветов, разноцветными лентами, точно машина, везущая молодоженов. Я сразу заметил, что на «Волге» номер нашего допотопного «Москвича». Но Салимджан-ака удивленно остановился.

— Эт-то еще что такое? — воскликнул он.

— Это — решение районного исполнительного комитета! — улыбнулся товарищ Умаров, протягивая Салимджану-ака ключи от машины.

До полковника наконец дошло, в чем дело.

— Это ты брось, — махнул он рукой. — У меня своя машина еще вполне хороша.

— Мы ее отвезли в музей.

Салимджану-ака ничего другого не осталось, как пожать плечами и сесть в машину.

Чтобы выехать из города, мы должны были миновать улицу Мукими. Но, видно, товарищ Умаров и здесь поработал достаточно: по обе стороны дороги выстроились дружинники, учащиеся, студенты, старики, старухи, рабочие… Э, в общем, считайте — весь город. У всех в руках опять-таки букеты цветов, пучки райхона — мяты…

— Прощайте, товарищ Кузыев!

— Салимджан-ака! Я вам сообщу, когда женюсь. Приезжайте!

— Салимджан! Не забывай друзей из чайханы!

— Прощай, наш добрейший друг!

На машину и под ее колеса летят пышные букеты. Салимджан-ака улыбается, без устали машет рукой. А я рад и счастлив безмерно. Ведь, придя в милицию, я служил вот этим самым людям, которые сейчас приветствуют нас, работал рядом с такими коммунистами, как Салимджан-ака, заслужившими за дела свои горячую любовь народа…

Толпы людей поредели, скоро начнется пригород. Я решил выехать на свободный правый крайний ряд, чтобы увеличить скорость, как вдруг в зеркале заднего обзора заметил одиннадцать человечков, несущихся за нами прямо по проезжей части дороги. Наши соседи! Потомство Нигмата-ака! В руках — цветы, лица чумазые от пота и пыли… Я резко затормозил. И вот они догнали нас: кто-то обнял, кто-то взобрался на спину, кто-то трется о коленку. Мы с Салимджаном-ака стали похожи на яблочки-падалицы, облепленные муравьями.

— Хашим-ака-а, почему вы уезжаете? — заплакал Давран.

— Надо ехать, малыши, ждут дела…

— Кто же теперь купит мне резинку для рогатки?!

— Сам пришлю в посылке. — Я поцеловал пыльное мокрое лицо Даврана.

На шее полковника повис Бахрам, который, как всегда, был без штанишек.

— Дядя, ну дядечка, не уезжайте, пожалуйста! — умоляет он.

— Но где опять твои штаны, сынок?

— По дороге потерял… Ну, дядя, не уезжайте, пожалуйста!

— Но я ведь не насовсем уезжаю, — вздыхает полковник.

— Если вы уедете, то Бахтияр опять будет колотить меня! — чуть не плачет малыш.

— Пусть попробует! Тогда я ему никакого подарка не привезу.

Салимджан-ака успокоил ребят, пообещав обязательно приехать на той неделе и привезти гостинцев. Потом обнял всех поочередно, расцеловал.

Детишки махали нам вслед, пока машина не исчезла из виду. Салимджан-ака глубоко вздыхает, беспокойно ерзает на сиденьи. А я все сильнее и сильнее нажимаю на газ и про себя повторяю, повторяю бесконечно.

— Прощай, цветущий мой город, прощайте, дорогие мои горожане, прощай мой маленький братишка Бахрам-бесштанник!

«Волга» стрелой мчится по зеркалу асфальтированной дороги.

Примечания

1

Возглас удивления.

2

Вредный, злой, наглый, коварный и т. д.

3

Поджаренные в сале мясо, лук и морковь для плова.