Инклюз - Вениамин Шехтман

Зрелище того, как три волка превратились в трех неандертальцев, черноволосых изумило, но ни следа страха на их лицах не читалось. Они только крепче сжали копья и, сдвинувшись плотной цепью, пошли на нас.

— Мамонт большой, нас не съедят, — подбодрил нас с Пырром Браа.

Не съели. По крайней мере, сразу. И даже не убили. Но стянули руки плетеными из травы веревками и связали между собой как рыбу на кукане. Трое черноволосых тычками усадили нас на землю, где мы и мерзли, наблюдая, как остальные по кускам вытягивают мамонта на обрыв.

Больше всего это напоминало работу муравьев. С полдюжины черноволосых спустились вниз и приступили к разделке туши, а остальные выстроились цепями от мясников к краю обрыва и передавали из рук в руки то, что мясники отделяли от туши.

Первым наверх вытащили хобот, затем съедобные внутренности, мясо, куски шкуры и, наконец, бивни и ребра. Никогда раньше моим спутникам не доводилось видеть такого количества мяса одновременно.

К тому времени, как разделка туши была закончена, мы, совершенно окоченели. Ведь наша одежда вместе с оружием и прочими вещами осталась там, где мы обернулись волками. Ничего, вскоре нам довелось согреться. Черноволосые решили использовать нас как тягловую силу и навьючили самыми неаппетитными частями добычи, вроде кишок. Да так навьючили, что мы шли, согнувшись в три погибели. Путь был долог, спины наши трещали, а колени начали дрожать от того, какую тяжесть нам выпало нести. И это не говоря о тех неудобствах, которые причиняла связывающая нас между собой веревка.

Мудрено ли что мы (по крайней мере — я) вспомнили об Иктяк только тогда, когда увидели ее. Кроманьонка тоже попалась, причем, судя по всему, ее пленил тот самый лазутчик, что поджигал траву с нашей стороны. По крайней мере, манера движения у человека, ведшего ее, была в точности такая же, а лица его мы во время поджога не видели.

Иктяк бросала на нас ненавидящие взгляды, и мне пришло в голову, что она знала об этих охотниках на мамонтов что-то скверное, о чем и пыталась нас предупредить. Что ж, она провела с нами достаточно времени, чтобы выучить пару десятков слов, среди которых наверняка были бы "люди" и "опасность", однако не сделала этого. А ведь пользы от этого было бы побольше, чем от сбора корешков. Хотя корешки и пригодились нам, пока мы отсиживались на утесе.

Наш путь пришел к завершению в самом необычном людском селении, какое мне доводилось видеть. Полусферические, похожие на холмики жилища были мне уже знакомы, благодаря наблюдению за сородичами Иктяк. Но здесь они были вдвое больше, в каждом человек мог бы стоять во весь рост, а главное, их было множество: несколько десятков! Второе, что бросалось в глаза: при всей своей многочисленности черноволосые были кочевниками. Об этом намекало отсутствие скоплений отходов возле их лагеря, и явственно говорили волокуши, прислоненные к каждому из домов. Дома располагались концентрическими кругами вокруг не врытого, а установленного с помощью подпорок столба, украшенного черепами людей и животных, а наверху перевитого полосами всевозможного меха. Были тут и шкурки серых лисиц, и рыжих, и меха медведя, рыси, куницы, а были и неизвестные в этих местах, почти полностью облысевшие от времени полосатые тигриные хвосты. Должно быть, черноволосые хранили их с незапамятных времен, когда их предки жили в весьма удаленных отсюда местах.

Мех явно изображал волосы, а под ними были закреплены два человеческих черепа, измазанных киноварью, изображающих чьи-то горящие глаза. Еще ниже — сложенные углом, лопатами друг к другу лосиные рога образовывали нос, а под ним сайгачьи и кабарожьи черепа с острыми рожками выстраивались в виде усаженного зубами рта. По бокам столба, как плоские руки с растопыренными пальцами, торчали рога ирландского лося.

Пырр при виде идола застучал зубами, а Браа скользнул равнодушным взглядом. Я же отметил про себя, что после того, как нас освободили от поклажи, унеся ее в один из домов (когда приоткрылся полог стало понятно, что остовом дому служат мамонтовые кости, а свод сложен переплетенными бивнями), нас повели, не развязывая, прямиком к столбу, возле которого, теряясь в его тени, сидел старый черноволосый. Такой старый, что большинство его волос уже проделало путь от черного к белому.

Укутанный в одеяло из беличьих и собольих шкурок, старик, двигая морщинистой шеей, рассматривал нас блеклыми желтовато-серыми, чуть выпученными глазами. А мы стояли перед ним, причем Пырр периодически пытался заговорить со стариком, но контролировавшие наше поведение черноволосые, державшиеся на шаг позади, намекали ему, что делать этого не стоит, несильно, но чувствительно тыкая древками копий в спину и ноги. Пырр каждый раз оборачивался, наталкивался на хмурые взгляды и умолкал.

Старик разглядывал нас довольно долго, но, наконец, что-то про себя решил, кивнул и заговорил. Мы его не поняли. Речь старика сильно походила на нашу, если не вслушиваться, то и вовсе была неотличима, даже отдельные, кажущиеся знакомыми, слова проскакивали. Но смысл ускользал начисто.

Обнаружив, что остается непонятым, старик пожевал синеватыми губами, подозвал одного из черноволосых и о чем-то попросил. Тот бегом кинулся в ближайший дом и принес оттуда обгорелую головешку и старую оленью шкуру, служившую, судя по тому, как был выбит мех, подстилкой.

Расстелив шкуру мездрой вверх, старик поднял глаза к небу, посидел так и, взяв двумя руками головешку, быстро и очень внятно нарисовал неандертальца. Именно неандертальца, с характерными для нас пропорциями, чертами лица, осанкой. Никогда прежде мне не доводилось видеть, чтобы человек обладал такими выдающимися художественными талантами и навыками. Не в силах сопротивляться желанию, я присел на корточки, чтобы рассмотреть рисунок вблизи. При этом я утянул за собой своих товарищей, поскольку веревку с наших шей не только не сняли, но даже укоротили. Черноволосые за нашими спинами, вероятно, хотели поднять нас и вернуть на место, но старик повелительно махнул головешкой, и никакой реакции стражи на нашу вольность не последовало.

Рядом с неандертальцем возник рисунок изображающий волка. А вслед за этим обе картинки соединили быстрые линии, так что стало казаться, будто они были чем-то одним, но только что разделились. Выглядело это потрясающе, но старику не понравилось. Он снова изобразил неандертальца и волка, но на этот раз неандерталец стоял на четвереньках, а штриховка передавала его стремление к волку, словно он собирался нырнуть в него. Таким изображением престарелый художник остался доволен и вопросительно посмотрел на нас.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});