Бакалавр (СИ) - Волошина Анна

— Да, капитан.

— Воровства у своих я не потерплю. Выручать, если попадёшься, воруя у чужих, не стану. Это понятно?

— Да, капитан.

— Ты сто раз проклянёшь тот день, когда попал ко мне. В сто первый — благословишь.

Пиппо, заметно оробевший, просипел:

— Трина сказала, что легко не будет.

— Не будет, это точно. Что ж… по рукам.

— Познакомься, Аль, — вклинилась в «мужской разговор» Лана. — Это отец Луиджи, секретарь и доверенное лицо монсеньора.

Она не уточнила, о каком монсеньоре идёт речь. Не дурак же Аль, в самом-то деле? Переждала обмен церемонными поклонами, и продолжила:

— До твоего появления за Пиппо присмотрят. Отец Луиджи, я попрошу вас…

— Мальчика отдадут только капитану Силве. Код для связи я немедленно пришлю.

Лана определённо не называла фамилию. Впрочем… кто она такая, отец Луиджи знал. Стало быть, и имя крёстного отца вместе с коммуникационным кодом не были для него тайной.

— Если им будут интересоваться…

— Монсеньор не одобряет интереса к своим делам.

— Хорошо. До встречи, Аль! — дисплей свернулся. — Пиппо, не подведи меня.

— Я не подведу, Трина! — мальчишка, подкрепляя свои слова, торопливо перекрестился.

Отец Луиджи, о чём-то раздумывавший уже с полминуты, наклонился к уху Ланы:

— Я вызвал транспорт для вас. Через две минуты он сядет у входа на площадь. Вас доставят непосредственно на место. Не стоит рисковать, связываясь с вокзалами и портами.

— Мой напарник в отеле, а багаж в камере хранения Термини.

— Пусть ваш напарник заберёт багаж, вы подхватите его по дороге. Поверьте, никто и никогда не сможет повиснуть на хвосте у того, кто возит монсеньора. Вы прибудете на место быстро и чисто. А мы помолимся о вас. И я, и монсеньор, и Джузеппе тоже. Не так ли, юноша?

Лана откланялась, сделала несколько шагов, но тут ей в голову пришла мысль, которую она сочла дельной. Мрина обернулась — священник и воришка стояли, глядя ей вслед — и негромко проговорила:

— Ещё одно, отец Луиджи. Прежде, чем отдать Пиппо капитану Силве, возьмите его за ноги, переверните вниз головой, и хорошенько потрясите. Так, на всякий случай!

Два человека неторопливо потягивали превосходный кофе, сидя в беседке у самой стены, окружающей сады Ватикана.

— Мои впечатления… — младший из собеседников медлил отвечать на заданный вопрос. — Монсеньор, а она вообще христианка? Я знаю, что вы крестили её, и Символ Веры наверняка отлетал у неё от зубов, но…

— Христианка? Не уверен, — усмехнулся старший. — Зато я уверен кое в чём другом, Луиджи. Такие, как это создание Божье, чаще всходят на костры, чем разжигают их. Полезное качество. Служители — в долгосрочной перспективе — приносят куда большую прибыль, нежели фанатики. Особенно служители, живущие быстро потому, что не рассчитывают прожить долго. Не стоит также сбрасывать со счетов верность данному слову, готовность тратить время и ресурсы на то, чтобы его сдержать, и нежелание ходить в должниках. Кроме того, она свято верует в справедливость и необходимость кары для зла. Грех это не использовать. Надо только подтолкнуть её в нужном направлении, дабы справедливостью и злом она считала то, что выгодно нам.

— Вы иногда бываете циничны, монсеньор, — вздохнул секретарь.

— Я иногда бываю честен. Планетарная епархия, подумать только… вы представляете себе лицо монсеньора Бальдини?

Глава 12

— О чём задумалась, рыжая?

— О любимом грехе Дьявола.

У выхода с площади Святого Петра стояло несколько машин. «Клубок», сброшенный предусмотрительным отцом Луиджи на коммуникатор Ланы, подвёл её к самой неказистой. Порядком потрёпанному мобилю-универсалу явно было не место среди роскошных лимузинов, поджидавших респектабельных пассажиров.

Да и водитель, неуклюже распахнувший перед ней заднюю дверцу, никак не мог претендовать на звание «персонал месяца». Первому лейтенанту Дитц хватило одного взгляда чтобы увидеть и почти белёсую радужку… и неподвижное, как после топорно сделанной пластики, лицо… и униформу, скверно сидящую из-за кособокости мужчины, которому могло быть и тридцать, и шестьдесят. Увидеть, припомнить биографию монсеньора, и оценить по достоинству. Как (в который уже раз) самого монсеньора, так и присланного им служащего.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Машина неторопливо покатила прочь от Сан-Пьетро, пересекла Тибр, запетляла по улицам. Слева мелькнул Колизей, и Лана, сама не зная почему, вспомнила, что на арене гигантского цирка могли одновременно выступать три тысячи пар гладиаторов. По крайней мере, так утверждала попавшаяся ей некогда статья…

В том уголке мозга, где обычно прохлаждались предки, захрюкал от сдерживаемого смеха Лоран Хансен Зель-Гар. «Три тысячи пар!» — потешался он. — «Три тысячи пар вооруженных до зубов людей, которым нечего терять! Против скольких? Пятидесяти тысяч зрителей? Девочка, чему тебя только учили в этом твоем десанте! Ты помнишь, как началось восстание? Сколько нас было?» Как ни крути, Лоран, опытнейший гладиатор, был прав.

Конечно, выступи гладиаторы Рима против организаторов боёв и жаждавших зрелищ горожан, их наверняка в итоге перебили бы. Да и железные решётки, отделявшие, согласно всё той же статье, арену от зрительских мест, со счетов не сбросишь. Но известная Лане история античности, скрупулезно описавшая восстание Спартака, не зафиксировала даже попыток мятежа на арене Колизея! Конечно, она не специалист, но всё же… непонятно.

Разумеется, хорошие бойцы далеко не всегда хорошие солдаты. Более того, боец и солдат вообще разные категории. В основном потому, что понятие «солдат» включает в себя способность услышать приказ и подчиниться ему. И боевое слаживание никто не отменял. Рассуждения выезжающих по выходным на стрельбища штатских «Зачем мне служить, я и так всё умею, ещё и получше этих баранов, и экипировка у меня круче, и мозгов побольше!» просто смешны. Три тысячи пар — это вовсе не шеститысячная армия, это три тысячи отдельных двоек и не более того. И всё же… ни одной попытки? Похоже, Колизей являет собой памятник не только колоссальному шоу, но и колоссальному вранью.

Вот только… вот только Лана не могла не думать о том, что пресловутая память предков, растянувшаяся более чем на десять лет после прихода Зова, отдаёт сумасшествием. Эй, лейтенант Дитц, ты точно не псих? И нет, драгоценные дедушки, ваше дружное ржание никак не способствует ни разрешению ситуации, ни даже просто душевному равновесию. Да заткнитесь вы… вот, Радар отписался. Уже на вокзале. Как же этого дядьку… ах, да!

— Тео! Нам нужно подобрать человека у вокзала Термини!

— Принял, — несколько невнятно проговорил водитель.

Должно быть, губы плохо слушались его, и Лана еле разобрала сказанное. К счастью, удар, принятый — она была уверена в этом — на Стампе, не повлиял на моторику рук. А, кстати, вполне мог, но в данном конкретном случае, похоже, обошлось. Да, всё она придумала правильно, монсеньору самое место на Легионе. Он тоже не бросает своих.

Как только Радар, забросивший сумки в багажный отсек, плюхнулся рядом с Ланой на заднее сиденье рыдвана, манера вождения Тео кардинально изменилась. Машина, вальяжно отвалившая от привокзального тротуара, вдруг резко ускорилась, влезая, втискиваясь и вписываясь в такие промежутки и повороты, которые существовали, похоже, только в голове водителя. Как ни странно, в них самих не вписался никто, хотя звучащие со всех сторон сигналы свидетельствовали о крайней степени возмущения тех, кому не посчастливилось оказаться рядом. Разворот, ещё один, нырок в тоннель под Тибром, вылет на разгонную магистраль, отрыв, несколько последовательных смен коридора и курса…

Радар, мнивший себя, должно быть, тёртым калачом и стреляным воробьем, а потому не посчитавший нужным пристегнуться, слетел с сиденья и чувствительно приложился левым ухом об одну из стоек.