Все девочки взрослеют - Дженнифер Уайнер

Я хотела сделать это тихо, но увидела, что девочка с вьющимися волосами отвернулась.

Джессика засмеялась.

— Кудрявая петрушка! — воскликнула она.

Я наклонилась над тарелкой. Обед расплылся у меня перед глазами, на мгновение пирогов с козьим сыром стало два. Я поступила дурно. Хорошо хоть не сравнила соседку с чесночным пюре.

Я отпила воды. Официанты забрали тарелки. Джессика взяла мой бокал с дайкири, спрятала под стол и вынула уже наполненным.

— Пей, — велела она и тоже поднесла соломинку к губам.

Огни погасли. Через мгновение грянула музыка из фильма «Рокки», так громко, что зазвенело столовое серебро и задрожал пол. В круге слепящего голубого света появился Тайлер на плечах… Я моргнула. Не может быть! Кузен явился на свою бар-мицву на плечах самых что ни на есть настоящих болельщиц «Джетс». Четыре девушки несли Тайлера, остальные восемь махали серебристыми помпонами и сверкали белозубыми улыбками.

— Пойдем! — заорала Джессика мне в ухо, схватила за руку и потащила на танцпол.

Вечеринка, начавшись днем, продолжалась несколько часов. Мы танцевали линейные танцы и лимбо. На викторине о Тайлере были разыграны свитера, компакт-диски и подарочные сертификаты. Помню малиново-персиковый дайкири, который я проглотила во время бесконечной церемонии зажигания свечей. («Спасибо им за то, что все мне по плечу! За дедушку Хаима и бабушку Марсию я зажигаю первую свечу».) Бананово-ананасный дайкири я выпила, когда Тайлер танцевал с матерью. Сама я кружила с двумя Джеками, тремя Ноями и даже неуловимым Заком. Когда голова потяжелела, а руки стали казаться чужими, я сообщила Джессике, что хочу в туалет. Мы вышли из залитого стробоскопическим светом грохочущего зала в прохладный слабо освещенный вестибюль. Я быстро протащила Джессику мимо своей бабушки. («Джой! Детка!» — крикнула бабушка и помахала рукой. Но я знала, что лучше с ней не разговаривать, пока не съем жестянку-другую мятных леденцов.) Наконец мы нырнули в восхитительную прохладу бледно-розовой дамской комнаты.

— Лучшая… вечеринка… на свете! — икая, произнесла Джессика. Она хлопнула дверью кабинки, и та немедленно распахнулась. Джессика засмеялась. Вдвоем мы закрыли дверь только с третьей попытки.

Я сбросила туфли и прислонилась щекой к холодному железу кабинки. Мое лицо горело, в голове стучало, а во рту было сухо, как в пустыне, хотя я столько всего выпила.

— Видела бабулек в раздевалке? — спросила Джессика. — Знаешь, почему они там сидят? — Она снова икнула. — Потому что на бат-мицве Эйнсли Кирнана одна девчонка отсосала у парня в кабинете равви. Ее родители узнали, и теперь все должны приходить с сопровождающими.

— Фу, — откликнулась я.

Похоже на сцену из «Больших девочек». Я спустила воду, подошла к раковине, побрызгала разгоряченное лицо, намазала губы блеском и вышла в коридор. Тут я увидела, как Эмили тащит Брюса по вестибюлю к двери, повторяя мое имя.

— Вечеринка! — воскликнула Джессика, выскочив за мной.

— Сейчас приду, — пообещала я.

Как только Джессика ушла, я прокралась через опустевший зал и присела за наполовину растаявшим суши-баром, собираясь подслушать разговор Эмили и Брюса.

— …даже не знала, что она придет.

Я затаила дыхание и спряталась под заляпанной соевым соусом скатертью. Глядя в щель между столами, я видела Эмили и Брюса у стены. Эмили стояла, уперев кулачки в бока. Брюс ходил туда-сюда и смотрел в пол, словно мальчик, разбивший мячом окно.

— Может, она просто забыла меня предупредить?

— Может, ее мать забыла тебя предупредить? — возразила Эмили.

— Какая разница? — Высокий голос Брюса звучал еще выше, чем всегда, и моргал он чаще, чем обычно. — Она здесь, место за столом для нее нашлось. В чем проблема?

— Проблема в том, — завизжала Эмили, повернувшись на каблуках, — что это оскорбительно для меня. По-твоему, я в восторге? Твоя семья пялится на нее, пялится на меня. Тетя Лилиана всем рассказывает: «А это старшая дочка Брюса».

Эмили задребезжала старушечьим голоском:

— «Нет, не от бывшей жены. От подружки. Она… как же это называется, дитя любви. От Кэндейс. Помните ту книгу?»

Я прижалась к стене. Голова кружилась, меня тошнило. Я старательно стыдилась матери и даже не подозревала, что кто-то стыдится меня.

— Ту книгу, — горько повторила Эмили. — А как же Макс и Лео?

Я зажмурилась. Сердце сжалось от боли. Какая же я дурочка! Гордилась, что мы шагаем все вместе, впятером. Воображала себя частью обычной семьи.

Брюс ослабил галстук.

— Мне тоже несладко, — пробормотал он. — Понимаю, что тебе некомфортно. Мне очень жаль.

— Некомфортно! — взвилась Эмили.

— Она моя дочь, — напомнил Брюс. — У нее столько же прав быть здесь, сколько у всех остальных.

«Именно, — мысленно согласилась я. В висках пульсировало, дайкири поднималось к горлу. — Именно так!»

— Мне очень жаль, — Брюс обнял Эмили за плечи. — Ты поставлена в неловкое положение.

Эмили отвернулась.

— Лучше бы…

В голове у меня застучало еще сильнее, губы дрожали. Я не слышала и не видела окончания ее фразы. Но догадаться было несложно. «Лучше бы она не приходила. Лучше бы она вообще не родилась». Согнувшись в три погибели за мокрым, пропахшим рыбой куском льда, я мечтала о том же.

Подождав минуту, я встала, опираясь на раскисшую ледяную глыбу. Даже в балетках я была выше, чем Эмили.

— Прошу прощения, — вмешалась я.

Они с Брюсом повернулись и отшатнулись друг от друга, когда я направилась к ним. Эмили съежилась. Брюс три раза моргнул.

— Хочу извиниться. — Надеюсь, мне удался высокий небрежный голосок Эмбер. — За то, что испортила вам день.

Эмили пришла в ужас.

— Детка, я не…

— Вы меня не хотели…

Я смотрела на нее, но обращалась к обоим и не сомневалась, что Брюс знает: речь идет не только о бар-мицве его двоюродного племянника.

— Хотели, — начал Брюс. — Мы…

Я перебила его.

— Мне пора. Мама приехала.

Повернувшись, я сорвала рюкзак с вешалки, распахнула дверь и мгновение постояла, ослепленная солнечным светом.

Брюс и Эмили вышли следом. Я не обращала на них внимания. Это было легко, потому что я вынула слуховой аппарат, а глаза застилали слезы. «Вперед, вперед», — твердила я себе. Я быстро пошла через парковку. Балетки Эмбер стучали по мостовой, солнце отражалось от стекол машин. Брюс окликнул меня, но я продолжала идти, делая вид, что синий мамин мини-вэн стоит на обочине. В тот миг я бы все отдала, чтобы мама и правда ждала меня, чтобы обняла и сказала: «Наплюй на него, на нее, наплюй на то, что я написала. Разумеется, я тебя хотела, хотела больше всего на свете».