Вопреки, или Ты меня не купишь (СИ) - Билык Диана

Ренат приблизился, коснулся моих губ губами и прошептал:

— А если я скажу, что люблю тебя?

— Так не честно, — меня снова дернуло, поясница взорвалась болью. Мне приходилось дышать часто и набираться сил перед новой волной. — Не бей его сейчас, мне нужен акушер и врач.

— Ладно, уговорила, — Волгин на миг задержался надо мной. Провел горячей ладонью по щеке и коснулся большим пальцем моих губ. — Как ты это скрыла? — и переместил руку на мой живот. Меня снова закрутило в водовороте боли. Муж выждал немного, чтобы настоять: — Сеня, я должен знать. Он точно мой?

— Это твоя дочь, идиот! — все что я могла прокричать по-звериному, прежде чем меня скрутило сильнее прежнего.

— Счастливый папаша, отодвиньтесь, — Давид коснулся плеча друга, а Ренат не сразу отреагировал. Я дышала часто, смахивала волосы со лба и сжимала края кушетки до скрипа, а муж сидел рядом на корточках и разглядывал меня, будто не верил своим глазам.

— Если вы не поторопитесь, я сама все сде-е-ела-а-аю!

— Дочь? Моя? — повторял, будто сумасшедший, Ренат и целовал мои пальцы, увлажняя их слезами. Даже не обратил внимания, когда я до хруста сжала его руку и снова взвыла, изгибаясь в спине от схватки.

Волгина оттащили, он еще долго что-то причитал на фоне моих криков.

Аверин работал, как настоящий профи. Поглаживал мой живот, когда он каменел, чтобы расслабить, проверял раскрытие, командовал, когда нужно тужиться. Было так больно, что я думала чокнусь и не выдержу, но смогла.

Опала, чувствуя настоящее высвобождение и расплакалась от счастья.

Крик малышки разрезал гул голосов где-то за стеной, теплое тельце коснулось моего живота, а маленький розовый ротик долго пристраивался к моему соску.

Через полчаса, когда Давид закончил все процедуры, а я успела и поплакать, и задремать, он сжалился и пустил ко мне мужа.

Ренат стоял в дверях, в рясе, в той же шапочке, и долго смотрел на Аверина и опасно сжимал кулаки, а потом подступил к нему и обнял за плечи.

— Спасибо, что был с женой и присматривал все это время. И спасибо, друг, за дочку, — Ренат вдруг отступил немного, его рука дернулась, и муж смачно врезал врачу кулаком в глаз. Давид качнулся, но не упал, прижал ладонь к левой части лица, заулыбался счастливо. — А это за вранье, — грозно добавил Волгин.

— Я тоже рад тебя видеть, — рассмеявшись, Аверин направился вон из комнаты и бросил через плечо: — Не за что, — и подмигнул мне.

Эпилог

Ренат

Подозревать, что я не болен, начал после долгой зимы. Все ждал, когда придут головные боли, что станет плохо без лечения и таблеток, которые раньше мне выписывал Аверин, что начну корчиться и медленно умирать, но… весной силы только прибавились. Я окреп, набрал вес, отрастил бороду и волосы. Стал похож на горца, ей-Богу. Особенно в подряснике и скуфье, которые мне позволили носить неделю назад. Я знал, что вряд ли стану монахом, не доживу, но тяжелая работа и постоянные молитвы отвлекали от внутренней боли. Я научился принимать ее, как благость, старался не вспоминать Есению, потому что душу скручивало от одной мысли, что она где-то там, в миру, одна… Или с кем-то. И забыла обо мне.

Батюшка монастыря позволил мне помогать при храме, постепенно я научился просто жить, радуясь каждому дню. Бесконечно молился, чтобы Есения меня забыла, чтобы ее сердце остыло, если успело разгореться. И просил остудить свою любовь, которая не проходила. Она будто расширилась, стала крепче за время разлуки.

И я ничего не мог поделать, сколько ни пытался.

Когда увидел жену в храме, в платочке, заплаканную, измученную, меня словно ударило током. Я шел за ней и не видел дороги.

Зачем она меня нашла? Случайно? Нет. Понял это, когда за спиной оказались Давид и Егор. Они показали мне на Есению, и я побежал за ней.

Слезы обжигали щеки, возвращали старую боль, всколыхнулась глубокая горечь, которую я столько месяцев прятал. Я ведь сделаю Есении больно, если снова окликну, но она ведь видела меня в храме, из-за меня ушла.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Этот взгляд. Этот ранящий, пронзающий насквозь взгляд, мне не отпустить. Никогда.

— Есения, — стараясь держать себя в руках, окликнул жену, но она лишь замотала головой и, цепляясь за ограду, побрела дальше. Что с ее походкой? Она еле идет.

Пришлось подбежать, повернуть девушку к себе. Я обнял маленькие плечи, прижал любимую к себе, втянул запах ее мягких волос. Невыносимо соскучился.

Сквозь ткань в живот что-то упруго толкнулось, я опешил и отступил.

Увидел, какой большой стала моя Есения. Моя жена. Она ждет ребенка?

Мысли роились в голове, как пчелы. От другого? От меня? Прошло ведь восемь месяцев и две недели после нашей ссоры. Я считал. Каждый день. Будто это могло помочь все исправить, дать шанс.

Вот он, руку протяни, коснись… Толкается. Боже… За что?

Все происходило, как в туманном сне. Отошли воды, Есения сказала мне, что я не болен. Дед обманул? Ну я поговорю с ним!

Мне не нужны были доказательства, я уже знал это — чувствовал. Мне даже не нужны были подробные объяснения, потому что центром Вселенной стали: она и ее беременность.

Да, я не должен был сомневаться, но все-таки спросил, а жена прорычала, как львица, краснея и тужась:

— Это твоя дочь, идиот!

Моя? Дочь?

Дальше почти ничего не помню, только родные лица мелькающие перед глазами. Кто-то сказал, что дед умер, похлопал меня по плечу, сочувствуя, и пообещал, что я еще успею его похоронить. Потом была злость и боль в кулаке, брошенная фраза Давида: «Не за что» и темный распахнутый взгляд малышки у меня на руках.

Моя дочь. Моя…

—––—

— Даниил, не может Паша быть причастным. Не верю, — я открыл оградку и зашел к деду. Неподалеку и Валери лежала, к ней уже сходил, цветы принес. Те, что я высадил в прошлом году, разрослись пышным кустом и слабо качались от весеннего ветра.

— Ренат, будь осторожен. Мы подали в розыск, но пока нет следов Острова.

— Да почему? Я не понимаю. Зачем ему я и моя жена? За что он Валери убил? — присел на лавочку и оглянулся на соседнюю могилу.

— Ты знаешь, что он твой брат?

— Что?

— Мачеха беременной была, когда твой папа погиб. Так она по-быстрому связалась с богачом Островым, и он воспитывал чужого ребенка.

— Ближе к сути. Я при чем? Мне похождения мачехи не особо интересны, тем более, сейчас.

— В том-то и дело, что Остров после смерти ничего ей не оставил, одни долги, а ты владел большими выгодными угодьями, конефермой. Даже без клада у тебя уже было приличное состояние. Ты подсчитывал хоть раз свои финансы?

Я презрительно фыркнул, переложил телефон на другую сторону, сорвал травинку и смял ее в кулаке.

— Делать мне больше нечего.

— Да знаю я, что ты с деньгами не в ладах, избавляешься от них частенько. К примеру, пока в монастыре жил, ты соседний поселок отстроил, даже небольшую поликлинику там открыл. Если бы люди еще это ценили, а не обсирали тебя в СМИ за старую ошибку.

— Оставь, Дань, пусть чешут языки, мне все равно.

— Раньше ты все вычищал, — подтрунил следователь.

— Это было раньше, — я выбросил смятый колосок и вернул разговор в нужное русло: — Так что там с моим братом?

— У тебя наследников не было, кроме жены и нерожденного ребенка, — продолжал Соколов, — а доказать родство, чтобы претендовать на земли, не составило бы труда. Тесты ДНК и все такое. Дед уже старый да и еще больной, ему все давали не больше года. Твоя мачеха помогла Павлу спланировать все это, мы ее уже допросили, сидит краля в изоляторе, но молчит сучка, не признается, куда ее сыночек рванул. И я переживаю, чтобы мстить тебе не полез, слишком уж все складно и просто закончилось.

— Мда, вот тебе и братец, — я сжал виски пальцами и пропустил мимо ушей, что все еще в опасности. — Я всегда думал, что один. Какой маразм, мне ведь одному все это не нужно. Я бы и даром им все дал, зачем Валери трогать? Ребенка… — я запнулся и сглотнул горький ком.