Стальной лев. За Родину! За Троцкого! - Иван Евграшин

– Поэтому, – сказал Керенский, – я ни в каком случае не отменю распоряжения.

Это вызвало чрезвычайно энергичные протесты среди этих депутатов, которые начали говорить, что их зря берут на фронт, тогда как ведь хлеб тоже нужен для ведения войны. Один из них, это был как раз Кондрат Кузнецов, обратился к Керенскому с таким заявлением:

– Нас всего около сорока тысяч, а здесь, в Петрограде, имеется до ста тысяч бездельников, которые никуда не хотят идти. Вы нас посылаете на фронт, потому что мы люди старые, привыкшие к дисциплине, привыкшие исполнять приказания, а вот вместо нас вы послали бы части, которые находятся в Петрограде и которые ничего не делают. Между тем вы их не можете послать, так как они не хотят идти, и вы ничего не можете с ними сделать. От нас вы требуете этого, так как знаете, что мы привыкли исполнять приказания и будем их выполнять.

На это Керенский ничего толкового ответить не смог и неожиданно повернулся к Колчаку, который стоял позади него.

– Поговорите с ними, адмирал, – сказал Александр Федорович, а сам ушел.

Колчак остался. Так как был большой шум, раздавались протесты, он обратился к депутатам и сказал, что не может говорить со всеми сразу.

– Я вам не могу давать никаких обещаний, потому что я посторонний человек, но министр приказал мне переговорить с вами, и я буду говорить. Для этого вы выберите двух-трех человек, так как я не знаю, в чем заключается дело.

Тогда к нему вышел Кондрат Кузнецов, со всеми своими георгиевскими крестами и медалями. Кондрат воевал еще на японской войне, теперь участвовал и в этой.

Вместе с Колчаком они пошли в приемную. С ними вошло еще трое солдат, которые молчали, пока Кузнецов подробно рассказывал об их трагическом положении.

– Нас тянут на фронт, – говорил депутат. – Не для того, чтобы мы воевали, а для того, чтобы поставить нас в тылу на пилку дров, на всякие интендантские работы. Мы не отказываемся ни от чего, но войдите же в наше положение.

Далее Кузнецов обрисовал картину положения дома, крайне печальную.

– Ваше Превосходительство, министр говорит нам, что мы должны выполнить наш долг, – продолжил рассказывать солдат. – Но мы свой долг выполнили: я веду вторую войну и воевал недаром, – имеются все знаки отличия. Теперь двое сыновей взяты на фронт, дома остались только жена и девочки. Хлеб удалось кое-как засеять, собирать же его некому, и в таком положении находятся почти все остальные. Мы просим дать нам возможность собрать хлеб, а затем мы снова можем вернуться на фронт. При настоящих порядках мы могли бы и не являться, и никто нас не потребовал бы, но мы привыкли к дисциплине и потому хотели действовать в законном порядке.

Колчак внимательно выслушал все, что ему рассказал солдат.

– Конечно, по моему мнению, вы могли бы быть уволены, но я дать такого разрешения не могу.

Тогда депутаты сказали, что хотели бы получить ответ от министра. Александр Васильевич пообещал им, что сделает все, что сможет. Он постарается повидать министра, чтобы выслушать от него тот или другой решительный ответ – положительный или отрицательный. После этого заявления адмирал вызвал дежурный автомобиль и, взяв с собой Кондрата, поехал искать Керенского. Они ездили по всему Петрограду, но долго не могли найти министра. Наконец, случайно в одном из правительственных учреждений Колчаку сказали, что Керенский находится в квартире Терещенко на Дворцовой набережной. Именно там происходит заседание совета министров. Они проехали туда, явились в приемную вместе с этим Кузнецовым и стали ждать конца заседания.

Когда заседание совета министров кончилось и все начали выходить, Колчак с солдатом подошли к Керенскому.

Александр Васильевич задержал Александра Федоровича и обратился к нему:

– Вы приказали мне переговорить. Я переговорил, и мое мнение такое, что с точки зрения военной можно было бы разрешить продление отпуска, но, конечно, я не в курсе дела. Я приехал сюда специально для получения определенного ответа, так как депутация до сих пор сидит в морском министерстве и ждет от нас окончательного ответа.

Керенский на это совершенно определенно ответил:

– Нет, никаких отсрочек, никаких отступлений от тех распоряжений, которые были сделаны, не будет.

В это время к ним подошли все министры и начали говорить с Кузнецовым, объясняя ему положение, но это уже не производило на солдата никакого впечатления. На том и разошлись.

Адмирал и солдат сели в автомобиль и вернулись к депутации.

Александр Васильевич обратился к солдатам и сказал, что видел министра и все правительство и что вопрос о продлении отпуска решен отрицательно.

– Я больше сделать ничего не могу, – так закончил свою речь адмирал.

Солдаты заявили, что с этим ответом они не могут вернуться к своим и потому пойдут куда глаза глядят.

Тем дело и кончилось.

Раненые слушали внимательно, не перебивали рассказчика. Только иногда задавали уточняющие вопросы.

Когда Кондрат закончил свое повествование, кто-то спросил:

– И куда ты-то пошел? Глаза куда глядели?

– Домой пошел, – ответил Кузнецов. – Только не дошел. Мобилизовали в Омске. Пришлось опять на фронт возвращаться. А ты, Андрон, куда дошел-то?

– Я-то к своим вернулся и все рассказал. Отправили нас на фронт таки. А потом меня уже красные мобилизовали. Еле ушел от них.

Андрон начал рассказывать свою версию о том, как он оказался в армии Колчака.

Потом обсудили Александра Васильевича Колчака. Сошлись на том, что «барин он не плохой, но здесь ему не окиян, будь он окаян и даже не море». После чего разговор плавно перешел к семьям, женам, родителям, видам на урожай и всему тому, что действительно волнует крестьянина.

Глава 20

26 декабря 1918 года.

Нижний Новгород.

В Нижнем Новгороде у меня было множество дел. Необходимо было агитировать вновь сформированные части, побывать на заводах, особенно на Сормовском, проверить состояние Волжской военной флотилии, которая зимовала в городе.

Я знал, что в годы Гражданской войны Нижегородская губерния исполняла роль арсенала республики. Для Красной армии поставляли бронепоезда, броневики, пушки, снаряды, снаряжение, продовольствие. Как признанный промышленный, сельскохозяйственный центр и важный транспортный узел, Нижний Новгород и губерния играли значительную роль в утверждении и упрочении Советской власти по всей России.

На нижегородских предприятиях ремонтировали, снаряжали и вооружали суда для Волжской военной флотилии. На металлообрабатывающих заводах города был освоен выпуск оружия, боеприпасов и снаряжения для Красной армии. Швейная промышленность города поставляла шинели и обмундирование. Одним из важнейших предприятий стала Молитовская текстильная фабрика. Сормовский завод выпускал бронированные вагоны, бронепоезда, состоящие из бронированных паровозов и платформ для установления орудий. В связи с тем, что металлургические заводы Урала и юга России были в руках противников, стратегическую важность приобрели Кулебакские и Выксунские заводы. Они поставляли металл предприятиям, готовившим вооружение для Красной армии.

Исходя из того значения, которое Советское правительство отводило Нижегородской губернии, очень важны были политические настроения населения края. В этой ситуации региональные партийные, советские и военные органы действовали жестко и решительно. Наиболее сложными по политическому настроению считались Васильсурский, Сергачский, Княгининский уезды. Дзержинский держал ситуацию в губернии и самом Нижнем Новгороде на постоянном личном контроле, так как периодически происходили вооруженные выступления. Причинами выступлений были конфискация и реквизиция хлеба, продовольствия, национализация частной торговли, революционный налог, действия продотрядов, злоупотребления местных властей, мобилизация. Мятежи подавлялись с помощью регулярных войск. Нижегородская губерния не раз объявлялась на военном или осадном положении.

Приехав в Нижний Новгород, я сразу отправился на Сормовский завод. Меня в основном интересовало производство аэросаней, которые я планировал использовать при прорыве обороны противника в направлении главного удара. Необходимые распоряжения для начала их производства я отдал еще 6 декабря.

На мысль об аэросанях меня навели причитания механика поездного авиаотряда Михаила Юрьевича Можаева. Я тогда шел к себе в вагон и увидел, как он бегает вокруг самолетов, которые необходимо было подготовить, и возмущался. Я подошел и поинтересовался происходящим. Механик рассказал мне, что из-за сильных морозов он не сможет запустить двигатели. Мы еще некоторое время поговорили о самолетах и двигателях. В этот момент к поезду подъехали сани, на которых привезли горючее для самолетов. Тогда-то Можаев и сказал, что в холодную зиму от самолетов толку никакого не будет, возим мы их с собой без толку, вместо того чтобы двигатели на сани поставить. Я несколько удивился познаниям своего механика и начал его расспрашивать более подробно. Оказалось, что Михаил Юрьевич в 1915 году работал в автомобильном отделе Всероссийского земского союза в мастерских по производству аэросаней, которые были построены в Москве, а до этого на Русско-Балтийском вагоностроительном заводе, где в 1912 году под руководством профессора Бриллинга началось серийное производство аэросаней.