Наглый роман - Ния Артурс

использовал, когда узнал, что я последовала за незнакомыми мужчинами в незнакомую комнату, потому что они сказали мне, что я могла бы зарабатывать деньги, работая моделью в их магазине. После этого я была наказана до конца своей жизни.

Папа поправляет пальцы на руле. Пот стекает по его лицу, несмотря на то, что кондиционер включен на полную мощность. — Ты хочешь о чем-нибудь поговорить?

— О чем-нибудь вроде чего? — Я спрашиваю.

— О всем, что угодно, — говорит папа.

Ну, это расплывчато. — Не совсем.

Мы встречаем поздний вечерний транспорт. Он стоит бампер к бамперу и тянется на многие мили.

Я прикусываю нижнюю губу, чувствуя, как проходит каждая секунда.

Постукивание. Постукивание. Постукивание. Мои руки отказываются оставаться на месте.

— Как у тебя дела с моделированием? — спрашивает папа.

— В последнее время я действительно не занимаюсь моделированием, — признаюсь я.

— Это из-за неприятных комментариев в Интернете?

Я фыркаю. — Папа, я чернокожая модель с пышными формами. В Интернете всегда будут неприятные комментарии.

— Это нормально — говорить, что это тебя беспокоит.

— Это не так. — Я выглядываю в лобовое стекло.

— Тебе не обязательно все время быть такой сильной, Ваня.

— Какая альтернатива, папа? Свернуться в комочек и плакать? — Я понимаю, что мои слова прозвучали резче, чем я хотела, и вздыхаю. — Прости. Я просто не понимаю, о чем этот разговор.

— Это о тебе. И твоих чувствах.

— Вот именно. — Я указываю на него. — С каких это пор ты хочешь обсуждать меня и мои чувства?

— Я беспокоюсь о тебе.

— Тебе не обязательно быть таким. Ты вырастил меня сильной и независимой. Вот результат этого. — Я указываю на свое тело.

— Я не растил тебя, чтобы принимать онлайн-домогательства и я не растил тебя, чтобы нести все бремя в одиночку. — Его голос повышается. — Я знаю, что таблоиды… в последнее время недобрые. Люди были особенно жестоки к тебе после истории с Vanya Scott.

— Папа, все в порядке. У меня толстая кожа. — Я вытягиваю шею, чтобы посмотреть, есть ли выход из тупика. Может быть, если папа будет ездить по тротуару, мы сможем быстрее объезжать другие машины. Если мы получим штраф, я заплачу за него.

— Ну, если, — он облизывает губы, — если ты когда-нибудь почувствуешь разочарование, я хочу, чтобы ты помнила, что ты прекрасна такой, какая ты есть.

— Не думаю, что пригодится, но спасибо, папа.

Нет, тротуар — не лучший вариант. Вокруг слишком много велосипедистов и пешеходов.

— Ты оказываешь такое влияние, Ваня. Так много людей сообщают мне — ежедневно — о том, как ты их вдохновляешь. Они никогда не видели женщину, похожую на них, с таким телом и смуглой кожей, как у них, на обложках журналов. Ты делаешь что-то хорошее. Что-то важное.

Я поворачиваю шею и полностью прислушиваюсь к речи отца. — Почему ты такой сентиментальный?

— Никто не понимает, под каким невероятным давлением ты находишься. Должно быть, тяжело чувствовать, что ты должна соответствовать шаблону — каким бы он ни был. Я хочу, чтобы ты знала, что ты не обязана угождать никому на этой земле, кроме самой себя.

Я ломаю голову над его словами, пытаясь понять смысл предупреждения.

И тут загорается лампочка.

— Это из-за того, что ты видел в ванной? — Я спрашиваю.

— Ты пытаешься похудеть, выплевывая съеденное, — серьезно говорит он. — Я узнаю признаки.

У меня отвисает челюсть. — Что?

На его глазах выступают слезы. — Это я виноват, что всегда говорил тебе быть сильной. Ты моя малышка. То, что мир считает тебя непробиваемой, не значит, что ты таковой и являешься. Ты должна иметь возможность приходить ко мне, когда у тебя проблемы с изображением тела. А если нет, я должен быть в состоянии увидеть, когда я тебе понадоблюсь. Мне следовало примчаться сюда в тот момент, когда ты сообщила миру, что ты Vanya Scott.

— Папа… ты поэтому прилетел сюда сегодня? Из-за ненависти, которую я получаю в Интернете?

— Более важный вопрос заключается в том, почему ты причиняешь себе вред только для того, чтобы похудеть?

Я тяжело вздыхаю. Все сначала предполагают, что у меня расстройство пищевого поведения, и это немного раздражает.

— Папа, я не причиняю себе вреда. И я знаю, что я красивая. Я великолепна. Мне абсолютно комфортно в своей коже. — Я смотрю на него. — Вы с мамой проделали со мной отличную работу.

— Может быть, если бы я жил поближе…

Я качаю головой. — Ты построил для себя замечательную жизнь. Ты заслуживаешь прожить ее.

Он фыркает. — Я люблю тебя, ты знаешь это?

— Я тоже тебя люблю. И как бы мне ни нравился этот разговор, не могли бы мы, пожалуйста, срезать путь? Это невыносимое движение.

Папа посмеивается. — Ты так сильно напоминаешь мне свою мать.

Его слова сильно задели меня.

Особенно когда я вижу огни больницы, маячащие перед нами.

Воспоминания о нашей последней поездке к маме вспыхивают в моей голове. Я отталкиваю их. Я нужна Хадину прямо сейчас. У меня нет времени на подавленность.

Папа выгибает бровь, когда паркуется, и я выпрыгиваю из машины. Он ничего не говорит, пока не видит, как я торопливо направляюсь в здание.

— Ты больше не боишься больниц? — спрашивает он, следуя за мной через вестибюль.

— Нет, я все еще ненавижу больницы. — Мои глаза бегают взад-вперед, пока я осматриваю коридоры. — Я просто ненавижу Хадина немного больше.

Папа останавливается и пристально смотрит на меня.

— Сюда, — говорю я. Затем я тащу его по коридору и затаскиваю в лифт.

Дон и Макс уже там, когда мы приезжаем. Макс разговаривает с доктором, холодные голубые глаза не отрываются от лица старика. Его устрашающему взгляду соответствуют только его устрашающий рост и телосложение.

Дон сидит рядом с Хадином в креслах для ожидания. На ней грязный комбинезон. Ее потрясающее лицо в жирных разводах. Такое впечатление, что она прибежала сюда прямо из мастерской.

Мои торопливые шаги оповещают всех о нашем прибытии.

Хадин поднимает взгляд. Его глаза расширяются. — Ваня?

— Я позвонила ей, — говорит Дон.

Макс оборачивается, его взгляд падает на меня. Он кивает.

Я киваю в ответ и сажусь рядом с Хадином. Я сердито ругаю его: — Почему ты мне не позвонил?

Он хмуро смотрит на меня и, наклонившись ближе, шепчет: — Я хотел, чтобы ты отдохнула.

— Похоже ли, что мне нужен отдых?

Дон успокаивающе кладет руку мне на плечо. — Ваня, все в порядке. Врачам удалось стабилизировать состояние мистера Маллиза.

— В настоящее время к нему не допускаются посетители. — Макс подходит к нашей группе и смотрит на Хадина сверху вниз. — Он в слишком хрупком состоянии.

— Хадин! — миссис Маллиз вбегает в вестибюль. На ней расклешенное платье и шарф, повязанный вокруг шеи. Волосы убраны с лица. Несмотря на ее изысканный макияж и дизайнерское платье, она по-прежнему выглядит измученной и бледной.

Она оглядывает все новые лица и замирает, когда видит моего отца. — Хью?

— Рут.

Миссис Маллиз принимает протянутую отцом руку и