Либеральные реформы при нелиберальном режиме - Стивен Ф. Уильямс

даже самый блистательный разработчик законопроектов, ни на миг не упускающий из вида действий каждой из заинтересованных сторон, неизбежно что‐нибудь проморгает, а это вызовет непредвиденные последствия. Поскольку царское чиновничество вряд ли являлось таким идеальным законодателем, непредвиденных последствий было, конечно же, предостаточно. Но некоторая напряженность, создававшаяся тем, что крестьяне активно включились в использование новых возможностей для самовозвеличивания, была платой за серьезное улучшение крестьянских прав собственности. И эта плата была совершенно оправданной, если в долгосрочной перспективе столыпинские реформы могли повысить производительность крестьянских хозяйств и направить крестьянство по пути интеграции со страной, в которой все граждане формально равны перед законом.

Отношение крестьян к реформе: принятие и отказ в ходе революции; землеустройство в Сибири

Мы уже ознакомились с рядом прямых свидетельств отношения крестьян к реформе, но нам придется учесть еще два события, смежных во времени и в пространстве: во‐первых, захват крестьянами земель дворян и некоторых хуторян и отрубников во время Февральской революции, после чего в 1922 г. большевики отчасти восстановили систему землепользования, созданную Столыпиным; во‐вторых, ликвидация чересполосицы в Сибири, на которую столыпинские законы о реформах не распространялись.

Летом 1917 г. общинные крестьяне присвоили не только помещичьи земли, но и значительную часть бывших общинных земель, на которых после землеустройства велось единоличное хозяйство. Таким образом, они с опережением и с превышением осуществили принятый 26 октября 1917 г. большевистский декрет о земле. Хотя декрет отменил частную собственность на землю и конфисковал все дворянские земли, в нем не было никакой враждебности к хуторянам и отрубникам, ставшим единоличными хозяевами благодаря столыпинским реформам[636]. Тем не менее крестьяне прирезали себе большую часть выделенных из общины земель, не тронув при этом (по крайней мере временно) дворянские земли[637]. Было ли это с их стороны отречением от реформ?

В некоторых случаях, конечно, действительно было. Но, скорее всего, просто получилось так, что общины стихийно превратились в механизм захвата земли. Чтобы получить свою долю в грабеже, крестьянин должен был быть членом общины, а она мало заботилась о том, кому принадлежала земля. Если перефразировать то, что сказал о банках Уилли Саттон, общины были там, где шел захват земли[638]. Возможно, в хаосе того времени общинное товарищество было особенно утешительным[639]. Любопытно, что в некоторых местах общины, отнимая землю, заплатили за нее крестьянам, купившим ее до 1917 г.[640]

Что бы ни руководило крестьянами в ходе захватов земли в 1917–1918 гг., похоже, что к 1922 г. они устали от передельных общин и увидели достоинства единоличного ведения (если не владения) хозяйства[641]. Принятый в 1922 г. Земельный кодекс РСФСР ответил на это восстановлением созданного при Столыпине механизма консолидации хозяйств: семьи получили возможность в любое время вывести свою землю из общины с ее согласия, а могли обойтись и без ее согласия, если дело происходило во время общего передела или если о выходе заявили 20 % семей. Иными словами, кодекс восстановил столыпинскую систему землеустройства, с единственным исключением: семья не могла в одиночку выйти из общины против ее желания. Крестьяне опять начали создавать единоличные хозяйства, и в Смоленской губернии, например, таковых было более 30 %[642].

При этом Земельный кодекс 1922 г. отвергал частную собственность – ключевую цель столыпинских реформ. Вся земля была объявлена собственностью государства (ст. 2). Каждый гражданин, желавший своими силами обрабатывать землю, имел право на это, если в деревне, к которой он «принадлежал», имелась в наличии незанятая земля (ст. 9). Право пользования землей было неограниченным и прекращалось только в соответствии с требованиями закона (ст. 11). Но продажа земли, ее дарение, завещание или передача в залог были запрещены в любой форме, а попытка осуществить подобную операцию подлежала уголовному наказанию с конфискацией земли (ст. 27). Если человек уезжал, менял профессию или умирал, земля поступала в распоряжение местных властей, которые, руководствуясь указаниями центральной власти, находили земле новое применение. Небольшие послабления пользователям давали положения об относительно краткосрочной аренде земли (ст. 28–38). Если бы в этой системе права землепользования развились в настоящее право собственности, что было вполне возможно, трудно было бы найти другой способ для реализации отвратительного сочетания застоя и наследуемости.

Тем не менее тот факт, что большевики восстановили процесс землеустройства и создали непрерывное право землепользования (possessory right), позволяет предположить, что во многих существенных отношениях столыпинские реформы соответствовали крестьянским ожиданиям.

Хотя реформы были предназначены для европейской части России, сходный процесс – безо всякого указа или закона – развернулся и в Сибири. За 1908–1913 гг. около 6 млн десятин земли были нарезаны едиными участками, а на еще 14 млн десятин шли землеустроительные работы[643]. Участие правительства было ограничено предоставлением ссуд на землемерные работы (но только для миллиона десятин, да и то лишь для разверстания целых деревень, а не выделения отдельных хозяйств). Кроме этого, правительство сделало сибирским крестьянам некий намек: после того, как в 1910 г. Столыпин с министром сельского хозяйства (А. В. Кривошеиным) посетили Сибирь, половину наделов новым переселенцам стали выделять на правах личной собственности и на хуторских или отрубных участках[644]. 6 млн десятин в Сибири – это примерно половина от 13 млн десятин в европейской части России, на которых было проведено землеустройство, но, поскольку неясно, сколько земли там обрабатывалось, нельзя провести корректное сравнение[645].

На первый взгляд кажется поразительным, что столь большое число общин могло единогласно высказаться за разверстание. Но есть два обстоятельства, мешающие сделать отсюда какие‐либо выводы о том, как подобный подход мог бы сработать в европейской части России. Сравнительно большая доля новых переселенцев (после 1899 г.) прибыла в Сибирь из западных губерний и южных степей, где традиции передела были сравнительно слабы; в западной части России фактически часто происходили разверстания по всеобщему согласию[646]. Еще важнее то, что в Сибири проблемы переделов и чересполосицы стояли не столь остро, так что в результате передела семья обычно получала уже привычную землю[647]. Поэтому и землеустройство здесь проводить было проще. Наконец, отсутствие здесь дворянской земли не давало крестьянам оснований для конфискационных мечтаний, которые так отвлекали внимание крестьян в европейской части России, а направило их внимание на то, чтобы как можно лучше организовать имеющуюся собственность.

Выгоды: мягкие переменные

Преобразование общественной жизни было одной из целей Столыпина. В его речах в Думе последовательно рисуется образ нового русского крестьянина – свободного от искусственных ограничений, уверенного в себе, самостоятельного и готового рисковать. Правительство, говорил он, «желает поднять крестьянское землевладение, оно желает видеть крестьянина богатым, достаточным, так