Хождение во власть. Рассказ о рождении парламента - Анатолий Александрович Собчак

и сделаем!..

Разговор был наедине, в первый день работы II Съезда. И Горбачев вроде бы со мной согласился. Но — содоклад Катусева все же прозвучал, и произошло то, о чем я говорил: грузинская делегация демонстративно покинула зал, и во время перерыва Горбачеву пришлось уговаривать ее вернуться. И сам Горбачев перед грузинами возмущался разнузданностью и бездоказательностью доклада Катусева, объявившего, что грузинские мужчины прикрывались на площади перед Домом правительства женщинами, как живыми щитами. Потому, мол, те и погибли.

Горбачев любит повторять, что он выслушивает всех, а решения свои принимает самостоятельно. Есть у этого похвального качества и оборотная сторона: скажем, свой Президентский совет Горбачев подобрал так, что через несколько месяцев сам осознал его неработоспособность и в ноябре 1990 года вынужден был внести предложение упразднить этот орган. Оказалось, что послушность Президентского совета, где, как в ноевом ковчеге, "каждой твари по паре", - не сила, а слабость самого Президента.

И в эпизоде с Катусевым, и в истории с "ручным" Президентским советом, да и в массе иных решений проявилось стремление Горбачева, прошедшего школу партаппарата, во что бы то ни стало сохранить баланс сил. Такое стремление — благо для стабильного, процветающего общества. Каждый крупный политик должен учитывать расстановку сил. Это тактические азы политики. Но кабинетные решения и кабинетные перетасовки политической колоды ничего не дают на поворотах истории, во времена смут и кризисов. Если за тактикой политик забывает о стратегической цели или если он неспособен, пользуясь своими полномочиями, сделать выбор и как прежде вести социальный "ковчег" к провозглашенной цели, он обречен.

Обречен ли сегодня Горбачев? Да или нет — скажет будущее. Но уже осенью 1990-го он находился в весьма опасной для политика зоне общественного недовольства. В середине ноября впервые союзные парламентарии на заседании Верховного Совета учинили то, что журналисты назвали "бунтом в Кремле": и "левые" и "правые" отказались следовать повестке дня и потребовали доклада Горбачева о положении в стране.

Сутки Горбачев никого не принимал — готовил доклад, показавшийся депутатам весьма бледным. Впервые над лидером смеялись в стенах парламента и радикал-демократы, и неосталинисты. А депутат-полковник Алкснис даже заявил с угрозой, что Президент потерял армию. Мол, нас пугают военным переворотом, а люди (надо полагать, военные. — Прим. А.С.) могут выйти с оружием в руках на защиту своих жилищ.

В словах полковника таилась не абстрактная угроза: через день в Литве военные и впрямь вышли на улицу, холостой (пока холостой!) стрельбой и приемами рукопашного боя рассеяв пикет национальных радикал-демократов, у ворот военного городка протестовавших против советской оккупации Литвы. Ну а поскольку в своем докладе Горбачев призвал парламентариев "перейти в наступление", но не сказал, какими силами и против кого, мне пришлось записаться для выступления в прениях.

Я постарался назвать вещи своими именами: положение в стране чрезвычайное и требует чрезвычайных мер. Есть лишь два способа выйти из политического кризиса. Первый — установить прямое президентское правление и опереться на армию и карательные организации. Для общества это путь бесперспективный. Второй способ — углубление демократических нововведений с наведением жесткого государственного порядка.

Здесь часть депутатов смеялась уже надо мной, и мне пришлось заметить: вот пример того, насколько правовые нормы слабо понимаются в нашей стране и даже в парламентском зале. Порядок мы все еще понимаем по-сталински. Меж тем это есть всего-навсего соблюдение законов и сильная исполнительная власть.

Я говорил о том, что если Горбачев призывает к наступлению на тех функционеров, которые сегодня саботируют перестройку и решения советской власти, к наступлению на экстремистов, позволяющих себе сожжение государственного флага на демонстрации 7 ноября, то мы с Горбачевым. Но такое наступление невозможно без экстренных мер по обеспечению страны продовольствием, без прекращения союзным правительством печатания пустых денежных знаков, без раздачи крестьянам и всем желающим земли, без разгосударствления и приватизации.

Кабинетная политика, заложником которой все чаще оказывается Президент, опасна тем, что политический расклад в верхах и в низах общества далеко не всегда совпадает.

У шахматистов есть такое понятие: "утрата качества". Ту политическую игру, которую начал Горбачев, он пока еще не проиграл;

Но может проиграть уже завтра.

Я начал эту главу с анекдота о Системе. Но когда ты сам становишься персонажем анекдота, причем весьма дерзкого и остроумного, первая реакция не смех, а обида. И то, что стать героем анекдота — знак высшей фольклорной популярности, — слабое утешение. Но обнаруживать обиду нельзя, и поэтому самое лучшее — посмеяться вместе со всеми.

Летом 1989 года в одном из московских еженедельников я удостоился чести прочитать такой анекдот про себя:

В Верховном Совете дискутируется вопрос о частной собственности. Горбачев, устав от споров, просит депутатов занять места согласно их убеждениям. Кто за социализм и против частной собственности — налево. Кто за частную собственность и за капитализм — направо.

И только депутат Собчак мечется посередине, не зная, куда податься.

• А что же вы, товарищ, Собчак, никак не определитесь?

• Да я, Михаил Сергеевич, за социализм, но чтобы жить при нем, как при капитализме.

• Ну тогда вам сюда, в президиум, — говорит Горбачев.

С анекдотами не поспоришь. Даже если, на твой взгляд, они не справедливы. Анекдот — это живая форма полемики.

…За полтора года парламентской работы мне лишь однажды пришлось резко полемизировать с Горбачевым. Я уже упоминал об этом эпизоде: в начале осени 1990 года в Верховном Совете встал вопрос о предоставлении Президенту дополнительных чрезвычайных полномочий. Я спросил, зачем они понадобились, если Президент СССР не использует и имеющихся, чем и навлек на себя гнев Горбачева.

Он либо не понял, либо не захотел понять мою позицию, как личную обиду воспринял мои слова о диктаторских полномочиях и стал уличать меня в политических играх: мол, Собчак на словах ратовал за усиление исполнительной власти, но дошло до дела, и он показал подлинное свое лицо.

Пришлось набраться духу и все это выслушать: президентов не перебивают. Зато потом, когда по моей настойчивой просьбе Лукьянов дал мне возможность ответить, я сказал Президенту и парламенту все, что думаю о такой манере полемики. Да, я за укрепление исполнительной власти, в том числе и президентской. Но если Президент СССР получает и законодательные права, то это равносильно краху парламентской системы. Нельзя усиливать позицию Президента за счет полномочий парламента.

Такое публичное столкновение — единственное на моей памяти.

Другое дело, острота обсуждений в деловых встречах с глазу на глаз. Но это — чисто служебные разговоры.

Фотокорреспондент одной из самых консервативных