Шафрановые врата - Линда Холман

Мой мозг тоже напряженно работал, но все же я замечала, что происходит вокруг меня. Надписи на всех витринах магазинов и на дорожных знаках были на французском языке, изредка с мелким арабским текстом внизу. Большинство неарабов на улицах были французами, которые, скорее всего, жили и работали в Ла Виль Нувель. Мужчины в костюмах и шляпах, с кейсами под мышками, целеустремленно спешили по улице. Французские женщины прогуливались под ручку, некоторые с сумками для покупок; на них были нарядные летние платья и туфли на высоком каблуке, а ко всему еще и шляпки и перчатки. Мне понадобилось всего несколько секунд, чтобы заметить, что, когда какой-нибудь марокканец проходил мимо француза или француженки, он останавливался и приветствовал их.

Несколько раз марокканские мужчины смотрели на меня с какой-то неуверенностью и проходили мимо.

Во французском квартале на улицах не было арабских женщин; я вообще не видела ни одной из них с тех пор, как приехала в Марракеш.

Я легко нашла Руи Арлес и подождала, пока клерк искал фамилию Дювергер.

— Да, — сказал он, и я наклонилась к нему. — Дювергеры владели домом на Руи де лес Шевалаукс. Но… — он с сомнением искоса посматривал на меня, пока водил пальцем по строчке. — Нет, — сказал он. — Он был продан несколько лет назад. Сейчас его владельцы — семья Маушап. — Он посмотрел на меня. — Это все сведения, какими мы располагаем. Больше нет никакой информации о Дювергерах, владеющих домом во французском квартале.

Я поблагодарила его и вышла на улицу. Что мне делать теперь? Я не могла оказаться в тупике так сразу. Кто-нибудь должен знать Этьена Дювергера. Он жил здесь; его родители умерли и похоронены здесь, как и его младший брат Гийом. И кто-нибудь должен знать Манон Дювергер.

Прогуливаясь по извилистым улочкам, я изучала небольшую карту, которую дал мне мсье Генри; когда же я углубилась во французский квартал, то заметила красные валы, окружающие медину. Это была крепкая сплошная стена со странными круглыми отверстиями наверху. Я слышала возгласы и крики, доносящиеся с другой стороны, но не знала, как попасть в старый город.

Огромная красная мечеть возвышалась над всеми зданиями. Она была пирамидальной, а не конусообразной формы, с открытыми треугольными ярусами. Я пошла по направлению к ней, она служила мне маяком; вне всяких сомнений, то, что это здание доминировало над всем, имело большое значение для расположенного фактически на равнине города. Но прежде чем я дошла до мечети, мне пришлось остановиться перед широкими открытыми воротами. Над ними я увидела надпись на арабском языке.

Я поняла, что это главный вход в старый город, медину Марракеша. Я остановилась перед воротами и заглянула внутрь. Везде были африканцы — мужчины и мальчики, некоторые вели ослов и маленьких лошадей, тянущих повозки с грудами всевозможных товаров. Лица мужчин восхитили меня своим многообразием. Здесь смешение рас было даже более выражено, чем в Танжере и Сале, и тем более в деревнях, расположенных в блиде. В Марракеше были и белые люди, скорее всего, европейцы или семиты с вытянутыми лицами и светло-русыми или рыжими бородами, их головы были обмотаны чалмами. Там были и берберы из пустыни, часто с высокими скулами; их лица были иссохшими и смуглыми от солнца. И были также люди с такой темной кожей, что она сияла, как эбеновое дерево, а волосы на их головах являли собой плотные мелкие кудряшки. Рабы или потомки рабов.

Я вспомнила свою реакцию, когда Этьен рассказал мне о рабах в Марокко.

— Как только был установлен протекторат, французское правительство запретило торговлю рабами, — рассказывал он, — но у марокканцев они уже были. Многие из них — потомки африканцев из близлежащих районов Сахары, которых на протяжении веков привозили караваны из Западной Африки. В Марракеше таких много.

— А у вас были рабы? — спросила я, надеясь, что он ответит «нет».

— У нас были слуги. Арабы, — кратко ответил он, а затем перевел разговор на другую тему.

Это был еще один случай, явно свидетельствующий о том, что он не желает обсуждать со мной некоторые моменты своего прошлого.

Вспоминая тот разговор, я поняла, что бесполезно искать Этьена в медине. Там были только марокканцы. Стоя у главных ворот, я собиралась уже развернуться и уйти, когда услышала оклик: «Мадам!»

Я повернулась на голос и увидела несколько экипажей с впряженными в них лошадьми, стоявших вдоль улицы, уходящей вглубь медины. Я видела такие во французском квартале. Марокканский кучер сидел на козлах, тогда как французские мужчины или женщины — на заднем сиденье.

Теперь один из кучеров направлялся ко мне.

— Мадам! Мадам! Un calèche[48]. Пожалуйста, поедемте в моей калече; я покажу вам Марракеш. Я провезу вас по всему Марракешу. — Он подошел ко мне и протянул руку, улыбаясь чересчур подобострастно и даже фамильярно, но я покачала головой и ушла.

Неожиданно марокканский мальчик лет пятнадцати грубо толкнул меня в плечо, чуть не сбив с ног, так что я уронила сумку. Мужчина из калече закричал на него, я наклонилась поднять сумку, а когда выпрямилась, мальчик пристально смотрел на меня, и меня испугала злоба в его глазах. Он ничего не говорил, а только медленно шевелил губами, а затем, как мужчина на рынке в Сале, плюнул на меня. Плевок попал на носок моего ботинка.

И снова я вспомнила женщину в накидке, шипящую на меня через открытое окно машины, когда мы с Мустафой и Азизом пересекали реку.

Кучер подбежал к мальчику, ударил его по голове, потом поклонился мне и снова пригласил меня подойти к его калече. Несмотря на сильный удар по голове, мальчик устоял на ногах. Я оказалась между двумя марокканцами: мальчиком, который смотрел на меня с нескрываемой ненавистью, и кучером, настороженно чего-то от меня ожидающим.

Женщина на пароме с презрением отнеслась ко мне, потому что сочла меня распущенной. А может быть, она, как и мужчина в Сале, как этот мальчик, ненавидела меня еще и потому, что считала француженкой? Ведь это французы пришли в их страну и подчинили их себе!

Я снова покачала головой и открыла было рот, намереваясь что-то сказать, но не смогла произнести ни слова. И тогда я как можно быстрее ушла оттуда.

Я исследовала Ла Виль Нувель целых три дня, но всякий раз, когда я произносила имя Дювергер, натыкалась на пустые взгляды. Я ежедневно часами бродила по широким бульварам, глядя на виллы за воротами, окруженные пальмами и апельсиновыми садами; моя нога и бедро ныли от бесконечной ходьбы. Я заглядывала во все кафе, спрашивала об Этьене в Поликлиник дю Сюд, маленькой французской клинике, сидела на главной площади, рассматривая каждого европейца, проходившего мимо.