Сумеречные врата - Пола Вольски

— На той встрече присутствовала гочалла Ксандунисса, — еще раз попытался уговорить ее Ренилл. — Сиятельная говорила о том, что дворец УудПрай ветшает, и я предложил ей помощь, какая была в моих силах. Гочанна, вы помните?

— Вонарец в одежде авескийца, — медленно ответила она на своем безупречном столичном вонарском. — Вонарец, который говорил на кандерулезском, как уроженец этой страны. Припоминаю. Как забыть столь редкое зрелище? Ваша любезность доставила матушке удовольствие, да и мне тоже. Да, я помню. — Она оглядела его с головы до ног, заметив и грязь, и лохмотья, и осунувшееся, давно не бритое лицо. — Но я бы не узнала вас, мастер во Чаумелль.

— Я долго болел и не мог вернуться к своим соотечественникам, — ответил Ренилл на невысказанный вопрос.

— Почему не могли?

— Какое-то время я не мог ни передвигаться, ни передать им записку. А прошлой ночью вопарская резиденция оказалась окружена, и проникнуть в нее не удалось.

— Окружена? Что вы хотите сказать?

— Толпа горожан, возмущенных недавней гибелью паломников в озере РешДур, бушует на улицах перед воротами резиденции. Второй Кандерулезский охраняет стены. Пока все не кончится, туда ни войти, ни выйти.

— Понимаю. Это и есть то срочное дело, о котором вы говорили? Вы явились просить помощи гочаллы? Хотите, чтобы она убедила толпу разойтись?

— Интересная мысль. До сих пор она не приходила Мне в голову.

— И правильно. Едва ли вы найдете в гочалле сочувствие к бедам своих соотечественников.

— А в ее дочери?

— Объясните, с чем пришли, и тогда я подумаю. Заодно можете попытаться объяснить, почему избрали такой необычный путь.

— Охотно объясню, если гочанна не откажет мне в маленькой милости.

— А именно?

— Уберите свой нож. Уверяю вас, я вполне безобиден.

— В самом деле, заместитель второго секретаря? — Узенький клинок исчез в складках зуфура. — Вам дозволяется приблизиться.

Непринужденная формальность приглашения напомнила Рениллу, что он имеет дело с царственной особой. Невзирая на бедность, она оставалась принцессой по крови и духу, и это проявлялось в каждом слове, в каждом движении. Он поклонился, отлично понимая, что напоминает огородное пугало, подошел к ней, снова поклонился и выпрямился. Джатонди чуть склонила голову. Она хранила на лице любезное выражение, но ноздри вздрагивали, и Ренилл вспомнил, что не мылся много дней, и от него воняет, как из пасти йахдини. Ее, должно быть, тошнит. Ренилл попятился назад.

— Гочанна, примите мои извинения. Поймите, я не хотел проявить непочтительность.

— Извиняться следует только мне — за недостаток гостеприимства. Несомненно, вы утомлены путешествием. Может быть, вы хотите отдохнуть, прежде чем начать разговор? Поспать, если угодно, освежиться и поесть?

Поесть! С прошлого утра у него не было ни крошки во рту. Желудок застонал при одном звуке этого слова. Какой у нее приятный, мелодичный голос, — впервые отметил Ренилл. Или, может быть, любой голос, заговоривший о еде, показался бы ему сейчас необыкновенно приятным?

— Вы голодны, мастер во Чаумелль?

— Очень. — Больше он не решился сказать, не доверяя своему голосу.

— И ваш возница так же измучен и голоден?

— Возница?

— Вы оставили его у ворот?

— Со мной нет возницы. Я пришел один, пешком из ЗуЛайсы.

— Пешком? Всю дорогу? И это сделал вонарец?

—Да.

— Высокочтимый, пришедший пешком из ЗуЛайсы. Какая новость! Редкий подвиг! Позвольте мне подивиться минуту-другую. — Ее улыбка выражала невинное удовольствие.

— Я счастлив развлечь гочанну.

— О, быть может, я немного жестока, но вы должны понять. Не часто авескийцам доводиться стать свидетелями малейшего неудобства, претерпеваемого нашими западными… соседями. Таким редким угощением надо насладиться как следует.

— Значит, вы разделяете взгляды вашей матери.

— Будь это так, вы бы проникли через стену в пустой сад. — Ее улыбка потухла.

— Как так?

— В настоящий момент мы с матушкой… но сейчас не время говорить об этом. Не хотите ли войти? Честно говоря, — она взглянула ему через плечо, — вам лучше бы войти поскорее. Сейчас же!

Ренилл проследил ее взгляд. На стену за его спиной упала черная блестящая ящерка, сложила на спине крылья.

— Это вивура, — хладнокровно заметила Джатонди. — Никогда прежде не видела их здесь, в холмах. Они здесь не водятся, и я не понимаю, что она тут делает. Они очень ядовиты, знаете ли.

— Знаю.

— Войдем внутрь.

Они ушли без видимой спешки. Вивура проводила их горящими красным глазами, но не шевельнулась.

— Я скажу Паро, чтоб убил ее, — про себя заметила Джатонди. — Хотя… Нет, он меня не услышит. Я же не существую.

Ренилл представления не имел, о чем она говорит.

Он прошел за ней во дворец, и девушка плотно закрыла дверь. Распахнутое окно защищала тонкая проволочная сетка. Она не пропускала насекомых — не пропустит и вивуры.

Если только сетка не прорвалась или не проржавела.

Он стоял в яркой комнатке со множеством затейливых украшений, освещенной сиянием двух серебряных светильников — парой произведений древнего искусства, за которые дорого заплатил бы любой антиквар. Воздух, хотя и достаточно свежий, отдавал промозглостью. Подняв глаза к потолку — высокому, раскрашенному под ночное небо, Ренилл заметил, что опахала подернуты паутиной. Как видно, за многие годы они ни разу не качнулись. Где же нибхой, который обязан их чистить? Ренилл осмотрелся. Синие плитки пола блистали чистотой, покрывало на кровати, хоть и потертое, было чисто выстирано. Бесценная мебель сверкала. Не все дворцовые слуги бездельничают, как этот нибхой.

— Сюда, — указала Джатонди и, подняв один из светильников, выпроводила его из комнаты.

Они вышли в пропахший сыростью коридор. Ренилл едва заметил этот запах, потому что в воздухе закружились крылатые тени, и страх вспыхнул с новой силой. Он уже схватил свою спутницу за руку, чтобы оттащить назад, в безопасность комнаты, когда понял, что ошибся. Ренилл поспешно выпустил девичьи пальцы. Летучие мыши — обычные, вездесущие летучие мыши — довольно мерзкие, но совершенно безвредные твари.

— Простите, — пробормотал он, чувствуя, что смешон.

— Моя вина. Я так к ним привыкла, что позабыла предупредить вас.

— Гочалла говорила о летучих мышах, но я счел, что она преувеличивает.

— Ни в коем случае. Гочалла никогда не говорит ни слова, которое ни считала бы истиной правдой.

— Теперь верю. — Свет лампы обнаружил грязные стены, потолок с разводами, заросшие плесенью арки, залитый птичьим пометом пол: все в точности так, как описывала гочалла. В самом деле, позор.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});