Смертная чаша весов - Энн Перри

Задевая широкими юбками за стулья, Эстер подошла ближе к детективу.

– Некоторые газеты намекают на ее бурную жизнь, зарубежных любовников и прочие грехи, о которых предпочитают не говорить открыто, давая простор читательскому воображению.

Монк подумал, что и ему не мешало бы поинтересоваться этими делами, но он почему-то этого не сделал. В этом процессе сыщику казался главным его политический аспект. Он понимал, что будет много всяких домыслов о Зоре, о ее личной жизни и о мотивах выдвинутого ею обвинения. Но ревность – это всегда первое, что в таких случаях приходит в голову широкой публике.

Он хотел было сказать об этом Эстер, но, увидев на ее лице боль и прочтя робкую надежду в ее глазах, неожиданно почувствовал, что разделяет ее тревогу как свою собственную. Ведь все, что происходило, не имело отношения к ее жизни, однако она так глубоко и сильно сопереживала другим людям… Все ее помыслы были направлены на борьбу против несправедливости, а если возникала другая опасность, заботой мисс Лэттерли было уберечь от нее Рэтбоуна.

– Существует довольно серьезное основание считать, что Фридрих был убит, – неохотно признался Монк. – Но убила его не бедняжка Гизела, а кто-то из его политических противников. – И, не удержавшись, он добавил: – Возможно, это был брат герцогини.

Эстер болезненно поморщилась, но отступать не собиралась.

– А мы можем доказать, что принц был убит? – быстро спросила она. Местоимение «мы» девушка употребила так, будто была коллегой Уильяма в этом следствии. – Это бы очень помогло. В конце концов, можно было бы доказать, что Зора ошиблась лишь в том, кто был убийцей, но не в том, что такое преступление было совершено. Лишь выдвинув подобное обвинение, она смогла привлечь всеобщее внимание. – Голос медсестры становился все громче. – Если б она молчала, никто не узнал бы о том, что принца убили. И это была бы ужасная несправедливость и ошибка.

Видя ее волнение и чувствуя, как это задевает его, детектив не стал сдерживаться в выражениях.

– Неужели ты думаешь, что в Фельцбурге предпочтут версию об убийстве члена королевской семьи, возможно, даже совершенного с ведома самой герцогини? – спросил он с горечью. – Если ты воображаешь, что кто-то будет благодарен Зоре за эту правду, то ты гораздо глупее, чем я думал!

Эстер была раздавлена тяжестью его аргументов, но быстро оправилась.

– Кое-кто из соотечественников Зоры, безусловно, не поблагодарит ее, – тихо промолвила она. – Но найдутся и такие, кто скажет ей спасибо. Суд присяжных состоит из англичан, а мы все еще считаем убийство самым тяжким преступлением, особенно если жертвой становится покалеченный и больной человек. К тому же нас восхищает смелость. Нам может не понравиться то, что скажет Зора, но мы поймем, чего ей стоило выдвинуть такое обвинение, и проникнемся к ней уважением. – Девушка смотрела на сыщика в упор, словно ждала возражений.

– Надеюсь, – импульсивно согласился Монк, чувствуя смятение, поскольку снова убедился, как небезразличен Эстер адвокат Рэтбоун. Она никогда не видела Зору и, возможно, совсем ничего не знает о ней, разве только об этом случае. Эстер печется только об Оливере, он занимает все ее мысли, и его будущее тревожит ее. Но Рэтбоун равнодушен к ее чувствам. Он всегда держался с ней несколько высокомерно, временами даже покровительственно. А Уильям знал, как не выносит Эстер покровительственного отношения к себе. Он испытал это на себе и помнил ее бурную реакцию, когда однажды позволил себе подобное. Монку вдруг стало очень одиноко.

– Они будут вынуждены считаться с этой версией, – уверенно продолжала мисс Лэттерли, словно пыталась убедить саму себя. – Ты сможешь это доказать, не так ли? – с волнением, трагично сдвинув брови, произнесла она. – Это был яд…

– Да, я уверен. Потому что если бы принц погиб от огнестрельного оружия или удара по голове, то никто не принял бы это за естественную смерть, – ответил сыщик не без сарказма.

– Как? – спросила Эстер, делая вид, что не замечает его ехидства.

– Яд можно подмешать в пищу или в лекарство. Я собираюсь в Уэллборо-холл сегодня вечером. Возможно, мне удастся что-то разузнать.

– Я не о том, как он был отравлен! – нетерпеливо поправила Уильяма девушка. – Вполне понятно, что яд был в пище, которую он ел. Но я хотела узнать, как ты собираешься это доказать? Ты намерен потребовать эксгумацию? Но как это тебе удастся? Ведь тебе помешают! Все обычно решительно против такого рода действий.

Монк и сам не знал, как ему удастся это сделать. Он был так же растерян и в таком же смятении, как и она, но у него не было личных отношений с Рэтбоуном, какие, кажется, были у Эстер. Ему, разумеется, будет жаль Оливера, когда его славе и карьере придет конец, и он, конечно, сделает все, чтобы этого не случилось. Они были друзьями, выдержали немало битв и вместе выигрывали дела, иногда вопреки непреодолимым препятствиям. У них были общие интересы, и они доверяли друг другу без лишних слов и заверений.

– Я знаю, – сказал Уильям успокаивающе, – и надеюсь, что мне удастся убедить свидетелей сказать нам правду, – и тогда мы избежим эксгумации. Мне кажется, важность политических осложнений слишком велика, и это поможет нам. Подозрения могут нанести серьезный ущерб, поэтому все будут стараться избежать крайних мер.

Мисс Лэттерли встретила его взгляд, и ее гнев прошел.

– Могу я чем-то помочь?

– Пока не знаю, но если понадобится помощь, я тебе скажу, – пообещал Монк. – Ты что-нибудь знаешь о Фридрихе и Гизеле? Нет, конечно, ты ничего не знаешь о них, иначе сказала бы мне. – Он невесело улыбнулся. – Постарайся не слишком волноваться. Рэтбоун – куда лучший адвокат, чем ты о нем думаешь. – Это было идиотское замечание, и сыщика передернуло от собственных слов, но ему очень хотелось успокоить Эстер, даже если это получилось неудачно. Он не мог видеть ее столь напуганной, и ему было жаль ее, не говоря уже о том, что он испытывал к Оливеру: это была полная путаница из тревоги, чувства дружбы, гнева и зависти. Девушка была поглощена беспокойством за Рэтбоуна и не замечала Монка. Он существовал для нее лишь как человек, способный помочь попавшему в беду адвокату.

– Он сможет многое прояснить при допросах свидетелей, – продолжал Уильям. – У нас есть все возможности заставить тех, кто был в то время в Уэллборо, дать свои показания.

– Ты так считаешь? – Голос Эстер повеселел. – Да, конечно, ты абсолютно прав. Рэтбоун совершил чудовищную ошибку, согласившись вести это дело, но я совсем забыла, какой он блестящий судебный адвокат. – Она облегченно вздохнула и улыбнулась детективу. – Благодарю тебя, Уильям.

В этих нескольких словах мисс Лэттерли выдала себя: она знала об уязвимости Оливера и готова была защищать его, она восторгалась им и любила его. Ее искренняя благодарность Монку была для него подобна повороту ножа в ране. Он сознавал, что ее неяркая красота затмила привлекательность Эвелины.

– Мне пора, – сказал детектив сдержанно и официально, чувствуя, как безжалостно сорвана с него защитная маска и Эстер увидела его во всей наготе, в какой он видел себя сам. – Я должен успеть на вечерний поезд, чтобы приехать в Уэллборо достаточно рано. Надо найти, где переночевать. Всего доброго.

Не дожидаясь, когда женщина ему ответит, он повернулся и зашагал к выходу, а затем, толчком открыв дверь, покинул библиотеку.

* * *

Утром, после неудачной ночи в сельской гостинице, когда он ворочался с боку на бок на чужой кровати, сыщик нанял местный кеб и велел отвезти его в Уэллборо-холл. Он не собирался больше говорить неправду о себе и цели своего приезда, что бы ни думал о нем лорд Уэллборо.

– Кто вы на самом деле? – спросил лорд ледяным тоном, когда Монк вошел в гостиную и остановился в центре ее на ковре.

Хозяин поместья стоял, прислонившись к углу горевшего камина, но при виде незваного гостя выпрямился.

– Следователь, – так же холодно ответил Уильям.

– Не знаю, что это такое. – Ноздри мясистого носа Уэллборо угрожающе раздулись, и вид у него теперь был такой, словно он проглотил что-то невкусное. – Если кто-то из моих гостей совершил нечто недозволенное, я не желаю ничего об этом знать. Если это произошло в моем доме, то я считаю своим долгом, как хозяин, разобраться в этом сам, без помощи всяких… как вы там себя назвали? Лакей покажет вам выход, сэр.

– Единственная недозволенность, которая меня интересует, – это убийство. – Монк и бровью не повел и, разумеется, не сдвинулся с места.

– Ничем не могу вам помочь, – сказал Уэллборо. – Ничего не знаю об убийстве. Насколько мне известно, в моем доме никто не умер. Я же сказал, что лакей вас проводит. И не вздумайте возвращаться. Вы приехали сюда под надуманным предлогом. Вы грубо пренебрегли моим гостеприимством и навязываете моим гостям свое присутствие, что недопустимо. Всего доброго, мистер Монк… надеюсь, это ваше настоящее имя? Хотя это не столь важно.